(Ниже предложенный материал является выдержкой из книги председателя Главного штаба Народной гвардии Грузинской Демократической республики 1918-1921 гг. Владимира /Валико/ Джугели «Тяжёлый крест /записки народногвардейца/», Тифлис, 1920 г.; а сам текст книги целиком можно найти в интернете в материалах Национальной библиотеки Парламента Грузии)
Валико Джугели и Александр Дгебуадзе с соратниками
Сочинская экспедиция
30 августа 18 г. Тифлис. Вокзал. Ранний вечер.
Нет отдыха и спокойствия нам!.. Выступаем в новый, тяжёлый и долгий поход… Двигаемся через Мингрелию и Самурзакани на Белореченскую… Много надежд и радости жду впереди. Много свинцоваго горя в прошлом… Мой единственный, незаменимый Датико! Как тяжело и тоскливо мне без тебя… Сколько надежд и восторгов убил ты во мне!..
И Ванички, нашего милаго Ванички нет со мной. Судьба его неведома мне и не знаю, придёт ли он к нам…
«Смотрю и смотрю в далёкий сумрак неба, и сердце моё блуждает и стонет с немолчным ветром»…
Я начинаю понимать светлую, молитвенную грусть Тагора…
30 августа 18 г. Тифлис. Ночь. С.-демокр. фракция.
Слушая доклад Габо Хундадзе, приехавшего из Москвы. Невесёлыя вещи разсказывает он: разваливается, гибнет великая Россия! И нет впереди путеводной, бодрящей звезды. И всё это сделал большевизм. Он убил революцию и оживил, одухотворил реакцию. Больно сжимается сердце и стонет душа.
Неужели нет возрождения?! Неужели все гордыя мечты о свободной великой России окончательно и безповоротно погибли?!
Вспоминается старое… Вспоминается наш старый, любимый Петербург. Тогда впервые мы узнали Габо. Теперь он хорошо выглядит, но его былые «студенческие» доклады с бурным аккордом: «Царя долой, а корону в музей!» - мне больше нравились. Была вера, бодрость и светлость. Были мечты!.. Доброе, тяжёлое, хорошее и скверное старое время!.. Габо тогда голодал и был тощ, как спичка. В холодную зиму он носил два летних пальто… Наша группа его очень любила и по возможности поддерживала. Особенно любил его покойный Датико…
Сегодня новая, тяжёлая весть: убит в горах Абхазии наш лучший офицер Самсон Глонти, а Леонид Новиков ранен. Убит также выдающийся пулемётчик Сургуладзе – герой Очхамура… Убиты они в бою с аскерами… Горю желанием скорее столкнуться с врагом. Отомстить ему и раздавить его!..
31 августа 18 г. Ст. Гоми. Вечер.
Медленно и уныло движется наш эшелон. Нет мазута и все паровозы разленились. Выехали из Тифлиса чуть свет и пока топчемся здесь…
1 сентября 18 г. Абаша. Вечер.
В Абаше и окрестностях спокойно. Сейчас мы у Гидиния. Здесь хорошо.
2 сентября 18 г. Сел. Накалакеви. Полдень.
Весь наш штаб вместе с Сосо Гедевановым едет на автомобилях в Мартвили. Нас сопровождают бойкие и шумные мотоциклеты с пулемётами. Отряд Гедеванова прибыл в Мингрелию раньше нас и он уже по трём направлениям выступил на Зугдиды. Наша задача этим очень облегчается и, повидимому, в Зугдидском уезде нам придётся пробыть не более недели. Это хорошо. Я так стремлюсь в Сухумский округ – там много аскеров, привезённых преступными абхазскими князьями. Эти аскеры ранили моего брата и убили многих наших товарищей народногвардейцев в Моквинском монастыре и на высотах Ачмедзмаха. Наш милый Самсон Глонти убит этими аскерами! Бедный, хороший, славный мальчик!.. Как он был хорош, исключительно хорошо. Гибнут все лучшие, избранные… Тяжело, невыносимо тяжело… Особенно, когда остаёшься один, только со своими мыслями и настроениями. Тогда раскрываются скорбные могилы друзей и дорогие тени встают из земли… Я люблю это скорбное одиночество, я люблю горечь этих встреч… Смерть Валико и Датико окончательно разбила меня… Я живу, работаю, но всё это не то! Нет былого озарения, нет прошлых восторгов…
Но я хочу верить и верю, что дальше будет больше радости… И робко расцветают мечты… Думаю о многом и многих… Часто уношусь в Коджоры, в круг славной семьи милаго Георгия и тепло думаю о них. Родная семья. Вспоминаю маленького Арчила, этого моего вернаго, неизменнаго друга; я улыбаюсь и думаю: меня очень любят дети. Это повышает меня в собственных глазах!..
2 сентября 18 г. Сел. Абаша. Вечер.
Возвращаемся из Мартвили. Кониев, Гедеванов, Сандро, Александр, Алпес и другие. В Мартвили стоит правая обходная колонна Гедеванова и часть отряда Владимира Джибладзе. Владимир приблизился к Горди и энергично теснит повстанцев, руководимых разбойником Хажония. Характерно, что все мингрельские разбойники заделались «большевиками» и бывшие конокрады теперь борются за торжество великих идеалов коммунистической партии большевиков! У Владимира вид настоящего воина, но он, видно, устал, похудел. Ведь он больной. У него на разведке бандиты отбили его собственную лошадь и сам он едва спасся. Мы весело подсмеивались над этим и Владимир ворчал. Вообще – Владимир славный товарищ и он неутомим в работе. Несмотря на болезнь, его энергия меня поражает. Если бы многие умели так работать!..
Урожай здесь всюду великолепный… Когда-то нам пришлось обстреливать Мартвили. Теперь здесь всё спокойно и это радует душу. В Мартвили проезжали мимо «огромнаго, барскаго, феодальнаго замка» нашего Евгения! Мимо убогаго, невзрачнаго домика Евгения Гегечкори… И как на зло – какой-то сельский буржуа тут же, против дома Евгения воздвиг свой буржуазный замок и совсем затмил экс-премьера!..
3 сентября 18 г. Ново-Сенаки. Утро.
Наш эшелон вчера разгрузился. Наша артиллерия и пулемётная команда произвела большое впечатление… Пришлось ночевать на соломе, под дождём, но теперь дождя уже нет. Сегодня выступаем различными путями на Зугдиды и верю, что скоро ликвидируем мингрельскую авантюру. А скорость необходима, ибо у нас есть сведения, что «большевики» оказываются лишь орудием в руках турецких агентов и преступных князей… Создают анархию, чтобы высадить в Мингрелию турецкий десант. Как в Сухумском округе. Но мы уже здесь и турецко-большевитская авантюра сорвана…
3 сентября 18 г. Квалони. 3 часа дня. Привал.
Отдыхаем здесь. Квалони деревня моего Ванички, одного из нашей «троицы». Но самой «троицы» уже нет: она безжалостно разбита…
Население угрюмо нас встречает. Оно склонно считать нас врагами… Но мы разубедили его!
Отсюда часть нашего отряда выступает на Хорша. Завтра думаем быть в Зугдидах…
Сегодня в Ново-Сенаки к нам прибыла делегация от «16-ти обществ», как она сама заявила. Они изъявляют покорность. Но состав делегации очень подозрителен: в большинстве делегация состоит из разбойников, а привёл делегацию бывший светлейший князь Уча Дадиани. Было так странно видеть бывшаго блестящаго конвойца во главе большевитской делегации!.. Когда-то – во дни студенчества – я знал его. Тогда он был в озарении силы и даже некоторой славы… Но изменились времена и обернулось колесо истории…
3-го сентября 18 г. Хопи. Вечер.
Ездили в Цаиши. Там стоит ротмистр Денисов со своей пулемётной командой и маленькой регулярной частью. Его войска обтрепались и кажется изголодались…
Завтра выступаем на Абастуман и хотим с севера – со стороны Хецера закрыть выход абастуманским бандам. Потом обезоружили Зени, Наразени и Хибула. В этих районах я не жду столкновений. Хочется скорее выйти к туркам…
В Тифлис меня совершенно не тянет…
4-го сентября 18 г. Сел. Хета. Полдень.
Лопнула камера, ждём… Сегодня со всех сторон наступаем вглубь Зугдидскаго уезда, имея в центре Абастуман. В три дня мы уже умиротворили весь уезд…
Хета богатейшая деревня Мингрелии.
4-го сентября 18 г. Болото Онарио. Вечер.
Сейчас перешли северныя болота с красивым именем. Гвардейцы идут весело и бодро. Со мною и Александром идут Сико и образцовый взводный Ражден. С нами одна тифлисская рота. Через час выступим в Хецера и постараемся связаться с Кониевым и Сандро, наступающими на Абастуман с юга…
5-го сентября 18 г. Сел. Хецера. Утро.
Погода скверная. Вечер был чудный, но ночью пошёл дождь. Мы все подмокли. Теперь я приютился на колокольне. Сейчас трезвонят в колокол. Собирали сельский сход. Предлагали сельчанам добровольно сдать всё оружие, в противном случае грозими репрессиями… Грозили, но сами не знаем, в чём выразятся репрессии… Мне до боли жаль этих несчастных, тёмных и одураченных крестьян. Они искренне уверены, что своими анархическими выступлениями защищают интересы народа…
Урожай во всей Мингрелии великолепный. Это радует и успокаивает…
Отсюда восхитительный вид во все стороны… Красивый, мягкий пейзаж…
Сегодня мы сидим без пищи, так как труден подвоз… Придётся питаться молодой кукурузой.
5-го сентября 18 г. Сел. Хецера. 2 часа дня.
Был сельский сход. Мы разъяснили крестьянам цель и смысл нашего прихода. Говорили о турецком десанте в Сухумском округе, о контр-революционных стремлениях дворянства. Больше всего говорили о земле. Кажется, крестьяне постепенно начинают понимать нас. Они внимательно слушают наши речи, сами говорят, соглашаются выполнить все наши требования. И я верю в их искренность… Так как деревня Хецера нас хорошо встретила, мы решили не производить здесь никаких реквизиций, и хорошо заплатить за каждый кочан молодой кукурузы, съеденный нашим отрядом.
Отсутствие хорошей честной администрации создаёт почву для анархии и волнует народ… Местных крестьян несколько притесняют молодые солдаты 12-го полка, но этих мальчиков нельзя особенно винить, так как военное ведомство бросило их на произвол судьбы: они обтрёпаны и голодны… А ведь деньги на них тратятся и много денег! Но эти деньги не доходят до назначения, они не обслуживают солдат, а остаются где-то там, далеко а тылу, на первых ступенях… Я начинаю думать о народной гвардии… Какая разница в методах организации и питания?! Какая различная заботливость о воинах! Ведь каждый солдат обходится государству гораздо дороже отдельнаго народногвардейца и несмотря на это, солдаты обставлены гораздо хуже… И это потому, что в народной гвардии есть бдящее око и любящее сердце…
5-го сентября 18 г. Сел. Абастуман. Вечер.
Александр, Сико Тутберидзе и я приехали в Абастуман к Кониеву и Сандро Майсурадзе. Абастуман огромная живописная деревня. Анархия здесь свила себе прочное гнездо.Но наш приход несколько отрезвил крестьян. Мы нигде не встречаем сопротивления и повидимому большинство населения начинает с доверием относиться к нам… Ведь мы затрачиваем огромную нравственную энергию на пропаганду… В Абастумане уже сдали 25 винтовок. Для начала это хорошо. Сейчас обсуждаем важный вопрос о быстром движении на Туапсе, ибо там создаётся странное и сложное положение: Алексеев давит на большевиков, а большевики на нас… Надо спешить туда: и большевики и добровольцы одинаково неприемлемы для нас…
6-го сентября 18 г. Хецера. Утро. Церковный двор.
Рано утром мы выехали из Абастумана. Решено спешно двинуться на туапсинский фронт… Надо встречным ударом опрокинуть и большевиков и добровольцев…
Я в тоске и тревоге: вчера из Абастумана с двумя гвардейцами отправили мне мою любимую лошадь и до сих пор нет ни лошади, ни гвардейцев… Быть может, её перехватили бандиты! Это было бы большим несчастием для меня… Разбойники могли убить людей и надругаться над ними… Лошадь же чрезвычайно дорога мне, ибо много походов совершил я на ней и на ней же, под пулями, перевозил я бездыханный, но тёплый труп дорогого Валико Шарашидзе через реку Храм…
Сегодня в Абастумане большой митинг… Со стороны Зугдид было несколько орудийных выстрелов. Это, очевидно, усердствует ротмистр Денисов…
6-го сентября 18 г. Сел. Хецера. Ночь.
Только что вернулись с поисков гвардейцев и моей лошади. Сделали верхами более 40 вёрст; была глухая ночь и все мы страшно устали. Мы напали на следы лошади и людей. Очевидно, они заблудились и рисковали попасть в руки бандитов. Теперь они все, вероятно, в безопасности…
Во время поисков мы встретили молодую крестьянку. Она приняла нас за большевиков и была очень приветлива. Весело и энергично она поносила меньшевиков. Мы не хотели её разочаровывать, и Александр удачно разыграл сцену…
Вдали редкий ружейный огонь.
Ночь чудная. Яркия звёзды весело мигают… Спали на дворе – на зелёной траве.
7-го сентября 18 г. Сел. Давитиани.
Лошадь моя нашлась. Она спаслась от разбойников. Воображаю, как радовались и злорадствовали бы бандиты, если бы удалось захватить двух гвардейцев и лошадь… Эта возможность меня сильно удручала…
Из Зугдид мы выступили в 5 час. вечера и пришлось заночевать в Давитиани. Население здесь настроено мирно. Перед сном мы дали восемь орудийных выстрелов с высокими разрывами по трём направлениями и взбудоражили всё кругом…
Я убедился, что в «гражданской войне» звуковые и световые эффекты имеют большую роль. Завтра двигаемся через Манучарис-Кахати вновь на Зугдиды, а потом надо спешить на Туапсе. Там положение очень осложнилось. На смену большевиков приходит новая сила, с которой в будущем нам придётся иметь много неприятностей… Страшное наследство оставляют нам большевики.
Наши уже оставили Туапсе под напором большевиков, которых со стороны Новороссийска гонит Алексеев. Положение сильно осложнилось и нам надо скорее попасть в Туапсе. Я верю в успех и стремлюсь к нему!..
Сандро Майсурадзе мы отправляем в Тифлис для подготовки резервов…Он неутомимый и незаменимый работник.
В Зугдидах много, много товарищей… Мы их освободим от большевистскаго плена: они заперты в Зугдидах, как в крепости…
К сожалению, почти все местные товарищи растеряны, запуганы и малодеятельны… Постепенно они возвращаются к жизни.
Бедная, забытая провинция!..
8 сентября 18 г. Сел. Большое Коки. Полдень.
Из Давитиани, перерезав шоссе, прибыли в Коки. Артиллерию невозможно было везти по сельским дорогам, и её оставили у шоссе. Сюда приехали Александр, Сандро, Христофор и я с четырьмя Люисами. Местное население к нам хорошо расположено и оно организовало самооборону от анархических банд. А банд здесь очень много. И они тщательно избегают нас… Трусы и грабители!...
Крестьяне дружно собираются на сход…
8 сентября 18 г. Сел. Большое Коки. К вечеру. Ездили на окраину села в дом одного из главарей бандитов – Михаила Дадиани (Миха Патонискуа!* (*в тексте грузинскими буквами /патонскуа на мегоельсом диалекте грузтнского языка означает – господское дитя, а на восточно-грузинском диалекте это слово звучит как батонишвили; т. е., батони –патони и швили – скуа – И. Х./).
