Sunday, June 27, 2021

მარიამ ქსოვრელის ახალი ლექსების კრებული

ახლახანს გამომცემლობა „მერიდიანმა“ გამოსცა მარიამ ქსოვრელი-ხართიშვილის მიერ ბოლო წლებში დაწერილი ლექსების კრებული. კრებულის სახელწოდებაა „ახალი ლექსები“, თუმცა მას აქვს მეორე სახელწოდებაც – „ფიქრები წყობისად“, რომელიც კიდევ უფრო მეტად გამოხატავს და აზუსტებს ავტორის განწყობასა და დამოკიდებულებას. ყდის მხატვრობა ეკუთვნის ბუბა არაბულს; წიგნი გამოიცა ანი კენჭაშვილის ფინანსური მხარდაჭერით. დიდ მადლობას მოვახსენებთ ყველას, ვინც ამ წიგნის გამოცემაში თავისი წილი შემოიტანა. 


ლექსები შეყვანილია შვიდ ციკლში, რომელთა სათაურებია: „უწინარესს... უფალს“, „ჩვენი საფიქრალი, ჩვენი სამშობლო“, „კავთისხევი“, „დაკვირვებები“, „სურათები“, „შეგონებანი“ და „სხვადასხვა“. წიგნი სულ მალე უნდა გამოვიდეს გაყიდვაში. ქვემოთ მოვიყვანთ რამდენიმე ნიმუშს კრებულიდან. 



ციკლიდან – უწინარესს... უფალს 

* * * 

ღვთისმშობელო, 
შენი მარად მიმზიდველი, 
იდუმალი ძალა 
გვმფარველობს და შეგვეწევა 
შენს წიაღში მყოფთა. 
ქვაბთახევის მონასტრისკენ 
განვიზრახავთ ოდეს, 
გზა ბავშვობის განცდილსა და 
ნაოცნებარსა ჰგავს: 
დედ-მამა და დები ჩემი, 
ახლობლებიც გვერდში 
მივყვებოდით გზას ადრიან 
კაკლის ხეთა ჩრდილში, 
შეგვხაროდა თითოეულს 
ათინათი მზისა: 
ახლა უკვე ცნობიერად 
შენკენ მოგვეწევა. 
უსჯულოთა გადამწვარი 
მონასტერი მოჩანს, 
შიგნით ისევ ამჩნევია 
ნამწვი პოხილ მიწას. 
ბოლო საყრდენ 
და კარიბჭევ, – 
სასოების ღვთისავ – 
ყოველივეს შემოგწირავთ – 
სავედრებელს ჩვენსას. 
ვიცით, შენ რომ არ დაგვტოვებ, 
უძლურ ვიყოთ თუნდაც. 


ციკლიდან – სურათები 

ლურჯი მონასტერი 

შემოსაზღვრული შენი სივრცე, 
ძველი ტაძარი, ქარვისფერ ქვებით 
ანაგები, ოქროცურვილი. 
ირგვლივ ნაძვები და ზეთისხილის ვერცხლისაფერი, 
ვარდი გაშლილი – 
მიმზიდველი ტკბილი სურნელი, – 
ღია კარიბჭე – 
აქ შესვლა ყველას როდი ძალუძს, 
აქ არს საუნჯე, 
აქ მარადიულს ვერ იგემებ, 
თუ არ ითმინე – 
თუ არ გაუძელ უმსგავსოებას, 
უსახურებას. 
აქ დაფარულა საგანძური, 
არსი ცხოვრების, 
არ გაიხსნება იგი არვისთვის, 
თუ არ იმარხე. 
აქ გარეგანიც უჩვეულოდ 
შიგან გიერთებს. 
ლოცვა იღვრება თაფლის წვეთებად, 
მარადჭაბუკი ივერის სიტყვებს 
ისმენს უფალი... 