Я ехал с твердым намерением примерно наказать разбойника и конфисковать весь его скот. Но я был глубоко разочарован! Вместо хозяина мы застали его несчастную, изстрадавшуюся семью и вместо скота – изголодавшуюся собаку!.. Это был типичный дом разбойника – запущенный, робко запрятавшийся в прибрежной чаще маленькаго рукава бурнаго Энгура… И в этом жалком разбойничьем доме надломилась моя решимость и мною овладела глубокая грусть… Эта грусть росла от пугливых взглядов прекрасной, но больной дочери разбойника… Странную тоску унёс я из этого жалкаго дома… Странно навязчиво вспоминается несчастная девушка…
Бедная, хорошая дочь разбойника!.. Помню её и жалею…
9 сентября 18 г. Зугдиды. День.
Ночевали у шоссе, в 13 верстах от Анаклия. Приезжала к нам делегация из Дарчели… «Чела мсурс дарчелиса»* (*чела хочу остаться) - поётся в песне… Дарчельцы выполняют все наши требования. Положение в уезде улучшилось. Теперь нужна дружная, серьёзная и творческая работа: нужно скорее и полнее воплощать революцию в жизнь. Иначе революции угрожает величайшая опасность!.. Но нет этих серьёзных творческих сил. Особенно в провинции…
Местные товарищи в большинстве безплодныя смоковницы. Они оторвались от народа и почти потеряли его…
Отряды Сосо Гедеванова благополучно прошли всю восточную Мингрелию и вышли к Зугдидам. Они потеряли лишь одного офицера Арчила Сакварелидзе. Славный Арчил был одним из лучших… Это очень тяжёлая потеря для отряда Гедеванова и для нас…
Рота Георгия Ломтатидзе уже выступила на Рухи – для занятия энгурскаго парома… Через несколько часов отправляемся и мы туда для обследования местности…
Завтра весь наш отряд выступает на Очемчиры, а в Мингрелии остаётся Гедеванов…
Зугдидским уездом я очень доволен. Я рад, что почти без жертв и без всяких репрессий удалось умиротворить волновавшийся уезд… Главари бандитов бежали в горы…
10 сентября 18 г. Сел. Тагелони. Тихий лунный вечер.
Приятный отдых после жаркаго, боевого дня… Ночь чудная, ласкающая. Мы, собравшись у свечи, ждём чая и беседуем… Сестра Валя приготовляет чай…
Вспоминается пройденный день! Из Зугдид мы выступили в 8 с половиной часой утра, а в 4 часа уже были на правом берегу Энгура! И за эти немногие часы мы много пережили… Все части народной гвардии вели себя образцово и я не знаю, кого больше хвалить… К часу дня мы подошли к левому берегу Энгура и банда, засевшая на острове Шамгони, открыла по нашим разведчикам огонь… Мы отвечали ружейным, пулемётным и орудийным огнём. Был страшный шум и под этот шум мы бросили пехоту через незаконченный железнодорожный мост… Первыми перебежали через мост Александр и я. Как-то жутко-радостно было бежать по мосту… Закрепив за собой остров, который бандиты считали недоступным, мы подошли к правому рукаву и здесь встретили более решительное и стойкое сопротивление… У противника здесь затрещали пулемёты. Мы пододвинули пехотныя цепи к самому берегу, установили пулемёты, а бравые артиллеристы подкатили одно оружие на картечь… По данному сигналу мы открыли огонь… Сплетающиеся звуки выстрелов создали странную и страшную музыку и под звуки этой опьяняющей музыки, с криком «ура!» - мы бросились вперёд!
Я очень люблю аттаку… Какая-то захватывающая сила и тайная красота скрыты в ней… Кругом трескотня выстрелов, покрываемая мерным буханьем орудий, в котором тонут возбуждённые голоса, а сам стремишься вперёд, не чувствуя ничего. Есть одно настойчивое желание: «скорее до врага!»…
Хорошо!..
Славные наши сёстры… Оне не знают ни страха, ни усталости и все мы глубоко уважаем их… Особенно некоторых из них, которыя неразлучны с нами во всех наших трудах и походах… И всё это русския сёстры и я ещё раз убеждаюсь в исключительных свойствах русской женской души… И я не знаю, кто в мире может сравниться с русской женщиной в героизме и самопожертвовании! И всё это у них так просто и естественно – без позы и без фразы… Вот и сегодня – наша маленькая Первуша впряглась в пулемёт и, под градом пуль, везла его, помогая уставшим пулемётчикам…
В Тагелони мы арестовали несколько человек. Захватили более 10-ти лошадей и сожгли дом одного разбойника, бывшего стражника… Бандиты неизбежно толкают нас на путь репрессии, а я так был уверен после Зугдидскаго уезда, что к репрессиям уже не придётся прибегать… И так радовался я… Но теперь загорелись огни. Страшные огни гражданской войны… Наверное, наши зугдидские товарищи уже почувствовали теплоту пожара и их испуганныя души постепенно согреваются… Ведь они так хотели репрессий!.. Но разве репрессиями создаётся счастье народа?! И хорошо, что мы, которым судьба дала в руки огонь и меч, настроены менее воинственно и более милосердно, чем те, которые остались у своих очагов…
Колонна Георгия Ломтатидзе, находящаяся правее от нас, кажется, ещё не перешла через Энгур. Завтра рано утром пойдём к нему на помощь и ударим в тыл противнику, засевшему против Георгия…
Мы энергично собираем сходы… Я всё ораторствую. Так хочется, чтобы крестьяне поняли нас!.. И они постепенно начинают понимать…
11 сентября 18 г. Сел. Тагелони.
Раннее тихое утро. Лагерь проснулся. Отсюда виден весь снежный Кавказ. Могучий, суровый, озарённый утренним солнцем!..
Ночь прошла спокойно, хотя я опасался ночного нападения…
Народногвардейцы веселы и оживлены… Я молча наблюдаю за ними и радость наполняет меня… Я люблю этих славных воинов… У многих из них такия светлыя, странно хорошия лица…
Сильна моя любовь к гвардейцам. Но и они любят меня… Это очень ценно и очень важно для меня…
11 сентября 18 г. Сел Тагелони. Утро.
Злое утро!.. Разстреляли двух преступников… Страшная, но необходимая жестокость!.. Настроение ужасное, подавленное…
Я нравственно совершенно разбит и очень устал… Так хочется отдохнуть, от всего отдохнуть…
И как много крови в революции… Ценою этой крови и тяжёлых, порой жестоких жертв добывается и сохраняется народная свобода!..
Вот и сейчас я слышу озлобленный, ругательный голос Александра – он переписывает и перебирает пленных. Боже! До чего хулиганы довели Александра, меня и всех нас?! Приходится быть суровым во имя демократии и свободы… Надо быть жестоким во имя справедливости… Надо быть преступным во имя революции!..
Но удастся ли спасти революцию? Хватит ли сил, самоотвержения и самопожертвования?! Трудно сказать… Но я буду верен до конца народу и свободе! Ценой тяжёлых испытаний, ценой собственной и чужой крови, ценой собственнаго престижа – я буду служить демократии…
Моя последняя мысль, последняя мечта и прощальная улыбка будут принадлежать изстрадавшемуся в муках, освобождающемуся народу…
12 сентября 18 г. Сел. Чубурисхинджи. Утро. Контора Джото Шервашидзе.
Расположились в расколоченной полевым взводом Акакия Саникидзе конторе товарищества «Сатанджо». Вся правобережная банда бежала, успев ранить при переправе через Энгур двух народногвардейцев из колонны Г. Ломтатидзе. Сегодня спешно наводим паром, к вечеру он должен быть готов… Бандиты ещё несколько месяцев тому назад испортили все паромы на Энгуре. Мы возстанавливаем прерванную связь…
В психологии населения совершается сильный перелом и оно начинает понимать истинный смысл событий…
Навожу дальнейшие справки о разстрелянных: они заслужили эту казнь!.. Грабили, надували, провоцировали и обирали крестьян. И тем не менее… тяжело. Один из них был такой молодой и здоровый… Слишком тяжела моя ноша!.. Слишком тяжёл крест!.. Донесу ли я его до конца?.. Порой одолевают сомнения, но я отгоняю из прочь… Да, донесу. Должен донести…
Оглядываюсь кругом. Как странно видеть наших передовых рабочих, защищающих революцию с оружием в руках!.. Они стали лучшими воинами, славными воинами великой революции… Да благословит их судьба!.. Я проникся особенной, нежной любовью к ним и даже влюблённостью… Временами, в часы одинокаго покоя, - я с молчаливой радостью разсматриваю их открытыя, ясныя, странно спокойныя лица и мне становится весело, легко… Вот и теперь я молча оглядываю их, и какая-то тихая, светлая, но могучая радость овладевает мною… И в эти мгновения я как будто счастлив… Я счастлив их любовью к себе… Я знаю, что многие из них положат душу свою за меня так же, как и я положу за них свою…
Нам предстоит долгий и трудный путь. Но с охулиганившимися большевиками нам, кажется, больше не придётся сражаться… Эти несчастные, роковые люди привели к нам Алексеевския войска, привели помимо своей воли и теперь нам придётся иметь дело с Алексеевым, который ввёл свои войска в Туапсе… Положение странное и ложное – в Туапсе стоят и наши и алексеевцы! Надо спешить туда! И положить предел продвижению реакции…
Оправдываются вещия слова нашего Ираклия – через большевитския ворота придёт к нам реакция!.. Сбылось!..
Во всяком случае с алексеевцами будем сражаться охотнее! Без боли в душе и без колебаний… Но эта борьба будет труднее.
Много новаго, интереснаго впереди…
13 сентября 18 г. Сел. Чубурисхинджи. Утро.
Вчера навели паром и переправили всю пехоту. Артиллерию и обоз пустили в брод…
Сегодня наша колонна выступает на Гали. Вчера устроили два больших сельских схода. Народу было много… Дела налаживаются и растёт радость.
Вчера при переправе через вздувшийся Энгур – чуть не утонул генерал Кониев… Мы сунулись в глубокое место и его лошадь закрутило. После много смеялись по этому поводу.
13 сентября 18 г. Гали. Полдень.
Прибыли в жалкую «столицу» Самурзакано. Здесь «тишь да гладь – Божья благодать»! «Врага» нигде не видно. Он, кажется, «укрепился» ближе к Очемчирам, на речке Охури. Сегодня думаем поработать в этом районе, прояснить затуманившиеся головы крестьян… Урожай всюду чудный…
14 сентября 18 г. Перед деревней Репи. День.
Ведём наступление на сел. Репи. Одной ротой со взводом артиллерии… Репи считается очагом анархии. Здесь убили офицера Павленова и пленили нескольких наших солдат…
Противника всё ещё не видно, но он недалеко от нас… Посты его занимают левый берег Эрис-цхали. Через несколько минут, вероятно, будет открыт огонь, но я не жду серьёзнаго сопротивления. Посмотрим!
Сегодня очень жарко. Чудный вечер вчера сменила великолепная ночь. Ночью на наши посты наскочили разведчики и поднялась стрельба. Меня удивила выдержка наших: не было никакой паники, ни безпорядочной стрельбы. Я вспоминаю прошлый год, когда впервые формировалась народная гвардия, вспоминаю арсенал, Кутаис, Садахло! Какая поразительная разница, какой огромный прогресс!..
У перепуганных разведчиков мы захватили трёх лошадей…
14 сентября 18 г. Сел. Репи. 2 часа дня.
Заняли бунтующую деревню. У реки Эрис-цхали противник расположил свои посты… После лёгкаго обстрела они поспешно бежали. Трещали наши пулемёты и бухали орудия, давая «журавли». На крестьян всё это производит колоссальное впечатление и убивает в них всякую энергию к борьбе… Вся деревня опустела; жители попрятались в чаще лесов и в болотах… Опустевшая деревня производит тягостное, удручающее впечатление… Мы строго запретили гвардейцам входить в покинутые дома: гвардейцы довольно точно выполняют приказ. И я с горечью думаю: что стало бы с этой деревней, если бы вместо него здесь действовал бы какой нибудь иной отряд?!.. Ведь здешний большевизм – в значительной степени – порождение безобразных и преступных действий отряда капитана Дундуа!.. И нам лишь потому с такой лёгкостью удаётся замирить бунтующия сёла и деревни, что не огонь и меч являются главным оружием нашим. Вот и сейчас мы созываем сельский сход для пропаганды… Робко и вяло собираются испуганные крестьяне. Но соприкосновение с нами и слово наше преодолеют их робость и откроют их души для нас…
Но некоторыя репрессии мы всё же должны применить, ибо слишком много преступников нашло приют – и даже уют – в Репи.
15 сентября 18 г. Сел. Бедия. Полдень.
Только что вошли со значительным отрядом в Бедия. Очень живописная, но бедная и глухая деревня. Население нас встретило доброжелательно и очень охотно собирается на сход. В этой деревне около ста турецких аскеров. Это жалкие остатки дессанта, высаженного в тихой гавани Цхургили стариком Александром Шервашидзе и разбойничьим атаманом Таташем Маршания. Неудачи всё время преследовали этот отряд, но он много несчастий причинил Абхазии. Князья-авантюристы привели этот дессант. Крестьянская масса осталась равнодушна к этой жалкой и преступной авантюре, и потому-то так легко и скоро сорвалась она… Теперь мы ликвидируем последние остатки дессанта. Крестьяне уже сдали нам трёх аскеров и обещали передать нам всех.
15 сентября 18 г. Бедия. Вечер.
Через несколько минут двигаемся обратно. Настроение хорошее, бодрое… На сход пришло много крестьян, и я с ними долго, долго беседовал… На сходе было не мало и дворян; в этих краях их много. Всю силу своих речей я направил против большевиков и князей… Крестьянство слушало внимательно и даже с любовью, быть может… Как хорошо сознавать, что тебя понимают!.. Как приятно чувствовать, что рушится стена взаимного непонимания!..
В Бедия нам сдали более 60-ти обезоруженных аскеров и около дюжины винтовок…
Все аскеры как будто на подбор – рослые и крепкие ребята. Это они убили многих моих товарищей и в числе их беднаго мальчика – Самсона Глонти?! Это они искалечили моего брата!.. Я присматриваюсь к ним и с радостью чувствую, что уже нет у меня к ним никакой злобы и ненависти… Напротив! Эти изголодавшиеся, затравленные и запуганные люди вызывают во мне чувство жалости…
Во всяком случае большинство из них совершенно невинны, ибо не ведали, что творили…
16 сентября 18 г. Илорский монастырь. Позднее утро.
Едем верхами в Очемчиры. По дороге всюду спокойно, бандитов нигде не видно. Скоро выедем к морю. Море – моя любовь!
«Любовь мою, широкую как море,
Вместить не могут жизни берега»!..
И часто она выходит из берегов… И тогда сжимается сердце…
17 сентября 18 г. Ачигвара. 2 часа дня.
На двух легковых автомобилях Кониев, Александр с товарищами и я приехали в Ачигвара на свидание с главой самурзаканских повстанцев Павлом Дзигуа. На всякий случай мы захватили с собою один ручной пулемёт… Но я не боюсь вероломства с его стороны. Он уже надломлен и разбит… На новое преступление не решится. В этом отношении у меня есть достаточный опыт. Часто приходится почти одному ездить к побеждённым жестоким врагам. и они не смели поднять на меня руку. Не смели, ибо боялись ужасных последствий своего преступления, не смели, ибо сознавали своё поражение!.. Я ездил и в глухое Джавское ущелье, и к душетским повстанцам, и к татарским бандам, и все они, несмотря на страшную ненависть, не могли тронуть меня. Этот вопрос меня всегда занимал и я понял, что поражение совершенно разстраивает борцов, убивает в них всякую энергию к борьбе и вселяет в них чувство фантастического страха. Лишь раз в жизни я попал в тяжёлое, почти безвыходное положение, и спасся чудом. И теперь дрожь пробегает по телу, когда я вспоминаю об этой истории у деревни Натахтари. Пламя анархии в ту пору охватило весь Душетский уезд, и повстанцы докатились до ст. Мцхет. Угрожала большая опасность самому Тифлису – этому сердцу революции. Повстанцы заняли Казбек, открыли дорогу владикавказским большевикам, убили товарищей: Сашу Рухадзе и Петра Авлахашвили, разбили и истребили наши отряды. Повстанцы сознавали свою победу, чувствовали силу, а кровь опьянила их. Тифлис стал их лозунгом. Мы не хотели новой кровавой борьбы. Особенно я не хотел ея, ибо лучше многих сознавал, каких моральных страданий должна была она стоить. И нам хотелось силою слова и дружескаго убеждения усмирить и победить пробудившагося зверя. И нам, как будто, даже удалось это. Первый раз повстанцы встретили нас тепло и при проводах устроили овации. Это были несчастные крестьяне, поднявшиеся против дворянства, но по неведению направлявшие свои удары не по цели. Мы просто пришли к ним, как к товарищам, просто поговорили с ними и они также просто поняли нас. Большевистских агентов тогда почти не было среди них, они не были ешё отравлены большевистским ядом. Мы условились приехать ещё на второй день для окончательных переговоров. В момент нашего отъезда над нами появился аэроплан, направлявшийся к деревне Цилкани, к очагу возстания. Это очень встревожило повстанцев, но мы успокоили их, уверив, что бомбы не будут сброшены. На второй день мы подкатили к Бебрис-цихе на двух автомобилях. С нами был Герасим Махарадзе. Мы были радостны и самоуверенны. Но не успели стать наши автомобили, как на нас направилось несколько десятков дул. У повстанцев были страшныя и испуганныя лица. Такая встреча нас сильно поразила. Мы быстро сошли с автомобилей, и я спокойно, почти весело спросил: «Что с вами, вы с ума сошли?!» Да, они сошли с ума, ибо проклятый аэроплан бросил бомбы в Натахтари и Цилкани. А мы об этом ничего не знали. Мы попали в страшную ловушку. Только спокойствие и самообладание могли спасти нас…
Мы были искренне возмущены безсмысленной выходкой аэроплана и попросили крестьян показать места, где были сброшены бомбы. Они нам показали эти места и то жалобно, то со страшной злобой разсказывали о происшедшем. Тем временем со всех сторон стекались вооружённые крестьяне. Это был подлинно возставший народ, вооружённый чем попало. Их собралось несколько сот человек, и глухой гул постепенно усиливался среди них. Большевистские же агенты, как паразитическия бациллы, нашедшия благоприятную среду, с большей энергией развивали свою чёрную работу и умножали себя. Я попросил всех крестьян собраться, взошёл на придорожный бугор и держал к ним длинную, кроткую речь. Я говорил им о значении революции, о нуждах крестьян, о борьбе против помещиков, о великих задачах освобождённой демократии. Крестьяне молча и внимательно меня слушали. Лишь отдельные провокаторы хотели сбить меня своими выкриками и увлечь толпу. Почувствовав, что овладеваю этой вооружённой бандой, я совершенно спокойно, громко и самоуверенно говорю: «Не думайте, что мы пришли сюда – к вам – потому, что мы слабы. Нет, вы знаете, как сильна тифлисская красная гвардия и как непобедимы тифлисские рабочие. Но мы не хотим борьбы с вами, ибо мы братья по труду и несчастию. Однако, если вы не послушаетесь нас если вы всё же хотите борьбы, знайте, что мы в три дня разгоним и жестоко накажем вас. Мы пришли к вам так просто и свободно, потому что мы слишком сильны!»…
Крестьяне были озадачены и обескуражены и не слушали уже тех, которые говорили им: «Сам Джугели попал в наши руки. Он их глава. Не выпускайте его».
Момент для них был упущен и мы спаслись.
Да, то были жуткие мгновенья! Теперь не то, Дзигуа совершенно разбит, он лишился авторитета среди своих и уже сам ищет примирения. Вчера он к нам – в Очамчиры прислал двух «послов» с «условиями сдачи». Он покоряется нам, распускает банду, выполняет все наши условия, но выговаривает себе полное помилование. Наш штаб решил помиловать его, и мы все приехали сюда «на свидание» - поговорить с ним «по душам». Это как будто слишком большая честь для «разбойника» Дзигуа, но ведь нас интересует не самолюбие, а общее дело революции. И если ценою хотя бы даже собственнаго унижения мы достигнем замирения Самурзакано и приручим непокорнаго Дзигуа, я охотно иду на это унижение!..
Но решится-ли сам Дзигуа приехать к нам? Хватит-ли у него характера и смелости? Хватит-ли доверия к нам?
Посмотрим!
Наш отряд уже весь выступил на Сухум. Пехота поместилась на «Михаиле», а артиллерия и обоз двинулись походным порядком.
А Дзигуа всё нет!..
17 сентября 18 г. Сел. Ачигвара.
Вечереет… Но Павла Дзигуа всё нет! И, наверное, не будет… Озираюсь кругом и жду, как школьник на свидании – с душевным трепетом и сладостной тоской… И так хочется, чтобы он приехал! Ведь так мучительно хочется всеобщаго замирения и так противна, так осточертела гражданская война!.. Но никого нет. Все дороги пусты. Очевидно, трусят, боятся нас… Подождём ещё немного и будем надеяться. Но надежды мало…
18 сентября 18 г. Сухум. Утро. Дача Шаншиева.
Ночью приехали в Сухум и я с товарищами ночевал у милаго Георгия в их великолепной даче… Эта роскошная дача со своими стройными кипарисами и печальными пальмами, с восхитительным видом на море – слишком дорога мне и нам! Сухумская соц.-демократия росла и крепла в ней… В годы самой тяжёлой реакции, в безпросветныя будни наших гонений, - сухумская соц.-демократия здесь находила желанный покой и под сенью хвойной рощи, в забытой нагорной беседке выпрямляла и умножала свои поредевшие ряды… И здесь же рождались лучшие мечты!..
Озираюсь назад и рой воспоминаний окружают меня. Как недавно и как давно всё это было! И как странно – уже поблекли мечты, - потускнели горизонты! И нет уже ни в дружбе, ни в поэзии, ни в саде с кипарисовыми аллеями, ни в самой жизниния и былого озарения и благоухающего аромата. Нет прошлой свежести!.. Я задумываюсь над этим. Неужели реакция лучше революции? Конечно нет. Но слишком тяжёл крест, слишком велика ответственность и слишком мало времени остаётся для личной жизни и для восторгов… И не нужны они. Теперь всё личное надо нести на алтарь общественности… Да, надо! Но мечты вновь и вновь воскресают, сказки прошлаго встают из руин и тревожат загрубевшую, больную душу.
18 сентября 18 г. Гагры. Чудный вечер.
Только что приехали в Гагры на автомобиле из Сухума. Нас четверо – генерал Кониев, Александр, Г. Ломтатидзе и я. Едем к генералу Мазниеву в Сочи – к командующему черноморским фронтом. Мне впервые приходится ездить по этой дороге; и я в восторге как от дороги, так и от Гагр. Этот миниатюрный, великолепный, но уже достаточно потрёпанный курорт очаровал меня… И как хорошо, как красочно можно было бы устроить всю жизнь, если бы не было этой повсюдной разрухи и преступнаго, воинствующаго большевизма! Если бы этот хулиганствующий большевизм не всадил клина в самое сердце некогда единой демократии!... Можно было бы создать рай на земле и осуществилась бы мечта… Тоскующая, прекрасная мечта всего человечества…
19 сентябр 18 г. В дороге. Утро. Хоста.
Из Гагр выехали рано. Дорога чудная, волшебная… Я упоён красотой природы и вновь начинаю любить и понимать её… Нет! Этих мест никому нельзя отдавать, и наша демократия должна стать хозяином этого рая!.. Тем более нельзя уступать алексеевской контр-революции…
По пути разбросано много причудливых дач. Где теперь их владельцы, с такой заботливостью и вкусом воздвигавшие эти виллы для своего отдохновения? И что сталось с ними? И уцелели ли они в бурном шквале революции? Или их давно уже закружило и понесло ко дну?! Революция глубоко всколыхнула всю жизнь и многое выплеснула на берег… И вместе с грязной, большой накипью старой жизни выплеснуто и кое что красивое, ценное. Но нет иного пути!.. «Лес рубят – щепки летят!» В старой жизни элементы культуры так тесно переплетались с полным варварством и некультурностью, что совершенно невозможно вырвать это варварство, не задевая больно и некоторых элементов культуры. И задачи организованной демократии в том, чтобы было возможно меньше этой боли, чтоб вовсе устранть её!.. И всё же грустно при виде этих одиноких, покинутых дач. Теперь они опустели, и их маленькие, некогда изящные садики заросли сорной травой. Теперь уже в них нет жизни. А раньше, ещё не так давно, здесь широкой рекой лилась радостная самодовольная и ясная жизнь. И звонкий девичий смех весело мчался по лазуревой глади тихаго моря, а нарядныя девушки, как весенние бабочки, порхали по тихому берегу… Но и тогда эти дачи были совершенно чужды нам, ибо оне все были на том, на чужом берегу!.. Вспоминается «Вишнёвый сад»… В этом вся трагедия нашей жизни! И демократия должна преодолеть эту трагедию. Только преодолев её, она создаст свою жизнь, более красивую, мощную, богатую и яркую. Жизнь для всех! В страшных муках, но всё же создаст.
Правда, роковой большевизм во многих убил веру в творчество демократии. Но ведь большевизм – не демократия. Большевизм – соединение уродливой диктатуры с подлинной охлократией, это пугачёвщина 20-го века!.. И несмотря на все разочарования, на все боли болеющей жизни – я продолжаю быть верующим. Без веры не стоило бы жить… Впереди виден свет… Слабый, мигающий, как будто догорающий…
Скорее бы восход и возрождение!..
Да будет!..
20 сентября 18 г. Сочи. Кавказская Ривьера. Утро.
Вчера в половине одиннадцатаго приехали в Сочи. Первый «визит» мы нанесли Евгению Гегечкори. Там были Гизо Анджапаридзе, маленький Иустин, а потом пришёл и генерал Мазниев. Устроили маленькое предварительное совещание. Мазниев сделал доклад о военном положении, а Евгений сообщил правительственный взгляд на Сочинский округ и познакомил со своими заданиями. Решено во что бы то ни стало настаивать и отстоять Сочинский округ и спорить о Туапсе. Занять границы Сочинскаго округа придётся преимущественно силами нашей гвардии; она должна создать непреодолимый барьер для «армии» Алексеева – если он пойдёт на нас войной. И мы создадим этот барьер! Мазниев, видимо, здесь многое напутал и своей тактикой и своей безтактностью. Нам придётся всё это распутывать и разряжать атмосферу. Во всяком случае с Алексеевым, который является явным и безпощадным врагом демократии, мы все будем драться с большим воодушевлением, чем даже с большевиками. Не будет внутреннего разлада и безпредельной тоски… Преступные большевики! Это они скомпрометировали дело революции и одарили нас Алексеевым…
В Сочах великолепно!..
23 сентября 18 г. Сочи. Полдень.
Несчастный день! На море страшная буря… С вечера подул моряк и ночью разыгрался ужасный шторм! И почти весь «флот» Грузинской Республики погиб у Сочи… Очень тяжело. Я не нахожу места, и стонет душа… А ночью я пережил страшныя страдания. Я видел гибель нашего флота и слышал глухой стон разбиваемой волнами баржи. Я переживал каждый удар дикой волны, и как будто это хрустели мои кости, разбиваемыя о полуразрушенную пристань!.. Наш «Михаил» уже выброшен на берег, а огромная баржа лежит на боку… Ужасное настроение… Но к горю я привык и чувства притупились…
Буря продолжается… Теперь всё равно.
25 сентября 18 г. Сочи. Ривьера.
Вчера ездили на Лазаревку. Позиции занимаем у Лазаревки. Роты Ломтатидзе и Цитайшвили уже выступили на позиции. Укрепляемся прочно… Местность до Лазаревки восхитительная. Богатейшие каштановые леса и сплошныя ореховыя рощи!..
Евгений и Мазниев уже в Екатеринодаре. Ведут переговоры с генералом Алексеевым…
30 сентября 18 г. Сочи. Утро.
28-го из Екатеринодара приехали Евгений и Мазниев. Поездка оказалась безрезультатной. У Алексеева, видимо, губа не дура, и он «просил» освободить всё побережье до реки Бзыби! Наши решительно отказались и нам приходится точить свой боевой меч…
В лице Алексеева мы встретились со своей старой знакомкой – с реакцией… Пока она деликатничает, ибо очень слаба. Но ея нахальство и требовательность будет расти по мере роста ея сил. Поэтому и нам следует умножать свои силы…
К Лазаревке уже подошли алексеевские части. Вчера мы ездили в Лазаревку на свидание с генералом Масловским, для установления разделительной черты. И здесь в Лазаревке я впервые после революции увидел развевающийся трёхцветный флаг!.. И как больно, тревожно сжалось сердце…
Алексеевские войска сильно обтрёпаны, но они очень браво козыряют и среди них много офицеров. Сам генерал Масловский с нами был очень любезен, но его любезность не внушала доверия… Мы решили линией разделения считать реку Чухукт… Наши гвардейцы группами ходят в Лазаревку и чувствуют себя победителями…
4 октября 18 г. Сочи. Ночь.
Тоска весёлая, страшная тоска!.. Войны ещё нет, но готовимся к ней. И мы, и они – алексеевцы. Мы готовимся с любовью, с увлечением, ибо чуем врага. Сандро, Александр и я стали изучать пулемётное дело. Эта «хитрая механика» очень легко даётся…
А с Алексеевым будем драться не на живот, а на смерть! Неужели и теперь не опомнятся большевики? Неужели хоть теперь не попытаются они стать честными революционерами?! Неужели и теперь, как в мрачные дни батумской эпопеи, они будут безжалостно всаживать нам в спину свой отравленный нож? В какой кошмар они превратили революцию и как святотатственно осквернили светлую идею социализма!..
На мировом фоне происходят крупнейшия историческия перемены и совершаются огромные сдвиги. Болгария уже выбита из строя, Германию бьют. Турция отрезана!
«Всё к лучшему в этом лучшем из миров!»…
6 октября 18 г. Сочи. Утро.
Сегодня Александр и я выезжаем в Чухукт – на нашу передовую линию. Думаем остаться там и укрепить позицию. Наше правительство решило ни в каком случае не уступать Сочинскаго округа Алексееву: - вплоть до вооружённой борьбы! Это хорошо, это нас успокоило…
На страшном поле битвы народов события развиваются… Турция уже предоставлена своим собственным силам, а это равносильно началу конца. Разгром и ослабление Турции, быть может, вернут нам Батум! Надо с лихорадочной поспешностью готовить нам силы, силы и опять силы! В этом наше спасение. Быть может, Германия начнёт спешно эвакуировать Грузию и к этой эвакуаци мы должны быть готовы. С уходом Германии у нас может начаться новая анархия, этот уход может окрылить наших многочисленных врагов, и у нас должно быть достаточно сил для борьбы с ними…
7 октября 18 г. У Головинки.