ციკლიდან – სხვადასხვა 

დეკადანსი 

მათემატიკურ სიზუსტით დაწერს 
დასავლეთელი პოეტი ლექსებს. 
და ჩაიღვრება სუფთა მუსიკა 
მსმენელის ყურში. 
აქ გაოცება დაგვტოვებს სახტად. 
ნამზევ, ნაშუქარ ღვთის მადლი არ ჩანს. 
მოვლენის ცოდნა და დაკვირვება 
ზე აღგიტაცებს, მაგრამ ერთეულს 
თუ წააწყდები, რომ იგრძნო შვება, 
– რილკე, ვარსკვლავი დილის ცისკრისა 
გაუწყებს ახალს. 
ტკივილი მათი, ამაღლებული, 
ზეციურია. 
 მათი ნერვების ცახცახი მესმის 
ახლოს არიან დიად საზღვართან.

 

Monday, June 14, 2021

მიხეილ კვესელავას გახსენება

ერთ მშვენიერ დღესაც გამეღვიძა და ისე ძლიერ მომაწვა ფიქრი ჩემი უნივერსიტეტის წლების გახსენებაზე, რომ არ დამეწერა, არ შემეძლო. და თანაც, ჩემს ქუჩაზე, იაკობ ნიკოლაძის შესახვევში, პირდაპირ უნივერსიტეტის შენობასთან რომ მდებარეობს, ვარაზის ხევში, შაშვი არასოდეს მოფრენილა და გალობა არ დაუწყია. ბაღიდან ისმის ხოლმე დილა უთენია შაშვების გალობა და მიმწუხრზე, რაც ჩვენთვის ჩვეულია. იმასაც გეტყვით, რომ კორონა ვირუსის პანდემიის შემდეგ, როგორც ყველამ შეიგრძნო, რაღაც დიდი სიმშვიდე დასადგურდა ქალაქის გარემოცვაში, თბილისის ბუნება ისე ამეტყველდა, სულმა შვება და ნამდვილი სიცოცხლე იგრძნო, ადამიანმა გულისყური მიაპყრო როგორც ბუნების მშვენიერებას, ასევე ცხოვრების მოგონებების შთამბეჭდავმა ნაკადებმაც დაიწყო დენა. 
     უნივერსიტეტის დასავლეთ ევროპის ენებისა და ლიტერატურის ფაკულტეტის გერმანისტიკის განყოფილებაზე ჩემი სწავლის პერიოდში გამოირჩეოდნენ ცნობილი პროფესორ-მასწავლებლები: ოთარ ჯინორია, მიხეილ კვესელავა, ნოდარ კაკაბაძე, რევაზ ყარალაშვილი, ნელი ამაშუკელი, ნათელა ხუციშვილი, აწ განსვენებულნი, და ნაირა გელაშვილი. აღვნიშნავ კიდევ ბატონ გასტონ ბუაჩიძეს, ფრანგული ენისა და ლიტერატურის კათედრიდან, რადგან იგი ჩემი დიპლომის ხელმძღვანელი გახლდათ და მე მასთან მქონდა კონტაქტი. არ იფიქროთ, მე სხვა პროფესორ-მასწავლებლებს, ვინც დასაფასებელნი არიან, არ ვცემ ახლაც პატივს, უბრალოდ, მათგან მხოლოდ ბატონ მიხეილ კვესელავაზე მსურს ამჯერად საუბარი, როგორც თვითნაბად, გამორჩეულ ადამიანზე, იმ დროს ჭავჭავაძის გამზირზე ღიღინით რომ დაიარებოდა. 