Ночевали во второй батарее. Батарейцы угощали нас на славу! Настроение у ребят хорошее. Сейчас выезжаем дальше – готовить позицию для обороны.
И для нападения…
8 октября 18 г. Имение Каткова «Чухукт». Утро.
Вчера осматривали работы по укреплению Головинскаго района. Дела идут хорошо, и народногвардейцы дружно роют окопы… За всё время наших операций нам впервые приходится рыть настоящие окопы… Сапёрными работами руководит наш славный Ражден Кереселидзе, а начальником обороны является Сико Титберидзе. Сико всегда бодр и весел, и его ортачальцы умеют хорошо угощать. От Сико мы поехали на передовую линию – к Георгию Ломтатидзе. И здесь мы были совершенно разочарованы и сильно огорчены, ибо нашли, что наша передовая линия неудобна для обороны, так как противник занимает господствующее положение. Это нас очень разстроило и мы решили передовую линию обороны отнести несколько назад. Мы поехали в Зубову-Щель – к имению Шереметьева – «Чимитокваджи». И у всех настроение быстро выпрямилось, ибо здесь мы нашли великолепную, неприступную и короткую позицию. Нас охватила бурная, молодая радость, и с этой радостью мы попали к старику Церетели, управляющему имением «Чимитокваджи», который угостил нас молодым мадчари. Было весело, хорошо и привольно! Давно, давно я не переживал такой светлой и спокойной радости. Вспомнились золотые дни студенчества, когда так легко достигалась радость и когда так свободно можно было веселиться!.. Тихая, но могучая радость проникала в сердце, и души раскрывались для восторга! Это был светлый и редкий праздник – праздник за два года революции!.. И снова потянулись будни – тяжёлыя, порой ярко-кровавыя, рабочия, революционныя будни!.. И пройдут дни, пройдут месяцы, быть может, пройдёт вся жизнь, а этот праздник может не повториться…
11 октября 18 г. На вершине. Полдень.
Мы на разведке. Наш проводник Вячеслав – грузин с польским именем, хорошо знает местность и даёт ценныя указания. А местность здесь дикая, богатая, но безлюдная. Она лишь недавно стала безлюдной и всего полвека назад здесь были разбросаны живописныя и богатыя черкесския деревни. Об этом свидетельствуют многочисленные заросшие сады и брошенные пепелища. Когда-то здесь была жизнь. Теперь – пусто и дико. И некому собирать каштаны и орехи. А их здесь целыя рощи, даже леса…
11 октября 18 г. Имение Чимитокваджи. Ночь.
Сейчас нахожусь в пулемётной команде Христофора Шарадзе. Мы располагаемся на ночлег. Я устраиваю себе великолепное ложе из пахучаго сена, и рядом со мной ложится сам Христофор. Он чудный, незаменимый товарищ и образцовый офицер. Побольше бы таких работников! Он эс-эр, но я его ценю больше с.-д-ов… Вообще у нас подобрались славные ребята и в боевой обстановке партийность не играет такой роли. Честность, смелость, безкорыстность и преданность делу революции – вот на что мы обращаем внимание! И у нас много хороших офицеров… Сико, Георгий, Симон, Нестор, Севастий, Варден, Илья – все они без колебания положат свои головы «за други своя»… И сам Кониев очень ценный работник: с ним мы дружно работаем и знаем, что народу он никогда не изменит!.. Скоро к нам придёт Сосо Гедеванов. Его мы тоже знаем и любим…
На фронте у нас спокойно: роем окопы, изследуем местность и ждём врага… Враг молчит и мы все страшно скучаем.
Разбитые и изолированные турки очищают Ахалцихский и Ахалкалакский уезды. Радость растёт, надежды крепнут. Мы отстояли свободу и революцию!.. И мы докажем, что революция не только разрушение, но и высшее творчество!.. Мы это должны доказать!
Пулемётчики располагаются спать. Ночь чудная, тёплая. Серп луны повис над уснувшей кудрявой горой и тихими, ночными шопотами наполнилась земля…
Хороша жизнь!
Хорошо, радостно жить!..
12 октября 18 г. Имение Чимитокваджи. Утро.
Чудная молодая липовая аллея. Сижу под липой и слушаю звучную тишину пробудившейся природы. Одинокие гвардейцы усердно собирают орехи, а наши лошади мирно пасутся на сочном лугу. Уже глубокая осень, листва позолотела, а трава всё ещё зелёная, будто весенняя…
Я ушёл от людей, ушёл к своим запискам, к самому себе. И как-то легко, привольно дышется, как-то странно, спокойно и радостно на душе. Сказочно хорошо здесь!.. Но поразительное, гнетущее безлюдие. Всё мёртво вокруг. И всё это надо оживить, одухотворить. В этом задача и призвание демократии. Уже несколько дней, как я уехал из Сочи. Я ушёл от скучной, но великолепной Ривьеры, ушёл от всех соблазнов оскудевшаго и почти опустевшаго курорта. Но он не совсем ещё опустел. Тем ещё не мало «бывших людей», людей некогда сильных, властных и богатых. Почти все они ненавидят революцию, которая их разорила и унизила. И они все с нетерпением ждут алексеевцев. С нами они очень почтительны, даже любезны, но не любят нас. Не любят как революционеров и как грузин. И эта нелюбовь переходит в скрытую ненависть.
Судьба как будто начинает нам улыбаться. Международная обстановка постепенно проясняется и приближается всеобщий мир. В этом спасение! Сегодня из Закавказья начинают выселяться турки-завоеватели. Завтра, очевидно, наступит очередь Германии и к этому должны быть мы готовы, должны собирать все свои силы. И как ни печально было «мирное проникновение» Германии в нашу страну, как ни тяжело было мириться с этим, – одно для всех очевидно: Германия оберегла нас от турецкого вандализма и от многих внешних опасностей. И за это мы благодарны Германии. Вся наша страна благодарна ей. Но скоро наступит час, когда мы должны сказать Германии: «Мавр сделал своё дело»… И к этому мы должны готовиться, для этого мы должны быть сильны!.. И чем скорее мы разделаемся с алексеевцами, – тем лучше…
В этот знаменательный час мировой и отечественной истории меня уже начинает тянуть в Тифлис. Ведь, там выковывается наша политика, - ведь, это мозг и душа нашей страны!.. А мне всё приходится скитаться по безконечным походам и это отрывает меня от политики. И вместе со мной – многих передовых, старых работников. В этом печаль. А, ведь, многие «безпозвоночные интеллигенты» даже из числа товарищей (к сожалению, есть и такие!), наверное, полагают, что к походной жизни меня влечёт авантюризм моей натуры. Кто знает, быть может, в этом есть доля правды, но товарищи жестоко ошибаются, когда полагают, что чистая политика только их удел. Но если я без колебания променял толстыя книги (а их я страшно любил!) на трёхлинейку, а политику на войну, - то лишь потому, что в революционных войнах я видел основание нашей политики, нашего государственного строительства. И даже сейчас, - будучи вооружён до зубов, я, прежде всего, считаю себя политическим деятелем, - а уже потом – воином революции. Прежде всего, и после всего я просто с.-д-т. Без всяких nomen*ов и cognomen*ов!..
23 октября 18 г. Сочи. Ривьера. Утро.
Ездил в Сухум. Там произошло «возстание» абхазцев. Конечно, никакого возстания не было, но, повидимому, часть реакционно настроенных абхазцев замышляла выступление. И из этой мухи постарались создать слона!.. В связи с этим в Сухуме произведены аресты и в числе прочих арестованы Ваничка Маргания и Жора Аджемов. Их, конечно, не надо было арестовывать, ибо они, во всяком случае, не реакционеры. Но странный Ваничка! Зачем он связался с компанией реакционеров, зачем он становится невольным их орудием?! Ведь, Ваничка мой старый друг. Меня страшно потянуло в Тифлис. Хочется быть в центре событий. А событий так много! Немцев бьют на Западе и здорово бьют! Турции приходит «кончание» и, наверное, Батум вновь станет нашим. Вообще, международная обстановка радикально изменяется и нам надо строго всё учитывать…
Вспоминается позорная батумская эпопея и не менее позорный мир с Турцией. Быть может, я и покойный Валико Шарашидзе были правы, когда так энергично предлагали отвергнуть унизительный мир с Турцией и призывали к войне. Кто знает?! А, может быть, тогда нас ждала верная, неизбежная гибель?.. Трудно сказать…
Англо-французская коалиция уже явно берёт верх и я боюсь, что армяно-русские шовинисты сумеют настроить англо-французов против нас. Во всяком случае, они постараются сделать это. Но я не хочу верить, что это им удастся. Перед всем миром, перед всяким судом, даже наиболее строгим, мы можем смело и честно предстать! Ведь, мы изнемогали в неравной борьбе с турками и ниоткуда нам не было помощи. Никакой! Ведь мы гибли в этой ужасной борьбе, и в боях с турко-татарами пали смертью храбрых наши лучшие товарищи – Валико Шервашидзе, Самсон Глонти, Сургуладзе, Беридзе, Арон Шервашидзе, Андгуладзе, Чхаидзе и много-много других!..
И ценою этих тяжёлых жертв мы спасли наш народ от гибели и разорения. И этого не могут нам простить наши враги. Этого не могут простить нам армянские шовинисты, которые организованно травят нас! Но тем не менее мы должны наладить добрыя отношения с несчастным армянским народом. Нам надо научиться быть чуткими к его страданиям и во имя этих страданий простить ему его болезненный, неуравновешенный национализм. И, прежде всего, нам следует скорее размежеваться. Я готов отказаться от Бамбака и Лори. Пусть всем этим владеют армяне, но пусть они станут нашими верными и честными друзьями! Пусть они поймут, что лучшим их союзником является молодая грузинская демократия…
Если бы только они это могли понять!..
3-го ноября наш партийный съезд. Хочу непременно попасть туда. Хочу повоевать с внутри-партийным национализмом! А борьба необходима, ибо национализм начинает решительно проникать в нашу среду и этому надо положить конец. Мне жаль Ираклия в нашей среде. Ему нужно больше воздуха и простора. Иначе он задохнётся. Ведь он такой большой и у него могучия крылья!.. Ираклий и большой Ной мои светильники. Для них я решусь на многое…
Евгения я сильно и хорошо люблю…
24 октября 18 г. Сочи. Ривьера. Утро.
Вчера ездил на позицию. Там всё в порядке. Лишь надоело нам топтание на месте. Всех сильно тянет в Тифлис. А некоторые, очень немногие, сознательно мутят воду. Их надо прогнать. С клеймом…
Из Тифлиса передали печальную и жуткую весть: в Борчалинском уезде начались столкновения между армянами и грузинами! Это страшное известие меня глубоко печалит. Я не боюсь борьбы, но, ведь, это взаимная гибель!.. Первое нападение произвели армяне. Нам пришлось защищаться. Неужели этому не будет положен конец? Неужели будет война?! Не хочется верить этому. Страшно поверить! Неужели два маленьких, несчастных, в страшных муках освободившихся народа сойдутся в смертельном бое и перегрызут друг другу горло?! Неужели армяне всё забыли? Ведь, это наша народная гвардия освободила армян Борчалинского уезда от турецкой тяжёлой пяты, и в борьбе за их свободу пали наши лучшие товарищи! И в первых рядах несравненный Валико Шарашидзе. И я ярко помню радостный день освобождения Шулавер. Население восторженно нас встречало, а женщины крестились и благословляли нас. И слезы радости дрожали на их глазах!.. И хотя в борьбе за Шулаверы погибли Валико и другие товарищи, но даже эта величайшая печаль не могла омрачить всеобщей радости освобождения.
И неужели всё это забыто?!
Я передал в Тифлис, чтобы употребили все усилия для ликвидации возникших столкновений. Но если, к величайшему несчастию, это не удастся, мы должны решительно взяться за меч! И я знаю, что мы победим. И это будет победа демократии над шовинистами…
28 октября 18 г. Сочи. Ривьера. Ночь.
Сегодня по прямому проводу говорили с Евгением в Тифлисе. Много новаго, интереснаго, хорошаго: с армянами всё улажено, а главное – близится конец международной бойни, и занимается зарево мировой революции. Трещат троны, летят короны и заколебался весь капиталистический мир!..
А маленькая освобождённая Грузия, руководимая испытанными вождями демократии, смело плывёт по разбушевавшейся международной стихии и кажется выплывет, не погибнет. Тверда рука рулевого и опытен его глаз…
Немцы окончательно уходят из Грузии. И мы можем сказать: «любовь была без страсти, разлука будет без печали». Я рад уходу немцев, но, тем не менее, благодарен им. Они спасли нашу страну от турецкаго разгрома и в этом их величайшая заслуга перед нашим народом. Правда, они спасали Грузию для себя, но всё же спасли! Правда и то, что если бы не поражение на западном фронте, Германия постаралась бы наложить свою лапу на нас. И эта лапа была бы нелегка…
Но теперь конец.
Нам заново приходится налаживать отношения с Европой. С этой целью отправляют Ираклия в Париж. Он должен поведать миру печальную повесть республиканской Грузии, он должен ознакомить Запад с трагедией этой страны. Ведь, и сам Ираклий трагичен, и ему легко понять всю тяжесть нашей трагедии… Славный, единственный Ираклий! Как хорошо, что он едет в Европу. И для него, и для нас. Там он найдёт свою стихию и в нём вновь пробудятся все его силы. А в нашей узкой и ограниченной обстановке временами его бывало жаль… И вспоминался «Узник»:
«Сидит за решёткой в темнице сырой,
Вскормлённый на воле орёл молодой»!..
Сегодня я долго сидел в казино и слушал музыку. Грустныя мысли окутали меня. Раскрылись свежия могилы погибших друзей и скорбныя, дорогия тени прошли предо мной. Мой бедный Датико!.. Милый, милый мой друг! Никогда, никогда я не забуду тебя. И моё сердце вечно будет сочиться кровью при воспоминании о тебе…
Но есть и радость: Ваничка уже в Кутаисе: имею от него телеграмму. Страшно хочется встретиться с ним и посмотреть на него. Каков он и не изменился-ли?.. Хочется вместе с ним работать, бороться и жить!
Умирать уже не хочется.
Но смерти не боюсь. Не прячусь от нея…
31 октября 18 г. Сочи. Ривьера. Утро.