     ღია ფერის, ძლიერი აღნაგობის, მაგრამ საოცრად თბილი და შინაარსიანი გარეგნობის გახლდათ. მე უფრო ღვინისფერ პერანგებში მახსოვს, შიგა და შიგ ლურჯ ნარევში იმ დროს, როცა ბატონი ნოდარ კაკაბაძე მუდამ ჩაცმულობის კლასიკურ ნიმუშს წარმოადგენდა, ქათქათა თეთრ ან ლურჯ-მოცისფრო პერანგებით და გასაოცრად დახვეწილი, ამაღლებული კორექტული ქართული მეტყველებით. ამ ორი მნიშვნელოვანი ფიგურის დამახასიათებელი ნიშნები ერთგვარად ერთმანეთისაგან განმასხვავებელია. 
     მიხეილ კვესელავა პირველ კურსზე ლიტერატურის პროპედევტიკის საგანს გვიკითხავდა, რომელსაც უნივერსიტეტის V კორპუსის, მესამე სართულზე, საფეხურებიან აუდუტორიაში ვისმენდით დასავლეთ ევროპის სამივე ენის სტუდენტები. იგი ყველას გულს ერთიანად იპყრობდა თავისუფალი, თამამი და ერუდირებული თხრობით. ლექციებში ყველანი ვიღებდით მონაწილეობას ფარულად, რადგან გულგრილად ვერავინ აუვლიდა გვერდს მის მიერ დასმულ საკითხებსა და პასუხებს. საბჭოთა ხანაში ისე ჩვეულებრივ, უბრალოდ და უკომპრომისოდ ლაპარაკი საკაცობრიო, მაღალზნეობრივ საკითხებზე, რასაც ლიტერატურა ასახავს, ადვილი არ იყო და თანაც ისე არღვევდა იმ რკინის ჩარჩოებს, რაშიც იმდროინდელი ლიტერატურული კრიტიკა იყო მოქცეული, რომ მას ვერავინ შეედავებოდა, რაკიღა მის თხრობათა რეცეფცია ლიტერატურის ღრმა შინაარსიდან და არსებიდან ამოდიოდა და მის დანიშნულებამდე მიდიოდა – ჩვენს გულებამდე, წეღან ტყუილად არ ვახსენე – ნამდვილ ცხოვრებასთან გვაკავშირებდა. 
     გვიხატავდა ჯოჯოხეთისა და სამოთხის სურათებს დიდი მწერლებისა და პოეტების, ხელოვანთა ნაწარმოებების მიხედვით: დანტე, შექსპირი, გოლსუორსი, გოეთესა და თომას მანის ფაუსტი, დოსტოევსკი, ბალზაკი, ჰიუგო და მრავალი სხვა, მოჰქონდა გასარჩევად და ჩვენთან სასაუბროდ. გვაკავშირებინებდა თემებს ქართულ ლიტერატურასთან და არ არსებობდა ლექცია, არ წაეკითხა გალაქტიონის საოცარი სტრიქონები, რომლებთანაც უფრო დაახლოებას, შეგრძნებას, განცდას, შეზიარებას გვასწავლიდა, ვიდრე მის ამოხსნას, თუმცა ესეც არ იყო გამორიცხული. მას მოჰყავდა ამ სტრიქონებთან უამრავი პარალელები მსოფლიო გენიოსების ქმნილებებიდან და ჩვენს თვალწინვე იშვა მისი დიდტანიანი, მისეული წიგნი გალაქტიონზე „პოეტური ინტეგრალები“. მივყავდით მუსიკისა და პოეზიის მისადგომებთან, რომელიც მშვენიერებას აღგვაქმევინებს ზნეობრიობის დაცვით. 
     ჩვენში აღვიძებდა საკუთარ, კეთილგანწყობით დამოკიდებულებას ცხოვრებისადმი, ლიტერატურის სახით, დღეს მე ამის თქმა მინდა. იგი იყო ფართო გაგებით მასწავლებელი, მოძღვარი და მეგობარი ჩვენი. იგი იყო ცოცხალი ლეგენდა თავისი ნიჭისა და სიყვარულის გულწრფელად და ბუნებრივად მფრქვეველი, ყოველგვარი მიუკარებლობისა და განდიდების გარეშე. 
     მახსოვს მისი საღამო, თბილი და უბრალო, რომელიც ხელოვნების სახლში ჩატარდა სოლოლაკში. მაშინ მე და ჩემმა მეგობარმა კუს ტბაზე, ადრიანი გაზაფხული იყო, ენძელების, თეთრი და ლურჯი ყვავილების დიდი თაიგული შევკონეთ და მას მივართვით. აქ იყვნენ მომღერლები, მისი დამფასებელი ლიტერატორები, სტუდენტები. ჩვენ ყველა მისი სიყვარულით ვიყავით იქ მოსულნი და ეს ყველაფერი ძალზე ბუნებრივი იყო, ისეთი ბუნებრივი, როგორც უბრალოებითა და სილამაზით გამოირჩევა თავად ბუნებრიობა, რომელიც მან თავისი თავმდაბლობითა და ნამდვილი მოკრძალებით გვიჩვენა. 

     იგი გვასწავლიდა ლიტერატურულ ნაწარმოებთან მისვლას და იქიდან გამოსვლას და ეს ბოლო სიტყვები შემთხვევით არ მომიყვანია, იგი ლიტერატურულ ცნობილ, საყვარელ გმირებს გვახვედრებდა, თუნდაც ასე გვეტყოდა, ახლა რომ გახვალთ ლექციიდან, ვის შეხვდებით და ვის გაესაუბრებით იმაზე, რაც თქვენ საიდუმლოებად და საინტერესოდ მიგაჩნიათო. გმირებს ლიტერატურულ სამსჯავროს უწყობდა. ეს ჯოჯოხეთის პერსონაჟიაო, იტყოდა. უცბად მოგვიბრუნდებოდა და გვეკითხებოდა: წარმოგიდგენიათ ჯოჯოხეთი: ვაკუუმი. ყინული და ცეცხლი ერთად. ცალი ფეხი რომ გაგეყინება, ცალი ფეხი გეწვება და მის გასაგრილებლად ისევ ყინულზე ხტები და ასე მუდმივ, შეუსვენებლად. იქ სხვა ადგილი არ არისო. ვის უნდა უნდოდეს ამ სამუდამო სატანჯველში ყოფნაო. 
     თემებს ერთმანეთთან ასოციაციურად აკავშირებდა. მოულოდნელად მოგვაბრუნებდა ცხოვრებასთან. მეორე მსოფლიო ომის მაგალითი ხშირად მოჰყავდა, რამეთუ იგი გახლდათ მისი მონაწილე და ნიურნბერგის პროცესის დამსწრეც, როგორც ერთ-ერთი სწავლული, მივლინებული საბჭოთა კავშირიდან ოქმების ჩასაწერად. 
     ძნელი იყო იმ საშინელი აუტანლობის წარმოდგენა, რასაც იგი გვიყვებოდა კრემატორიუმებსა და საკონცენტრაციო ბანაკებზე. 
     დიახ! იგი ფართოდ გვიხატავდა ლიტერატურის საგანს – ასახოს ცხოვრება – და მის ბუნებრივ დანიშნულებასთან ერთად მშვენიერების შეგრძნებასაც. 
     – აბა, რას იზმთ, ახლა რომ გითხრან, ეს ბოლო დღეა თქვენს ცხოვრებაშიო, სად წახვალთ, ვის ნახავთ, რას ნახავთო, – მოდით და ნუ ვიფიქრებდით სასრულზე! უყვარდა ინდივიდუალური დამოკიდებულების მქონე სტუდენტები, მოგვწონდა თუ არ მოგვწონდა და რატომ: დასაბუთება, მსჯელობა, ფიქრი, აზრები – უნდოდა ჩვენში გაეღვიძებინა. 
     მიმდინარე კულტურულ ცხოვრებასაც გვაკავშირებდა: თეატრი – კავკასიური ცარცის წრე – ბრეხტისეული თეატრის გაგება. 
     გვიკითხავდა იმ ხანად გამოჩენილ გურამ პეტრიაშვილის ნაწერებს და ა. შ. 