Да расцветают, крепнут мечты! В Европе загорается очистительный огонь великой революции, и она должна залечить все раны войны. Капиталистический мир, приведший человечество к этой ужасной бойне, в ней же должен найти свой неизбежный конец. Это будет!.. Близится мир мира и в этом мире воскреснет убитый интернационал. И как далеко ушёл от нас этот, некогда славный рабочий интернационал! И как нужен он изстрадавшемуся, обезумевшему человечеству! Особенно теперь. Национализм привёл весь мир к краю бездны. Национализм овладевает даже рабочими массами!.. Я начинаю проверять себя. И я с радостью убеждаюсь, что дух интернационала ещё не погас во мне! У меня нет ненависти ни к одной национальности и всякая народность дорога мне. А развалившуюся, больную Россию я люблю страстной, пламенной, но скорбной любовью. И я с любовью жду того дня, когда мы – свободные – вновь протянем руку освободившейся великой России!.. Развал российской революции никогда не простится преступному большевизму. И трагический ужас России в том, что борющиеся на ея необозримых полях две крайния силы, - большевизм и монархия, Ленин и Деникин – по существу и по методам совершенно тождественны! В своей безпощадной борьбе эти силы друг друга рождают… И нет средней, подлинно революционной творческой силы, нет революционной России! Большевизм вырождается в сплошную демагогию, в распоясанное угодничество перед толпой и на этой почве с ним трудно бороться… И когда рядом с этим я вспоминаю грузинския условия и переношусь мыслями в чёрные дни напора большевиков на Тифлис – я восторгаюсь твёрдым сознанием и государственным, подлинно революционным демократизмом наших рабочих! Я поклоняюсь им… И если у нас спасена революция, если ни большевизм, ни реакция не захлестнули нашей страны – в этом исключительная, неоценимая заслуга тифлисского пролетариата! А вся народная гвардия?! Разве это не революционное детище тифлисских рабочих? Разве когда-нибудь история Грузии забудет заслуги народной гвардии?..
Став у власти, – демократия Грузии самовооружилась и организовалась в рабоче-крестьянские батальоны. В этом величайшая заслуга нашей демократии. И я с гордостью констатирую, что не было ни одного случая, когда наша демократия злоупотребила бы своим оружием, когда она гордо и надменно бряцала бы оружием. В этом моя величайшая радость!..
Я знаю, что у народной гвардии много врагов. Знаю и то, что у народной гвардии много теневых сторон и никому лучше меня эти тени не знакомы. Но одно неоспоримо: света в народной гвардии много больше, чем тени! Это не требует доказательств. А многие полагают, что я – слепой поклонник и апологет народной гвардии. О, как жестоко ошибаются эти многие! Я лишь повторяю слова Белинскаго: «Я не слишком большого мнения о себе, но и не думаю о себе слишком мало». Я не преувеличиваю заслуг народной гвардии, но и не умаляю ея трудов. И хотя в организации гвардии много дефектов, а в ея деятельности есть ошибки – но преступлений безусловно нет. Конечно, в гвардию могут проникать отдельные преступники, но в массе своей, в своей основе народная гвардия чиста и безкорыстна. Она честно и свято исполняла свой долг перед демократией и самоотверженно спасала революцию. Это я с гордостью отмечаю! И если найдутся скептики, я им раскрою скрижали народной гвардии. Эти скрижали писались кровью ея… Я буду называть только имена, я констатирую лишь факты!
Установление революционного порядка в Тифлисе, взятие арсенала, поход в Гори, экспедиция в Душет, обезоружение 8-го полка в Телави, обезоружение 1-го и 115-го полков в Кутаисе, Садахло, обезоружение 1-го коннаго полка в Тифлисе, Цхинвали, Мингрелия, Нотанеби, Сухумский поход, борчалинская экспедиция, Лечхум, Ахалцих, душетский поход и черноморская экспедиция! Это всё сухое перечисление, но на этих названиях водвигнется история. Разве недостаточно этих названий, не говоря уже о каждодневной, незримой, нервной, но часто кровавой работы?.. Всё это уже осталось в прошлом и перечисленныя названия для многих уже исчезли. И когда теперь те самые люди, которые в «смутные дни» готовы были целовать края одежды народногвардейцев, хотят забросать гвардию грязью, - мы знаем, что эта грязь к ней не пристанет! Теперь этих людей от буржуазии смущает и стесняет вооружённый народ и они хотят его обезоружения. Но этого не будет! Демократия для себя вооружилась и она не сложит оружия. До полной победы! Пусть это знают наши враги…
А интернационализм народной гвардии, – в наш век торжествующего национализма – ведь это подвиг! И как радуюсь я, когда в рядах гвардии слышу все языки и вижу все лица. В этом человеческая красота, в этом величие демократии!..
Да, наша гвардия не похожа на гвардию большевиков…
7 ноября 18 г. Сочи. Ривьера.
Сегодня выезжаю в Тифлис. Маленькая «Титания» подходит уже к Сочи, но море сильно волнуется и не знаю, удастся-ли шлюпке выйти к пароходику. Ведь, в Сочах нет бухты и нет никакого укрытия от волн…
Спешу на с.-д-ий съезд и хочу энергичнее двинуть вопрос о смене гвардии на сочинском фронте… На съезде много больших вопросов, и я хочу участвовать в их решении. Хочу быть на левом крыле!.. Смену нужно произвести незамедлительно, ибо гвардию необходимо подготовлять для возвращения Батума! Батум становится мечтою многих гвардейцев, и я верю, что на Батум с восторгом пойдут наши батальоны… А занять Батум нам следует до проникновения в Чёрное море царицы морей…
Мы должны искупить батумский позор!..
14 ноября 18 г. У Тамыша. Вечер.
Лопнула камера и мы задержались. Совершенно не кстати! Из Сочи выехали вчера в полдень и заночевать пришлось в Сухуме. Родители страшно обрадовались моему приезду, ибо они меня совершенно не ждали и продолжали думать, что я в плену у деникинцев. Но я очень счастливо вырвался из этого глупаго и гнуснаго плена! Попал же я совершенно случайно и по странно-глупому стечению обстоятельств!.. Ветер на море всё крепчал, страшныя волны громоздились друг на друга и маленькая, жалкая «Титания» совершенно изнемогала в неравной борьбе… На небе мерцали яркия звёзды, и я мыслями уносился к ним. «Титании» угрожала гибель и, спасаясь от смерти, пароход повернул обратно. И привёз меня в Туапсе! К врагам моим. Со мною было пять народногвардейцев… Нас арестовали и три дня не выпускали из Туапсе. И за эти дни я многое видел, много перечувствовал. Я видел мёртвый город! Город совершенно раздавленный страшной и необузданной реакцией… И я говорю вам, товарищи: держитесь за вашу молодую свободу руками, ногами, зубами и своей собственной кровью! Держитесь крепко, до смерти…
Горе нам, если потеряете её!..
15 ноября 18 г. Очемчиры. Утро.
Пришлось заночевать в Очемчирах, ибо камеры всё время лопались. Не знаю, как доедем до Ново-Сенаки. Камеры уже на исходе…
В Очемчирах товарищи знали о моём пленении и они мне очень обрадовались. Рады были и сухумские товарищи… И эта радость друзей меня ободряет. Как хорошо, когда чувствуешь к себе любовь!.. Любовь общественную…
Мне передавали, что весть о моём плене глубоко взволновала моих друзей народногвардейцев. Все они забыли смену и решительно встали в ружья! И это я ценю…
С Запада всё новыя и новыя вести. Эти вести бодрят! Пожар мировой революции растёт и он охватывает уже многия государства. Короны летят, троны рушатся, - короли и императоры бегут из своих государств и не находят пристанища! Как крысы на горящем корабле! И на свою беду затеяли они эту несчастную войну… Сбылось! Буржуазия вызвала к жизни те силы, с которыми она не в силах совладать!.. Наступают сумерки капиталистическаго мира и, если человечество не найдёт выхода, наступят великия и всеобщия сумерки!.. Но выход должен быть найден. Если человечество хочет жить, оно должно найти этот выход… И, быть может, из моря слёз и океана крови, из тьмы несчастий и ужасов мировой бойни – вырастет чудное дерево социализма. Великое дерево возрождения и жизни!.. Я верю, верю!..
Очередь теперь за союзными странами. Пролетариат Англии, Франции и Америки – слово принадлежит тебе!.. Весь мир ждёт этого слова… В Германии уже образовались советы. Да здравствуют германские советы!.. Но некоторых пугают эти новые советы. Они боятся тяжёлых и гибельных российских опытов, боятся великаго всесветнаго анархизма… Но ведь, анархизм не есть продукт советов, и наш маленький грузинский опыт доказал это… Именно советы убили у нас анархию и дали победу революции. Советы присущи первому фазису революции и современная революция должна пройти через советы… А, главное, не надо бояться названия и даже имени большевизма не следует пугаться. По своей идее большевизм не страшен. Страшна лишь большевистская практика. Даже больше – чистая идея большевизма, брошенная на богатую почву английскаго капитализма, может дать богатейшие всходы, но та же идея среди плевелов и бурьяна российскаго варварства даёт отвратительные, ядовитые ростки!.. Не в том несчастье, что большевизм хотел насадить социализм, а лишь в том – как и где он хотел его насадить… И потому преступна не идея большевизма, а преступны его методы, его живая практика. Но всякую идею в век социальных катаклизмов мы должны расценивать с точки зрения практики. И с этой точки зрения весь большевизм преступен!..
Но одно неоспоримо: Европа не выскочит из догорающего огненнаго круга войны, - если она не станет на путь социализации. Перед роковой дилемой стоит весь цивилизованный мир: или гибель на старых капиталистических путях, – или же возрождение и жизнь на новых путях…
И да здравствует этот новый, спасительный путь!..
15 ноября 18 г. Чубурисхинджи. Позднее утро.
Опять лопнула шина. Беда!.. Едем по местам, где прокатились волны анархии. Теперь здесь полная тишина и спокойствие. По шоссе большое движение и всюду жизнь. А что было здесь всего два месяца тому назад?! Все дороги были пусты, паромы разрушены, торжествовала анархия! И как радуется душа, когда видишь эту новую жизнь и когда чувствуешь, что в строительстве ея была и твоя доля труда и усилий!.. Очевидно, врач испытывал такое же чувство, когда встречается со своим старым больным, котораго даже сам считал обречённым, но котораго ценой своих усилий вернул и возродил к жизни… Эти места я считал безнадёжно больными… И потому так тихо, но сильно радуюсь я…
15 ноября 18 г. Ново-Сенаки. Вечер.
Только что прочёл условия перемирия и воззвание германских социалистов. Стонет душа!.. Как безпощаден и холодно-жесток империализм. Торжествующий империализм!.. Теперь так же хотят раздавить революцию в Германии, как сама Германия раздавила революцию российскую!.. И страшная, оскорбительная обида проникает в душу… Сегодня я видел отъезжающий немецкий эшелон. Уезжающие солдаты весело-грустно махали нам руками… Я долго провожал их печальным взглядом и какая-то светлая скорбь овладевала мною… Они – победители возвращаются в свою побеждённую страну!.. Бедная, бедная Германия!..
Завтра заседание тифлисскаго совета рабочих депутатов. Ной, Ираклий и Карл делают доклад о революции в Германии. Хочу поспеть на эти доклады. Хочу вновь и вновь воззвать: да здравствует революция!..
14 декабря 18 г. Тифлис. Вечер. Заседание главнаго штаба.
День Народной Гвардии сошёл торжественно, великолепно. Была душа, было настроение, была неподдельная любовь!.. Это был светлый праздник освбождённой демократии… Я не ожидал такого успеха… Был чудный день и тифлисский пролетариат вышел со своими красными знамёнами и с песнями революции посмотреть на своё детище и громко приветствовать его… Но светлый праздник уже омрачается… Нависают тяжёлыя тучи…
Сейчас у нас идёт серьёзное заседание. Обсуждаем санаино-воронцовския осложнения. Назревают тяжёлыя, кровавыя события. Уже есть кровь!.. Армянския банды всё более и более наглеют и наносят нам предательские удары. Удары в спину! И надо проучить эти банды!..
Но для меня это самая тяжёлая, самая печальная экспедиция. Тяжёлая в психологическом смысле, ибо враги демократии и социализма легко могут придать борчалинским осложнениям националистический характер. И на почве этих осложнений могут прорасти самые отвратительные, самые ядовитые ростки национализма!.. И потому, прежде всего, нам не нужно терять равновесия, не надо терять голову!.. Но нужна, вместе с тем, величайшая решимость!..
Решимость, осторожность и такт! Лично я, да и все мы стоим за соглашение. Я настаиваю на полном и строгом размежевании границ… Но, ведь, это можно и должно было решить соглашением! И мы шли на это соглашение… Сейчас говорил наш славный Микич. Он очень взволнован и омрачён. Но он твёрд, непреклонен! «В борьбе с анархией и реакцией надо быть решительным»! – говорит он. А, ведь, нам навязывают подлинную реакцию и анархию… Легко и тяжело, светло и мрачно… Как преступны дашнакцаканские политики! Как безпощадны они к своему собственному народу!.. Неужели с нами нельзя было сговориться?! Неужели просто нельзя было с нами поговорить?! Неужели вы больше надежд возлагаете на свой притупившийся меч?! Неужели вы хотите, чтобы мы доказали превосходство нашего меча?..
Мы это докажем!..
И, тем не менее, давят мысли, сомнения и грусть. Давит тоска…
«Господи! Если возможно, пусть минует меня чаша сия»!..
Война с Арменией
15 декабря 18 г. Тифлис. Утро.
Война не объявлена, но есть война!... Сейчас иду напутствовать наши части, отправляющиеся на фронт.
Опять на фронт!
На самый тяжёлый и ответственный фронт… Боюсь, что этот фронт может стать могилой грузинской и армянской демократии… Но я верю, что этот фронт скоро умрёт. Хочу верить!.. Он разобьётся о твердыню нашей солидарности и он умрёт…
Сегодня выступает наша славная, закалённая 1-ая горная батарея, весь конный дивизион и часть мотоциклетно-пулемётной команды. Это первый отряд народной гвардии… Подготовляем резервы…
Горе…
16 декабря 18 г. Тифлис. Ночь.
В полночь выступает наш кадровый батальон с Симоном во главе. Александр едет с ним. Завтра двигаюсь я с резервным тифлисским батальоном и с пулемётной командой Шарадзе…
Всё ставим на ноги, мобилизуем резервы, бьём в колокола!.. Провинция дружно и радостно отозвалась на наш призыв. В обществе твёрдое, деловое настроение. Есть энтузиазм… А с фронта дурныя, печальныя вести! Один бронепоезд взорван, два же других отрезаны и дерутся вместе с оставшейся пехотой. Судьба отряда Арчила неизвестна, а Володя с отрезанными броневиками… Воронцовка взята и отряд генерала Цицианова уничтожен!.. Надо спешить и спасать. И мы спасём! Я это знаю…
У нас крупныя потери, ибо враг вероломно и гнусно напал…
Позор и горе. Позор и горе вам!..
17 декабря 18 г. Тифлис. Вечер.
Лида играет Чайковского и мою любимую «На Альпах». Играет просто, но с душой, с настроением… И на меня нападает тихая, озарённая грусть. Вспоминается Петербург, наша светлая, уже разбитая троица и наши милыя, несравненныя сёстры… Вспоминается многое. И крепнет грусть…
Через час – вместе с крупным эшелоном я выезжаю в Садахло. Александр уже там…
Отрезанные отряды вышли из Ахталы, но броневики остались там и погибли… Враг очень вероломен, но мы скоро проучим его… Видит Бог, что мы не хотели этой войны. Более всех не хотел ея я! Но нам её навязали. И мы взялись за меч! И меч наш победит…
Демократия с нами.
Сегодня я выступал в парламенте и мне устроили шумныя овации… Вспомнился злополучный Сейм и моё выступление в нём накануне падения Батума. Тогда тоже были овации… Но тогда был и позор поражения!.. Теперь я принесу радость победы…
А Лида вся ушла в музыку… И эта музыка даёт мне новую веру и новую решимость… Как хороша жизнь и как отвратительна война!..
18 декабря 18 г. Садахло. День.