                                                  *          *          * 
     იგი, ვისაც მივყავდით ლიტერატურულ სამსჯავროზე, ერთხელაც და თვითონ გახდა საბჭოთა პერიოდში განხილვის საგანი – თავისი „პოეტური ინტეგრალებით“. 
     უნივერსიტეტის I კორპუსის სააქტო დარბაზში, სცენაზე მთლიანად გაეშალათ გრძელი მაგიდა, რომელიც მუდამ ქრისტეს საიდუმლო სერობის ტრაპეზს მახსენებს. 
     ხანში შესულ, ოთხკუთხა ფორმებისა და შტამპებით მოლაპარაკე ისტმატის კათედრა და კიდევ რამდენიმე ლიტერატორი განიხილავდა და სრულიად მიუღებლად თვლიდა ამ წიგნს. მათ არაფერი არ უთქვამთ ამ წიგნის ფასეულობაზე, ზოგმა ლაფსუსებზე ილაპარაკა და ცხადია უმთავრესად იდეოლოგიაზე. 
     მგონი მას შემდეგ ინივერსიტეტში ვეღარც იარა. მე ზუსტად არ მახსოვს, მაგრამ იავადა, მალევე გარდაიცვალა. დიდუბეში დაკძალეს, რასაც მე დიდი გულისწყვეტითა და საოცარი ამოუხსნელი სიჩუმით ვესწრებოდი, მაგრამ მისდამი სიყვარული ამოუხსნელი არ დამრჩენია. 
     ნუთუ ბევრი გვყავს ასეთი მოამაგე ადამიანები? არა, გვყავს კიდეც, მაგრამ იგი იმ დროისათვის განუმეორებელი გახლდათ, რომელიც დაჯილდოვებული იყო დიდი ნიჭით, საოცარი სისადავით, უბრალოებით, სიყვარულის გაცემით. 
     მე მის პორტრეტს ჩემს მეხსიერებაში ღვისნისფერ ფერში ვხედავ: 
     გვაფხიზლებდა ზნეობისკენ მომავალ სწავლულ თაობას, 
     გვაყვარებდა ლიტერატურას, ქართულ ლიტერატურას. 
     მან დაარღვია საბჭოთა ლიტერატურის კრიტიკის ჩარჩოები თავისი მოღვაწეობით, ხოლო მაშინდელი მისი ვერდამფასებელნი, სამწუხაროდ, დღესაც ვერ ზიარებულან შინაგანად იმ მორალურ თვისებებს, რასაც ზედაპირულადაც კი ვეღარ ქადაგებენ. 

     P. S. ჩვენში ცნობილი ფსევდო კულტურს მოღვაწენი გულისწყვეტით ტირიან, ნიანგის ცრემლებსა ღვრიან, ამ ხანად გერმანისტიკა მოკვდაო. აბა კარგად შეკრიბეთ და დააფასეთ იმათი ნაშრომები, ვისთვისაც ყურადღება არ მიგიქცევიათ. მოიყვანეთ ყველაფერი სისტემაში და ნახავთ, რომ მისი დამანგრეველ-დამაქცევლები თვითონ ხართ და რას მსახიობობთ ყალბად. ყალბ მოთამაშეს სცენაზე ყველა ამჩნევს. ფრთხილად!

მარიამ ქსოვრელი-ხართიშვილი


Friday, June 4, 2021

Кого убили большевистские завоеватели в Грузии

(Некрологические заметки) 



Хомерики Ной (кличка Хунхуз, Нестор и др., около 44 лет). Из беднейшей крестьянской семьи. Самоучка. Сравнительно великовозрастный поступил в сельскохозяйственную школу, откуда «за политику» был исключен вместе со втородумцем, В. Ломтатидзе и, ныне убитым советскими оккупантами, Б. Чхиквишвили. Приблизительно в 1900 году он вступает в революционную работу, т. е. именно в тот период, когда Грузинская социал-демократия из кружковщины переходила в массовую рабоче-крестьянскую партию. С самого же начала вхождения в революционное движение Х. обнаруживает колоссальный талант и большие пропагандистские и литературные дарования. Его книга «Письма к брату» явилась азбукой и первым руководством для грузинских рабочих и крестьян на заре их революционного пробуждения. Первый раз арестован в 1902 г. в связи с крестьянским движением в Грузии. В 1904 г. Х. был арестован в Чиатурах, где он вел работу среди горнопромышленных рабочих. Рабочие решили во что бы то ни стало освободить своего любимого учителя и вождя. Когда Х. с группой товарищей перевезли в Кутаиси под усиленным конвоем, на улице, недалеко от губернаторского дома, произошло вооруженное нападение на конвой и, правда, с большими жертвами, но Х. был освобожден. После этого он еще глубже уходит в революционное подполье, но это, конечно, ни в малой степени не уменьшило размаха и продуктивности его работы. Отдав себя без остатка делу революции и социализма, этот крестьянский самоучка успевает получить весьма солидное образование, находя для этого свободное время, главным образом, в тюрьмах и ссылках, а провел он в этих местах до 1917 г. в общей сложности около 7 лет; все же остальное время, за исключением 1905 года, прожил нелегально. Хомерики один из лучших грузинских журналистов; мало кому так многим обязана грузинская социалистическая пресса, как в организационном, так и идейном отношениях, очень часто он единолично редактировал партийные журналы и газеты, его перу принадлежит несколько монографий по экономике Грузии. Х. вместе с тем весьма недурной оратор, но надо отметить, что он отличался, как бы, некоторой застенчивостью не в чисто рабоче-крестьянской аудитории; был не только чужд, но органически враждебен всякому намеку на позу и парадность; решительно избегал торжественных случаев и соответствующих выступлений и, хотя был одним из весьма немногих (быть может таких всего три-четыре) основных столпов грузинской социал-демократии, но вне Грузии и Кавказа его мало или почти не знали. Враги со злостью, друзья же в шутку часто острили и не без основания о трех тезках – китах Грузинской социал-демократии, о трех столпах, об одном грузинском ковчеге и трех Ноях, и под этими тремя Ноями подразумевались: Ной Жордания, Ной Хомерики и Ной Рамишвили. 

Отличала покойного стальная воля и упорная настойчивость, «мужиковатость» во внешних манерах вместе с интеллектуальной тонкостью, конечно, никогда не переходящее в т. н. интеллигентское нытье. Цельность натуры плебея, каковым он был по происхождению и складу, но вместе с тем законченная и монолитная гражданская его фигура заставляли его с тяжестью в сердце и с активным негодованием относиться к тому позору и несчастью рабочего класса и социализма, когда во имя их победивший союз «взбунтовавшихся рабов», фанатиков и просто мошенников даже на тропе бывших деспотов остался тем же комплотом рабов, изуверов, хамов и шарлатанов, и отшвырнув от себя и раздавив все то честное и благородное, что по ошибке и заблуждению в октябре пошло вместе с ним, создал небывалый позор и распятие пролетариата и идеи социализма. 

Революционная деятельность Х. ограничивается не только Грузией. Он работал по всему Закавказью. Это он был, например, организатором и руководителем знаменитой Бакинской стачки 1914 г. перед войной. В 1915 году Х. был арестован в Тифлисе и последний раз был сослан в Сибирь, откуда он вернулся после революции 17 года. Не смотря на свое надорванное здоровье, он со свойственной ему кипучей энергией берется за обычную работу. Состоял членом президиума советских рабочих и солдатских депутатов, руководил крестьянскими советами, потом был членом Закавказского Сейма; впоследствии депутатом Грузинского Учредительного собрания. После восстановления независимости Грузии он избирается членом правительства с поручением ему трех портфелей: министра земледелия, путей сообщения и труда, а в первое время еще и ведомства продовольствия. 