Опять Садахло!.. В третий уже раз… Приехали сюда генерал Ахметелов, полковник Джиджихия и я. Здесь встретились с генералом Цулукидзе и ждём Александра. Александр с особым батальоном занимает высоты над Ламбало… У Цулукидзе довольно дряблый, поношенный и усталый вид. Ведь он разбит!..
Народную гвардию сосредоточиваем на Екариненфельд. Большой Ной решительно сказал нам: «Не связывайте себя задачей спасения броневиков. Наши рабочие сделают новые. Спешите в Екатериненфельд и защитите Воронцовское направление!»… И мы выполняем эту задачу. Наш эшелон я оставил в Сандаре. Сегодня он выступает на Екатериненфельд. Особый батальон снимаем в Ламбало и тоже спешно перебрасываем в Екатериненфельд… Будет бой и победа!..
Вчера выпал глубокий, рыхлый снег. Сейчас кругом повсюду много снега. Будет кровь. И алая кровь обагрит этот белоснежный покров.
Да, будет много крови… Снег вновь пошёл. Пушистый, крупный снег… Наш поезд тронулся. Едем в Сандар – к эшелону… Скоро бой.
И победа!..
19 декабря 18 г. Екатериненфельд. Разсвет.
Вчера весь день шёл снег. Давно, давно я не видел такого глубокаго и красиваго снега… Будет тяжёлая и холодная война. Очень холодная!.. Здесь уже сосредоточены наши крупныя силы. Подходят новыя части… В Екатериненфельде нас встретили Сандро и Георгий Химшиев. Они с нетерпением ждали нас и наш приход окрылил их. И мы подшучивали над Сандро по поводу его последней телеграммы: «Спешите на помощь! Быть может говорю с вами в последний раз». Сандро посмеивается, ворчит, сердится…
Завтра переходим в наступление. На Болнис – Хачин. Расколотим врага. Я это знаю…
Екатериненфельд великолепная деревня. Большая, богатая, культурная и красивая. Улицы очень стройныя, освещены электричеством и всюду водопровод… Во многих домах играют на пианино!..
Когда наша деревня достигнет этой высоты?! Слишком долго придётся ждать…
19 декабря 18 г. Екатериненфельд. 11 часов утра.
Только что закончился бой… Тяжёлый, неожиданный и чудный бой!.. Одиночные выстрелы ещё слышны в отдалении… Они умолкают. Это наши преследуют бегущаго, разбитаго врага…
Я очень, очень устал!.. И все мы страшно устали…
Мы победили, но дорого заплатили за победу… Убили дорогого, несравненнаго и неустрашимаго Сандро! И многих ещё убили… Горе, тяжёлое, неутешное горе овладело мною… И радость славной, исключительной победы убита страшными потерями…
Я и Александр остались живы и победили. Одна пуля пронзила полушубок Александра в спину, но сам Александр остался невредим… Сандро же был ранен в самую грудь, в сердце!.. И смерть была мгновенна… Счастливая смерть…
Много было жертв… Мы подбираем убитых и груда их растёт… И всё это славные ребята, наши лучшие товарищи… Своею смертью они спасли страну… Эти безымянные герои…
Это был смертный бой. И он решал нашу судьбу, судьбу грузинской демократии. И потому мы должны были победить… Права на поражение мы не имели… Надо было умереть или победить!.. И многие умерли, но победили…
Враг ночью со всех сторон окружил нас. Рано утром он перешёл в общее наступление, ворвался в деревню, захватил все восемь наших орудий и установил в высоких домах пулемёты… Первые выстрелы раздались в шесть часов утра. Многие из нашего штаба ещё спали… Выстрелы всех разбудили, мы схватились за оружие и выбежали к своим уставшим батальонам… Никто не знал, в чём дело… Некоторые утверждали, что это случайная перестрелка на сторожевке… Но скоро затрещали пулемёты и застонали орудия… Лениво, с интервалами… Всё стало вдруг ясно… Создалось тяжёлое, роковое, почти безвыходное положение… Надо было или позорно сдаться торжествующему врагу и, ценою собственнаго позора и гибели страны, спасти себя, или же ринуться в отчаянный бой и в победе найти собственное спасение и спасение всей страны.
Спасение всех надежд!..
И мы ринулись в бой!.. С восторгом отчаяния и с несокрушимой решимостью… Был яркий морозный день… И вся природа была одета в белый, сверкающий наряд… Становилось бодрее и прибавлялась вера…
И загорелся бой! Прекрасный, неподражаемый бой… Все сражались с исключительной самоотверженностью, как обречённые. Место сражённаго товарища тот час же занимал его сосед, все думали только о победе и никто не подбирал убитых и раненых… Александр, Сандро и я были в первых рядах и своим примером увлекали других… Я был на левом фланге, немного правее – в центре бился Александр, а ещё правее сражался наш бедный Сандро. И все втроём мы наступали на наши пленённыя батареи…
Я был очень спокоен, так как видел зажжённый в гвардейцах святой огонь борьбы и знал, что они или победят, или умрут. Все умрут… И я вместе с ними…
Бой всё более разгорался… Вдруг прибежал гвардеец и говорит мне: «Сандро убит»… Горе пронзило моё сердце!.. Но не было времени для слёз… Эта ужасная весть быстро облетела ряды сражающихся, но не дрогнули эти ряды… Напротив! Ещё решительнее двинулись вперёд и непоколебимее стала их воля к победе… Бой всё ярче разгорался… Снежный покров был в пятнах алой крови и во многих местах спокойно, как живые, лежали убитые… И падали новые трупы… Прибежал другой гвардеец и сказал: «Александра тяжело ранили!»… Страшно, судорожно сжалось сердце!.. Я понял, что и мне надо умереть и холодное спокойствие овладело мною… Я бегом прошёлся по нашему фронту и ободрял бойцов… Гремели орудия, трещали пулемёты, свистели пули… И вдруг я наткнулся на бездыханный труп дорогого Сандро… Он лежал навзничь, его потухшие глаза были полураскрыты и лицо как будто улыбалось… Я мысленно простился с ним… И обратился к гвардейцам: «Товарищи! Вы видите, убили нашего Сандро Майсурадзе. Его смерть зовёт нас к победе! У нас нет путей отступления! Только в победе наше спасение. Наш путь – вперёд!»… И я прокричал «ура!»… По всей линии прогремело дружное и звучное «ура!»… И гвардейцы с новой энергией двинулись вперёд… Раненые с трудом приподнимались, царапали руками снег и землю, некоторые кусали пальцы и тоже кричали «ура!»…
Мы выбили противника из ряда домов, захватили в плен несколько офицеров и много солдат. И когда с криком «ура!» мы ворвались на наши освобождённые батареи – там уже были Александр и Христофор, которые били в лоб противника…
Александр был невредим и мы обняли друг друга…
У наших орудий лежали убитые и раненые артиллеристы… Они исполнили свой долг!..
Теперь наша первая сотня под начальством славного Какуца Чолакашвили гонит бегущаго врага… Все гвардейцы страшно устали… Устал и я… Ноги подкашиваются…
Дорогой, незабвенный Сандро!..
Ты отомщён!.. И все оплакивают тебя… Но ты погиб смертью храбрых, избранных…
Счастливой смертью… Но тяжело, ужасно тяжело…
Ждём новаго наступления… Теперь мы готовы…
Сейчас говорим с Тифлисом…
Победа и смерть!..
Радость и горе!..
Страшное, безутешное горе…
19-го декабря 18 г. Ст. Сандар.
Я и Александр приехали в Сандар. Проведать наше снабжение. Ведь от снабжения зависит участь войны… А мы так оторваны от Сандара, от нашей базы… Сегодняшнее нападение армян хорошо было задумано. В случае его успеха весь наш отряд должен был погибнуть и участь кампании была бы решена… Но армяне слишком увлеклись своим успехом, они не рассчитали сил… Они переоценили себя и недооценили нас. Они не знали, что народная гвардия умеет умирать… Когда этого требуют интересы страны! И многие умерли в этом бою… Сандро, милый, незаменимый!.. Ты убил радость нашего успеха. Сейчас говорю с Садахло – с генералом Цулукидзе. Сообщаю о нашем успехе и потерях. Вчера и у генерала был маленький успех. Давно пора!..
19-го декабря 18 г. Екатериненфельд.
Вечер. Все мы страшно устали. Физически и нравственно. И мы рано располагаемся спать. И перед сном я подвожу итоги этому славному, но тяжкому дню… Кровавые итоги! Из всего отряда в 600 человек мы потеряли убитыми около 30 человек и ранеными более семидесяти. У противника одних убитых более ста! Колонисты собирают их и роют для них большую могилу. Взято нами в плен около ста человек. В том числе несколько офицеров во главе с маленьким, испуганным батальонным командиром. Кажется, шт.-кап. Саркисовым. Его взял в плен я с несколькими гвардейцами. Вместе с маленькими остатками разбитого батальона он укрылся в большом доме. Мы окружили его и заставили его сдаться. Он узнал меня и вспомнил Садахло.
– Товарищ Джугели, мы вместе там сражались! – говорит он.
Неблагодарные! Ведь тогда мы сражались для них, спасая их. Но это всё забыто!
И сколько жертв! Убиты два брата Крочи, два брата Саришвили, верный Парджанадзе и много других. Ранены Болквадзе, Гуджабидзе, Мухашауриа, Гигуца, Стуруа, Гомелаури и много, много славных, безстрашынх ребят.
Все наши части и все народно-гвардейцы работали дружно, хорошо. Выше всяких похвал! Милые, дорогие, родные. Я люблю вас.
20-го декабря 18 г. Екариненфельд. Утро.
Светает. Наш демократический штаб встаёт и собирается. Уже без милаго Сандро!
Прошла первая ночь.
Вчера к нам подошла рота федералистов. Поджидаем новыя части. И разобъём наглаго, преступнаго врага!
Вчера было много крови. И нашей и чужой! Снежный покров разукрасился цветами крови. И кровь милаго, дорогого Сандро здесь обагрила снежную землю. Слава ему! Он пал смертью храбрых в разгар боя, во время атаки. И как-то трагически не повезло ему! Мы берегли его. Мы ценили его организаторский талант и предпочитали оставлять его в тылу, хотя он всегда порывался на фронт. И теперь мы должны были отправить его в Тифлис для мобилизации резервов, для общей организации тыла. Но смерть предупредила! А мне и Александру пока везёт. Мы как почтовые кони плетёмся от станции к станции, идём из похода в поход, от победы к победе, и судьба благословляет нас. Сколько раз мы чувствовали дыхание смерти, но она отходила от нас. Вот и вчера – шальная пуля угодила Александру в спину, пронзила полушубок, но его даже не тронула! А около меня падали убитые и раненые, но меня пули щадили.
Вчера весь день я был спокоен. Даже в тот страшный момент, когда противник захватил все наши батареи, а убитые и раненые всё гуще покрывали снежное поле, – я был совершенно хладнокровен, ибо я верил в конечный успех! В крайнем случае, в случае нашего поражения я решил застрелиться. Не было бы смысла жить. Это я решил твёрдо! Ведь я ещё в своём юношеском дневнике с любовью записывал: «Счастье жизни и в том, что человек может сделать её как угодно короткой». В этом моё великое утешение. Ведь умереть – это так просто, легко и безопасно! Быть может безопаснее всего. И окаменело сердце! И это хорошо. Когда ежеминутно ждёшь собственную смерть, когда так часто умирают вокруг тебя, – привыкает сердце. Сердце одевается в постоянный траур. Вот и смерть незабвенного Сандро! Я его любил, как самого себя, ценил неизмеримо много, но я не плакал над его трупом. У меня не было слёз. Но была твёрдая решимость. И эта смерть нам дарует победу.
Пленённый противник производит тяжёлое, жалкое впечатление: он голоден и раздет! И эти несчастные, обманутые оборванцы хотели нас победить! Нет, этого не будет. Несмотря на то, что они отважно сражались!
Особенно много армянских трупов легло около винокуреннаго завода. Они наткнулись на пулемёты и роту Ломтатидзе. Началась жестокая, ожесточённая война! И несмотря на всё ожесточение этой преступной войны, у меня нет никакого озлобления против армян вообще. Многострадальный армянский народ я продолжаю любить и жалеть. Я это с радостью констатирую. И я приложу все усилия, чтобы щадить армянския деревни и смягчить жестокие нравы войны. Всеми своими силами я буду стараться приблизить конец войны! И как я презираю, как ненавижу войну! Она самая отвратительная, самая гнусная вещь в жизни! И мне приходится быть активным участником этой омерзительной вещи! В этом тоже трагедия. Да, я продолжаю любить несчастных армян, но искренне ненавижу преступную и роковую партию «Дашнакцутюн». Эта партия – злой гений армянскаго народа и в этой войне мы должны разбить этого гения. И тогда мы станем лучшими друзьями армян! Мы ведь всегда были их лучшими друзьями.
20 декабря 18 г. Около Арухло. Полдень.
Лежу на чистом, рыхлом снеге и мысли разлетаются. У мощного «Бенца» слетело колесо и наш славный Амбако усиленно приводит его в порядок. Александр в своей тёплой и чёрной шубе возится у автомобиля. В Сандар не удаётся попасть…
Завтра переходим в наступление и готовимся к нему. В Сандар прибывают новыя силы. Часть их направляется на Шулаверы. По всей стране необычайный подъём. А тут англичане и французы предлагают Армении отвести свои войска назад, «в исходное положение», и пойти на конференцию. Это равносильно полному фиаско дашнакцутюнской авантюры. Но примирение пока преждевременно. Мы должны нанести ещё несколько решительных ударов, мы должны сломить волю противника. Это окнчательно отрезвит армян. Это освободит армянский народ от гибельнаго дашнакцутюнского угара!
Завтра многое должно решиться. Я твёрдо верю в успех! Бедный, бедный Сандро! Как ты был нам нужен теперь и как мы осиротели без тебя!
21-го декабря 18 г. Екатериненфельд. Раннее утро.
Готовимся к выступлению на Дагет-Хачин и Самшвилдо. Ночь была морозная, звёздная. День будет яркий, солнечный и засверкает снег!
Ночью к нам прибыло около пятисот человек. Теперь у нас достаточно сил и мы можем действовать решительнее. Главныя силы противника собраны к Болнис-Хачин. Но предварительно нам надо расчистить и обезопасить наш тыл. Надо покончить с Дагет-Хачином!
Завтра переходим в общее наступление. Сегодня военная прогулка.
Вчера мы отправили в Тифлис трупы наших героев. Сандро был с ними. У покойнаго друга было спокойное, решительное, слегка улыбающееся лицо; пуля пронзила ему сердце и смерть была мгновенна. Счастливая смерть!
Вчера я был на горной батарее. Бедные, осиротевшие мальчики! Как мне было жаль их! Во время боя у них убили и ранили всех старших товарищей и уцелевшие бедные мальчики всю тяжесть боя вынесли на своих плечах. Одна эта батарея потеряла около 20-ти человек! У юных артиллеристов очень усталый и несколько растерянный вид. Милые, дорогие мои! Я весь с вами.
Вспоминаю прошлый бой. Какое было отчаянное положение и как блестяще мы вышли из него. Правда, с огромными жертвами, но без жертв не покупается свобода народа. Временами я любовался нашими славными бойцами – любовался в бою! Все как будто преобразились и какое-то священное вдохновение снизошло на них. Наш Христофор в бою был безподобен. В обычной жизни он застенчив, вял и даже нерешителен. В бою же он преображается, становится ярким, неустрашимым и непоколебимым. Он «блещет гордой красотой». И не он один. Таких много, много: Георгий, Симон, Коля, Илико, Платон. Это все безымянные герои.