Х. является автором весьма радикальной аграрной реформы (экспроприация частновладельческих земель выше 7 десятиной нормы), и под его же личным руководством проведена сама реформа. На этой почве он сделался героем народных песен, как со стороны друзей, так и противников. Самая распространенная в Грузии народная песня, это «Хомерики мицас гвадзлевс» (Хомерики землю дает), переделанная из дворянско-помещичьей элегтческой песни «Хомерики мицас гвартмевс, Симоника гвасамартлебс» (Х. землю отнимает у нас, а Симоника судит). После расширения правительства Х. остается министром земледелия и путей сообщения. В конце 1920 г. он оставляет правительство и (после отъезда за границу Ир. Церетели и за ним А. Чхенкели) избирается лидером социал-демократической фракции Учредительного собрания Грузии. Несменный член раньше Об. Ком. Р. С. Д. Р. П., а потом ЦК Грузинской СДРП, и после завоевания Грузии в 1921 г. он с поручением правительства выезжает в Западную Европу, откуда возвращается в 1922 г. и ведет революционно-освободительную борьбу против террористической оккупации, состоя одновременно председателем ЦК партии и Комитета Независимости Грузии (контактная организация, состоящая из всех партий Грузии, кроме коммунистов, – четырех социалистических и одной буржуазно-демократической: социал-революционеров, социал-федералистов, независимых социал-демократов, социал-демократов и национал-демократов). Арестован в ноябре 1923 г. До августа месяца этого года он все время сидел в одиночном подвальном заключении оккупационной Чека; в первых числах августа его с четырьмя товарищами (Чхиквишвили, Пагава, Нодия и национал-демократ Цинамдзгваришвили) внезапно вывезли в Россию; поместили в Бутырках в отдельной изоляции, откуда им удалось снестись с эсеровскими цекистами (с бывшими заложниками с Гоцем и другими). В последних числах августа стало известно, что как будто их везут в Суздаль. 31-го августа состоялось постановление террористов-оккупантов об убийстве в порядке заложничества первой группы 24 (затем еще были опубликованы 2 списка в 20 и 8 человек) во главе с Хомерики. Где закланы упомянутые пять жертв – в Москве, Грузии или Суздале – еще не известно. 



Чхиквишвили Бения (Вениамин) – около 44 лет; из «дворянско-помещичьей» семьи; «поместье», которое никогда не превышало 2–3 десятин. Школьный товарищ Хомерики, вместе с ним уволенный из низшей сельскохозяйственной школы; тоже самоучка, рабочий батумских бидонных заводов. С юношества вступает в социалистическое движение; хороший организатор и пропагандист и талантливый агитатор, он скоро делается профессиональным революционером и душой батумского рабочего движения. Боевик (между прочим, руководитель известного в 1905 г. Насакиральского боя между гурийскими красными отрядами и казачьими пластунскими войсками), блестящий агитатор с колоссальным революционным темпераментом, он становится настоящим народным трибуном. В этом отношении по всей Грузии мог с успехом с ним соперничать разве только его друг – товарищ из батумских рабочих покойный Рафаил Чихладзе. В 1905 г. стоит во главе Гурийского восстания и является фактическим президентом революционной республики. Его судят по знаменитому процессу «Гурийской республики», как ее президента. Суд открылся в Тифлисе в 1908 г. Но ставить в Тифлисе этот популярнейший процесс даже при закрытых дверях оказалось невозможным, а потому разбор дела был прерван и перенесен в Одессу. Тут он был приговорен к каторжным работам, которые он отбил в Николаевском централе. В 1917 г. вернулся из Сибири. Состоял членом Совета рабочих и солдатских депутатов; последовательно чрезвычайным комиссаром Сухумского округа, Кутаисской губернии, потом Батумской области, был членом Учредительного собрания Грузии, впоследствии тифлисским городским головой, а во время последней войны, после занятия Тифлиса русскими советскими войсками и до окончательного завоевания Грузии, состоял в должности министра внутренних дел. Состоял членом ЦК партии. Из Западной Европы вернулся для продолжения работы, по-видимому, в начале этого года, арестован в июле. 