Хорошо!..
21 декабря 18 г. На реке Храм. Утро.
Наступаем на Дагет-Хачин. Подошли к непроходимым берегам реки Храм и обстреливаем противоположный скалистый берег из пулемётов. Наши горняшки настойчиво обстреливают покрытую снегом деревню. Противник занимает свой берег и, в свою очередь, метким огнём обстреливает нас. Пули злобно-жалобно жужжат над нами и заставляют машинально вытягивать шею. Весело и грустно!
Погода ясная, обворожительная. Снег блещет всеми красками и я восхищён красотой.
21-го декабря 18 г. Там же.
Уже несколько часов идёт непрерывная артиллерийская, пулемётная и ружейная стрельба. Противник прочно засел в разселины причудливых скал и его очень трудно выбить. Он господствует над нами, и все наши движения ему видны. Сейчас он усиленно обстреливает нас, и пули, как мухи, жужжат около меня. Радостно и жутко.
Мы несколько раз спускались к реке, но форсировать её невозможно, так как берег противника неприступен. Мы отходили с потерями. Поэтому нам пришлось прибегнуть к обходу, и часть нашего коннаго дивизиона переправилась на левый берег. Мы отсюда видим все движения наших конников. Далеко на флангах едут дозорные и все они медленно продвигаются вперёд. Вот сейчас противник их обнаружил и стал учащённо обстреливать. Конно-гвардейцы спешились и мигом развернули цепь. Но их мало, очень мало. Они красиво и бодро наступают. Прекрасная картина! Всюду снег, и стройная линия чёрных точек движется по снегу!
Только что ранили в лицо нашего Гришу Цитайшвили. Несмотря на тяжёлую рану, он бодро шагает. Жаль его. Он очень ценен.
21-го декабря 18 г. Екатериненфельд. Ночь.
Дагет-Хачин ещё не взят. Я только что вернулся с позиции.
Я страшно, смертельно устал. Нет сил писать.
22-го декабря 18 г. Екатериненфельд. Раннее утро.
Штаб пробуждается. В комнате душно, грязно, но тепло. Мы совсем опростились! Публика спросонья оживлённо и ожесточённо спорит. Ахметелов и Джиджихия отрицают творческия силы русскаго народа, наш Яков Хараш и Химшиев решительно возражают и доказывают обратное. Я молчу, слушаю и соглашаюсь с последними. Александр резко вмешивается в спор и развивает материалистический взгляд на историю. С большим увлечением и серьёзностью. Я начинаю думать о вчерашнем дне. Он был очень неудачен, и мы не сумели преодолеть реки Храм. Но мы её преодолеем.
Должны преодолеть!
23-го декабря 18 г. Екатериненфельд. Раннее утро.
Вновь выступаем на Дагет-Хачин. С твёрдой, непреклонной решимостью его взять. И с несокрушимой верой! Я начинаю злиться.
Из Садахло дурныя, печальныя вести: наших там потрепали и мы отступили от Садахло. Но я не унываю! Чем больше неудач, тем больше воли и веры! А также и ожесточения. Да, к сожалению и ожесточения. И потому я так ненавижу войну! Она отвратительна и преступна.
23-го декабря 18 г. Каракент-Косляр. 10 час. утра.
Только что перебросились через реку Храм. Это был ловкий манёвр, и противник не успел предупредить нас. Сейчас тремя отрядиками двигаемся на Дагет-Хачин. Татары заполняют грязныя улицы деревни и с любопытством оглядывают нас. Они соблюдают «строгий нейтралитет», но всё их сочувствие на нашей стороне.
Отряды уже двинулись вперёд и пришли в соприкосновение с противником. Он уже открыл учащённую стрельбу. Наша конница, заходя справа, охватывает левый фланг противника, занимающаго окрестныя высоты. Особый батальон идёт в центре. Здесь я совершенно спокоен, но меня несколько тревожит Садахло-Шулаверское направление, ибо там нет ещё должной устойчивости. Если там создастся более прочное положение, здесь у нас совершенно развяжутся руки и мы быстро покатимся в Лори.
Судя по Дагет-Хачину, можно с уверенностью утверждать, что дашнакцаканы давно подготовляли это возстание. Они безжалостно втянули все армянския деревни в эту отвратительную войну, не считаясь ни с какими законами и правами войны. И потому эта война становится ещё более отвратительной и безобразной. И вся пролитая кровь падёт на головы преступных армянских политиков! Скоро расплата!
Всюду снег. Глубокий, рыхлый снег.
23-го декабря 18 г. Каракент-Косляр. Ночь.
Наши отряды стоят на снежных, холодных хребтах. Весь день шла упорная борьба и пришлось заночевать на снегу. Мы разставили секреты и объезжаем отряды. Сейчас Александр Джиджихия и я спустились к конному дивизиону. Офицера приютились в хате комиссара. Он нас угощает невкусным чаем. В хижине грязно, тесно, душно, но тепло. Мы отогреваемся, чтобы снова итти на позицию.
Армяне упорно оборонялись и отстояли Дагет-Хачин. Природа им помогала. Но завтра мы одолеем врага.
Весь день была чудная ясная погода, и мы красиво наступали по снегу. У нас несколько раненых и убит студент Рамишвили.
На позиции холодно, холодно. Сейчас надо выступать туда.
Мороз крепчает.
24-го декабря 18 г. На позиции. 4 часа утра.
Сидим на снегу у жалкаго, догорающаго костра. Холод проникает в кровь. Холодно, очень холодно, но всё же весело, легко. Всю ночь ходили по снегу. Чтобы не окоченеть. Ночью из Екатериненфельда к нам подошла славная рота Ломтатидзе с 6-ю пулемётами. Сегодня мы займём Дагет!
24-го декабря 18 г. На позиции. 6 час. утра.
Светает. Костёр наш догорел. Но уже стало теплее. Скоро переходим в наступление. Я разсчитываю часов в 11 занять воинственную деревню.
Сегодня Мазниев и Сумбатов наступают на Шулаверы. Помогай им судьба!
24 декабря 18 г. Высоты над Дагет-Хачином. 10 часов утра.
Занимаем господствующие высоты. Многочисленныя банды противника, упорно сопротивляясь, медленно, шаг за шагом, отходят к деревне. Но не отстоять им деревни! Обедаем в Дагет-Хачине! Мы промёрзли и изголодались.
24-го декабря 18 г. Над Дагет-Хачином. Час дня.
Последний вздох защитников Дагета. Наш правый фланг докатился до последней высоты. Уже показался купол белоключинской церкви.
Пули свистят и визжат. Некоторыя пролетают совсем близко или же вонзаются в снег у самых ног моих. Невольно вытягиваешь шею при каждом пролёте пули и сам же улыбаешься. Есть во всём этом какая-то дикая, жестокая, нелепая красота. Противник занимает великолепныя позиции и он господствует над нами. Все наши движения ему видны, он старается взять нас на мушку. У нас есть раненые. Александр и я весь день ходим по снежным холмам, впереди и около своих цепей. Армяне усиленно нас обстреливают, но всё неудачно. Видно, они плохие стрелки. Гвардейцы, видя нас расхаживающими под пулями, уговаривают ложиться. Они безпокоятся за нас. Александр в своей неизменной бурке. Он ясно выделяется на снегу, и армяне его старательно обстреливают. Почти с постояннаго прицела! Но он неуязвим, как чёрный демон.
Стрельба участилась. Пули злостно шипят и свистят. Наши пулемёты весело заливаются и по звуку выстрелов я различаю их системы. Особенно неугомонны наши лёгкие Люисы.
Со стороны Шулавер слышны глухие стоны оружий. Тот фронт меня больше безпокоит. Там идёт отчаянная борьба.
Борьба за жизнь, за республику, за демократию.
Мы победим!
25-го декабря 18 г. На берегу Храм. Под Каракент-Косляром. Утро.
Последний вздох Дагета оказался очень протяжным! Вчера весь день продолжалась жестокая борьба и к вечеру господствующая высота осталась за противником. При атаке предпоследней вершины у нас убили нескольких и ранили около 15 человек. Раненые держались великолепно, как герои. Всю ночь, почти без перевязки, они оставались на снегу – у костров. Я видел их печальныя улыбки, но не слышал стонов! Противник обороняется с большим ожесточением и отходит шаг за шагом. У него великолепные, глубокие окопы и несколько пулемётов. Профиль местности ему облегчает оборону, – сама местность почти неприступна. Но мы совершаем обход, заходя правым плечом. Ночью я и Александр спустились в Екатериненфельд и сейчас возвращаемся с горным взводом. Нужно окончательно разрушить это осиное гнездо! Это они убили студента Рамишвили, юнаго корнета Шенгелия и ранили многих наших товарищей, в том числе славнаго студента Орагвелидзе!
Вчера наша пехота хорошо наступала и дружно шла в атаку. Молодцы Симон и Георгий: они все время были впереди своих цепей! Меня и Александра весь день усиленно обстреливали, но всё сошло благополучно. Пули не задевали нас. За эти дни я устал, страшно устал! Настолько, что к вечеру вчера я уже не обращал никакого внимания на свист пуль.
И все гвардейцы ужасно устали. Почти голодные и холодные они два дня – и ночью и днём находятся на снегу.
25-го декабря 18 г. Дагет-Хачин. Вечер.
В 2 часа дня почти без выстрела мы вошли в Дагет-Хачин! В деревне никого нет. Все бежали, оставив свои пепелища на произвол судьбы. На наш произвол! Суровый, жестокий, преступный произвол.
Но такова война. Так отвратительна она.
26-го декабря 18 г. Дагет-Хачин. Утро.
Ночь провели в лучшем доме деревни. Кажется, в доме «тертера»… Воинственнаго «тертера», ибо многие гвардейцы категорически утверждают, что они видели в окопах священника и слышали его странную команду: «Компания пли!». Я с трудом верю в это. Вернее, мне не хочется в это верить…
Деревня Дагет велика и богата. Она была очень богата. Теперь она разорена и уничтожена! Боже! – какой ужас война и как она гнусна, как отвратительна. Вся деревня опустела, словно вымерла. Осталось лишь несколько дряхлых, жалких, несчастных стариков, которым уже нечего терять и некуда бежать. Осталось очень много всякаго скота и живности, брошенных на наш суровый произвол. Я видел одного древняго старика. Он был большого роста, с огромной седой бородой и необычайно красив. Он молча, угрюмо бродил по опустевшей деревне и был похож на старого Мойсея…
Наши измученные, проголодавшиеся и продрогшие народногвардейцы всю ночь отогревали свои окоченевшие члены и в страшном изобилии истребляли баранов, гусей и кур. За ночь уничтожено огромное количество всякой живности.
Да, деревня Дагет была богата. И она была очень сильна! До сих пор почти никому не удавалось её сломить и даже победители турки не вторгались в неё. Но нам пришлось вторгнуться, ибо она не приняла нашего мира. Она нагло отвергла наши предложения и обстреляла разъезды. Она слишком понадеялась на реку Храм и на свои кольцевые окопы. Она слишком доверилась преступным дашнакцаканам!
26-го декабря 18 г. Дагет-Хачин. Вечер.
Был в Екатериненфельде. Говорил с Тифлисом. Много новаго, интереснаго, хорошаго. Союзники недовольны нашей войной, ибо она роняет их престиж в Закавказье. И они своим вмешательством хотят прекратить войну. Очевидно, война скоро кончится.
А под Шулаверами борьба продолжается. Смертельная борьба! Кажется, наши начинают побеждать. Как жаль, что меня там нет. Быть может, я там был бы полезен.
Скоро и мы начнём наступать по всему нашему фронту, имея в центре Болнис-Хачин. Нам нужна скорая победа. Но как был я разбит и утомлён во время позавчерашнего боя! Были моменты, когда я совершенно равнодушно относился к свисту пролетающих пуль. Так я устал!
27-го декабря 18 г. Тифлис. Заседание парламента.
Утром я и Александр приехали с позиций. Вечером возвращаемся обратно. Для подготовки и нанесения решающаго удара! В Тифлисе много толков в связи с вмешательством союзников. В начале союзники держали себя высокомерно. Они вообразили, что находятся в своих африканских колониях! Но наша демократия всё сильнее заставляет их считаться с собой.
В парламенте скучно, нудно, грустно. Обсуждается вопрос о государственных праздниках и как-то странно-тоскливо слушать эти безцветныя, мёртвыя речи. А там борьба разгорается и льётся кровь. Там жизнь и смерть.
Спешу туда.
28-го декабря 18 г. Екатериненфельд. Полдень.
Опять в Екатериненфельд! Здесь я застал Анико, Бабулю и супругу покойнаго Кучико. Их присутствие среди нас и их внимательная заботливость меня очень трогает. Фронт должен ясно ощущать теплоту и любовь окружающей среды! Холодность и равнодушие общества губят, убивают, разлагают фронт. А фронт ведь очень чуток. Наши гости просили меня быть более осторожным, - щадить себя. «Раньше я не сказала бы вам этого, - говорит многозначительно супруга Кучико, - но теперь скажу: берегите себя для дела». Я знаю, что раньше, как с.-д-а, она не любила меня. И эта простая откровенность меня сильно тронула. Я несколько сконфузился и молча благодарил её.
Погода уже стала отвратительной. Нависли тяжёлыя, грязно-серыя тучи и оне нагоняют тоску. Как-то грязнится и тоскует душа от этих свинцовых туч! В такую погоду ни жить, ни умирать не хочется.
Сегодня в Сандарах Александр и я встретились с нашим Владимиром. Он работает на шулаверском фронте, он организует этот фронт. Он сильно похудел и, по-видимому, очень устал. И всё же он неутомим и страшно энергичен. Сегодня он поехал к Шулаверам. Там борьба продолжается. С новой энергией. И Владимир несёт фронту энергию эту. И Датико Сагирашвили тоже под Шулаверами. Он идёт с обходной колонной. Помогай им Бог!
Нужно понять психологию народной гвардии, и только поняв её – можно полюбить гвардию, легко с нею работать и побеждать. Правда, у народной гвардии есть свои недостатки и даже крупные, но ведь это детали! В общем – народная гвардия так же дурна и хороша, как дурен и хорош наш рабочий класс, наша передовая демократия. Она просто унаследовала все достоинства и недостатки своего родителя!
Вот и всё.
30-го декабря 18 г. Екатериненфельд. 2 часа утра.
Вчера весь день провели в усиленной разведке. Сейчас выступаем на Болнис-Хачин. Там предполагаются крупныя силы противника и мы должны разбить их. У нас восемь орудий, тридцать три пулемёта и около тысячи штыков. Будем наступать со всей энергией и отвагой! Время не терпит.
Вчера был счастливый день: наши регулярныя и народногвардейския части разбили противника под Шулаверами. Взяли Шулаверы, захватили 4 орудия, 15 пулемётов и много всякаго добра. Эта весть окрылила и ободрила всех нас. Я всё время безпокоился за Шулаверский район. Теперь у нас руки развязаны. Теперь наш успех обезпечен.
30-го декабря 18 г. Пирамидальная вершина у Болнис-Хачина. Полдень.
До разсвета мы приближались к противнику. В 7 часов утра был открыт огонь. Противник занимает хорошия высоты и он обстреливает нас из орудий и пулемётов. Мы наступаем широким фронтом, охватывая фланги противника. На правом фланге наступают самтредцы, кахетинцы и федералисты, – в центре кадровый и тифлисский резервный батальон, слева заходит конный дивизион с гурийцами. Сейчас идёт артиллерийская дуэль. Артиллерия противника удачно обстреливает нас и одна наша батарея умолкает. Она должна переменить позицию.
День великолепный. С наблюдательнаго пункта открывается чудный вид и в бинокль можно видеть защитников Болниса. Они суетятся. Повидимому нервничают.
Я страшно голоден и устал. Надо быть на всех участках фронта и ноги едва меня слушаются.
Орудия гремят. Снаряды рвутся вокруг да около. Меня ужасно клонит ко сну.
31-го декабря 18 г. Над Болнис-Хачином. 4 часа утра.
Ещё темно. Эту холодную ночь весь наш отряд провёл на позициях – под открытым небом и на почти растаявшем снегу. Вчера весь день не прекращался бой, но нам не удалось взять укреплённаго Болниса. Сегодня во что бы то ни стало надо его взять! И мы его возьмём! Этого требует внешняя обстановка, этого требуют насущные интересы нашей страны! Согласно условиям перемирия, сегодня, в 12 часов ночи, должны прекратиться боевые действия. Итак – у нас остаётся слишком мало времени и много дел! И надо напрячь всю нашу энергию, надо оживить весь свой героизм. Наши войска уже взяли Дамио и Садахло. Теперь очередь за нами. И мы должны преподнести своему народу прекрасный новогодний подарок.
Постараемся!
Ночью к нам подошла конно-горная батарея Цагурия и маленькая рота Ильи Чачибая. Это хорошо.
31-го декабря 18 г. Над Болнис-Хачином. 11 часов утра.
Решительно наступаем на Болнис… Мы открыли беглый огонь из двенадцати орудий и трещат десятки пулемётов! И под прикрытием этого огня наша славная пехота пошла в атаку. Александр идёт с самтредцами и кахетинцами, наш храбрый Яков Хараш пошёл с тифлисцами. Сейчас решается судьба сражения, наша судьба!
Будет успех!
31-го декабря 18 г. Около Болниса. Час дня.
Наша атака была блестяща! Противник дрогнул и уже бежит, тщетно стараясь закрепиться на последней высоте. Сейчас Цагурия удачно отстреливает эту высоту. Мой Илико со своей ротой уже висит над Болнис-Хачином. Я написал ему - перейти в наступление. Молодец он.
Народная гвардия оправдала себя. Она блестяще выдержала сложный и тяжёлый экзамен. Я рад, доволен, как будто даже счастлив. Радостный конец новаго года. Что будет дальше?
Через несколько часов будем в Болнис. Это ясно. Все части ведут себя великолепно, выше всяких похвал.
Сейчас наши снова пошли в атаку. С криком «ура!». Молодцы!
1-го января 1919 г. Екатериненфельд. Утро.
С Новым годом! С ясным, светлым и радостным праздником. Какой великолепный день и какой большой, решительный успех! Вчера гвардия вела себя образцово. Такой молодецкой и решительной атаки у нас ещё не было. С криком «ура» и непоколебимой уверенностью в победе дружно пошли наши в атаку на вдвое сильнейшаго противника, занимавшаго сильныя позиции – и обратили его в паническое бегство! Правда – враг долго, упорно и хорошо сопротивлялся. Несколько раз он даже пытался переходить в контр-атаку, но в конце концов он должен был позорно бежать! И мы победили. Наши артиллеристы и пулемётчики работали идеально. Снаряды рвались в окопах противника, а пулемёты всё настойчивее захватывали его в свой огненный круг. И успех оказался полный! В Болнис-Хачин мы захватили пленных, пулемёты, военные склады, обоз и всякое иное добро. Орудия, к сожалению, были вывезены заблаговременно. Штаб так же рано и храбро бежал!
Болнис-Хачин тоже была большая и очень богатая деревня. Особенно много здесь добраго, стараго вина. И это опасно.
Мы победили. Хорошо быть победителем. И победитель должен быть великодушным. И надо смягчать горе побеждённых. Но это так трудно, почти невозможно. Это выше человеческих сил! Ибо в войне засыпает человек и пробуждается зверь.
Сегодня конец этой несчастной войне. И хотя жаль, что перемирие выплыло несвоевременно, ибо победа уже решительно склонилась в нашу сторону, но быть может это к лучшему. Ведь ничего нет отвратительнее, преступнее войны и даже победоносныя войны приносят несчастье! Поэтому всякую войну надо скорее изживать, убивать. А вопрос о границах решится не здесь и не этим путём. Но мы вынуждены были взяться за меч! И с болью в сердце, но с твёрдой уверенностью в успехе мы исторгли его из ножен! И мы доказали, что наше меч умеет побеждать. Лично для меня это доказательство наиболее ценно. Вопрос же о Лори отходит на третий план. И мы вели эту войну не против армянскаго народа, а лишь против воинствующаго изуверскаго армянскаго национализма, который своим ядовитым острием направлен против армянскаго народа. И если нашей победой мы хоть отчасти расшатали этот преступный национализм, – мы станем лучшими друзьями армянскаго народа.
1-го января 19 г. Сел. Квеши-Крепость св. Николая. Полдень.
Первый день перемирия. Погода дивная и видны далёкие горизонты. Мы выпрямляли нашу линию. Сейчас наша конница подходит к Табахмела. Нам видны ея стройныя движения, нам видны красивые пейзажи гор. Крепость очень старая, сильная и оригинальная. Она почти неприступна. Отсюда последний раз отстреливался от армян генерал Цицианов из одного спасённаго и чудом вывезеннаго орудия.
Выстрелов нет. Всюду тихо. А вчера в это время я несколько волновался. И когда мы пошли в атаку, огненное сомнение прожгло мне мысль: «А вдруг наши дрогнут?!». Но эта мысль лишь промелькнула и исчезла. Без следа!..
Сегодня к нам подошло около 1000 народногвардейцев из Шулавер, теперь они нам уже не нужны. Если бы они пришли раньше! Наша победа была бы полнее, сокрушительнее.
Квеши грузинская деревня.
1-го января 19 г. Сел. Табахмела. 5 часов вечера.
Наш конный дивизион стоит в Табахмела. Противника нигде не видно. Очевидно, он совершенно дезорганизован и бежит без оглядки! Психология побеждённых всегда жалка.
Теперь мы победили.
Табахмела грузино-армянская деревня. Все жители остались на местах. И я с удовлетворением вижу, что здесь грузины и армяне остались добрыми соседями.
2-го января 19 г. Екатериненфельд. Вечер.
Кошмар!.. Сегодня из своего маузера я убил одного народногвардейца. Он изнасиловал несчастную десятилетнюю девушку!.. Этого изверга я настиг на свежих следах преступления и я не мог себя сдержать. У меня не хватило сил. Мне страшно тяжело, мне мучительно-больно, но раскаяния во мне нет!.. Чаша терпения переполнилась до краёв. И иного выхода не было. Но как мне тяжело, как я несчастен!.. Под тяжестью принятаго креста я изнемогаю. Хватит ли сил? Или же буду раздавлен?! Я страдаю физически и нравственно. Я утомлён. Страшно утомлён!..
Сегодня к нам приехал военный министр. Мы его возили по вражеским позициям и показывали взятыя нами твердыни. Было светло и радостно. Мы были горды. И вдруг этот изверг убил во мне восторг, он убил моё настроение.
И тем настойчивее я проклинаю эту преступную войну, тем ярче ненавижу виновников ея!.. История никогда не простит армянским политикам этой войны и этой жестокой игры судьбою своего несчастнаго народа!
Никогда!..
3-го января 19 г. Воронцовка. 3 часа дня.
Я, Александр, Георгий Химшиев, полковник Иоселиани и доктор Цинцадзе в Воронцовке. В армянском штабе. Не удалось повидать полковника Тер-Никогосова и размежеваться. Я послал ему записку. Армянские офицеры угостили нас сладким чаем и хорошим мёдом. И мы с ними очень просто и очень мило беседовали. И было странно сознавать, что ещё два дня назад мы бились в смертном бою!..
Дух армянских офицеров уже был сломлен. Чувствовалось, что они побеждены. «Вовремя пришло перемирие, – сказал один из них, – мы уже хотели перебросить сюда карабахскую бригаду». Мы снисходительно улыбнулись и не захотели глумиться. Пусть себе тешатся карабахской бригадой.
4-го января 19 г. Екатериненфельд. Раннее утро.
Не спится. Тяжело и нудно душе. Устала голова. Товарищи всё ещё спят. Эти два дня были для меня очень мучительны. Тяжёлый камень сдавливает мне сердце, но твёрдое сознание неизбежности преступления облегчает, утешает меня. И тем не менее на преступление я ответил преступлением! Но это было неизбежно и в этом трагедия.
Да, не было иного пути! Слишком много я прощал; слишком долго мы были снисходительны; на многое смотрели мы сквозь пальцы. И бедный Сандро был прав, когда предлагал для примера разстрелять преступников. Тогда мы не сделали этого и теперь мне приходится расплачиваться! И страшно страдать. Но угрызения совести и раскаяния во мне нет! Совершенно нет!.. Извергов, насилующих десятилетных девочек, разстреливающих маленьких пастухов-татарчат или убивающих дряхлых, несчастных стариков, я и теперь буду наказывать смертью!.. А ведь беднаго дагетхачинскаго библейскаго старика тоже убил какой-то изверг. К несчастью, его обнаружить не удалось.
Но тем не менее мне очень тяжело!.. Мне стыдно, страшно и жутко за человека, за его безобразный звериный лик!.. И этот отвратительный лик выявился в этой войне во всей своей грозной омерзительности и именно в этом вся тяжесть и преступность этой войны. И потому так жестоко преступны виновники этой ужасной войны.
Вчера мы были в Воронцовке и видели несчастных, оборванных, безропотных армянских солдат. И забитых, неловких, сконфуженных армянских офицеров. Видели основной фундамент армянской армии! И я не уверовал в крепость этого фундамента. И я не чувствовал никакой ненависти, даже никакой неприязни к этим обманутым, страдающим людям. Наоборот – странное чувство жалости и сострадания коснулось меня. И тем острее я ощутил ненависть к виновникам войны.
6-го января 19 г. Тифлис.
Позавчера я приехал сюда. Мне было очень тяжело. Тяжесть креста превозмогла силы и я решил на несколько дней уехать от ужасов войны, от ужасных, гнетущих воспоминаний. Теперь я почти успокоился и хладнокровно расцениваю убийство преступнаго гвардейца. Да, я его должен был убить, так как он омрачил все наши радости, надругался над святая-святых и так как был неисправимым преступником! Я наводил о нём дальнейшия справки и узнал, что его природа давно была омрачена преступностью и ему не надо было жить. Не все имеют право на жизнь!.. Я его освободил от собственных его преступлений. И тем не менее мне было страшно тяжело.
Я часто, часто задумываюсь. Почему так безпощадно жестока судьба ко мне? Почему эти тяжёлыя камни обрушиваются на мою голову?.. Но я стараюсь скорее освободиться от этих мыслей и начинаю грустно улыбаться.
Путь на Голгофу – самый счастливый путь!..
Теперь я вновь в Тифлисе. В своей маленькой холодно-уютной комнате и я тихо, однако, детски радуюсь! Ведь я не думал, что вновь вернусь в эту комнату, я думал, что война сожжёт меня. Я вспоминаю своё прощание с этой комнаткой, с моими любимыми, давно забытыми и уже запылёнными толстыми книгами и с моим дневником! С грустью оглядывал я их и говорил: «Прощайте, прощайте, друзья!..» Но вышло «до свиданья». И это хорошо, это радует меня. Я смерти не боюсь, но умирать не хочется! К тому же я так мало жил. Ужасно мало! Для себя я почти не жил. Я всегда был мечтателем. Я возводил воздушные замки и умел красиво мечтать, но чаще всего знал гибнущия мечты и разрушенные, опустошённые замки!.. Похороны всегда сопутствовали мне и могилы друзей теснее замыкались вокруг. Если бы эти друзья были теперь живы, если бы они были сейчас со мной!.. Тогда бы я не думал о могилах и красочнее расцвели бы мечты. И сам я был бы сильнее, самоувереннее, смелее.
Но я вновь и вновь встряхиваю головой и прочь отгоняю тяжёлыя думы. Сегодня я хочу быть светлым, радостным! Ибо война – светло закончилась. И какое счастье, что эта война так быстро закончилась: в этом наша величайшая победа! И как ненавидел я вчера наших национал-демократов, которые выступали в парламенте за продолжение войны. Преступники! Они не знают всех ужасов войны. Не хотят знать.
Вчера и я выступил в парламенте.
7-го января (25 декабря) 19 г. Тифлис. Вечер.
Лида долго и мягко играла на рояле. Простая, доступная, красивая музыка. Мне она понятна и я наполняюсь ею. И успокоилась, улеглась душа.
Сегодня утром мы объезжали лазареты. Навестили больных и раненых воинов. С тяжёлым сердцем обходил я палаты! Бедный, славный, незаменимый Платон Гуджабидзе! Он страшно ослабел и очень изменился. Я его очень люблю и много ценю. Ужасно выглядит наш храбрый Гомелаури. Он ранен тяжело, но есть надежда, что останется жив. Слабая надежда. 19-го декабря мы вместе сражались, он со своим неизменным «Люисом» стоял около меня, но ему менее повезло, чем мне. А бедный, неутомимый и неустрашимый Гигуца уже скончался. В больнице. Страшно жаль этого смелаго, славнаго парня. Его ранили в Екатериненфельде 19-го декабря. Он стоял рядом со мной. Противник был в нескольких десятках шагов от нас. Гигуца вдруг вскрикнул и свалился. Он был ранен в бедро. И он промучился десять дней!.. В наших лазаретах около 1500 больных и раненых. Мы от имени главнаго штаба развезли им рождественские подарки и этим порадовали их. Они от души радовались и тихо благодарили. Бедные, несчастные и счастливые!.. И после всех этих лазаретов приятно было слушать музыку. Я замечтался, загрустил. Далеко, далеко уносились мысли, мечты. Думы о красоте жизни, о прекрасных красивых достижениях в ней и стало грустно-приятно.
Как красиво можно устроить жизнь, какое счастье сокрыто в ней и как некрасива, как изуродована она!.. Жизнь могла быть красивее музыки!.. И с наибольшей остротой я чувствую всю преступность войны!.. Разве нужна была нам эта несчастная война? Разве не мир и братство нужны нам? И чего хотят эти несчастные безтолковые национал-демократы? Разве на чужой крови можно строить счастье собственнаго народа?!..
Лида бросила играть. Тихо замерли последние аккорды и исчезли иллюзии, улетели мечты. Опять житейская проза, ординарная реальность и грязь. И сколько мерзости, пошлости, нечистоплотности внутри нас.
И должно начаться великое очищение.
Прежде всего самоочищение?..
31-го января 19 г. Екатериненфельд. Утро.
Я, Александр, полковник Джиджихия и Иоселиани едем в Тифлис. Закончили короткую и тяжёлую войну. Прощался с Екатериненфельдом, с этой культурной и счастливой деревней, с этой мечтой наших лучших друзей и нашего незаменимаго Сандро!..
Вчера я ездил в Болнис-Хачин.
Вся деревня опустошена! И ноет душа. Жестокая, суровая необходимость!..
Но теперь конец! Конец несчастной войне. Хочу отдохнуть!
Текст подготовил Ираклий Хартишвили
No comments:
Post a Comment