Джугели Валико (около 38 лет) – из крестьян, сын народного учителя, двоюродный брат втородумца Севериана Джугели (умершего в Метехском замке). По получении экстерном аттестата зрелости поступает в университет (сперва Московский, потом Петербургский), окончить который ему помешала революционная деятельность, частые тюрьмы, высылки и проч. Еще с отрочества, благодаря влиянию брата, был связан с революционным движением. Сравнительно рано определились и его фракционные симпатии, его пламенный и бурно-революционный характер нашел как будто что-то родственное в большевистском течении. Почти до самого октябрьского переворота он оставался с большевиками, но кристально-чистый и глубоко честный романтик революции, всегда держал себя достаточно независимо в своей фракции, а когда большевизм, кроме своих смертельных политических грехов и ошибок, начал являть миру еще и свою чудовищную аморальную природу, Валико, это воплощение искренности и подлинно-революционной честности, органически не мог остаться с теми, которые иезуитство и макиавеллизм, предательство и лож возвели в высшую пролетарскую добродетель. Валико не политик по преимуществу, он пасоч, честь, правда и романтизм революции, а потому не мог оставаться там, где все начинало насквозь пропитываться не только безумием, но и гнусной ложью, низким предательством, демагогией… Валико заодно с целой группой выдающихся и честно мыслящих грузинских большевиков окончательно становится в ряды социал-демократии, оставаясь до последних дней жизни на ее левом интернационалистическом крыле. Хороший агитатор, он своим пламенным сердцем и глубочайшей искренностью слова и дела организовал массы вокруг себя. Одно имя этого революционного рыцаря без страха и упрека являлось как бы организующим ферментом. Вокруг этого энтузиаста революции, не имеющего ничего общего с военным миром и военной наукой, организовалась вооруженная сила революции – Грузинская красная рабочая гвардия, впоследствии переименованная и расширенная в Народную гвардию, которая явилась позвоночным хребтом при создании подлинно рабоче-крестьянской республики Грузии. 

До самого завоевания Грузии В. оставался во главе рабоче-крестьянской народной гвардии (беспартийной формально, социалистической фактически), в должности председателя штаба (состоящего из 15 рабочих и 6 интеллигентов старых подпольщиков). На свою работу с оружием в руках этот идеалист смотрел и ощущал как «тяжелый крест», и под этим заглавием известна его книга, которая представляет из себя его дневник и записки. 

В. состоял членом Закавказского сейма, потом депутатом Учредительного собрания и членом ЦК партии. Во время последней войны он был ранен и после полного завоевания Грузии эмигрировал в Западную Европу. 

Надо отметить, что этот «председатель штаба» не на карте передвигал флажками и играл заочно в «живые шахматы», как это согласно военной науке и искусству большей частью делали и делают белые и «красные» и всякие иные водители войск. Валико рожден и выдвинут самой массой, поэтому он похож на древних вождей: он всегда с массой, всегда и неизменно был в линии огня, всегда в ответственных местах и всегда он обнаруживал выдающиеся военно-тактические способности, с которыми считались и которым верили его советники – патентованные генштабисты. Что же касается личной отваги, то об этом и нечего говорить – отвага была его второй натурой. 

В апреле этого года В. вернулся в Грузию для продолжения революционно-освободительной борьбы; был арестован в августе. Оккупационная Чека опубликовала ряд его писем. Трудно сказать где и сколько правды в этих письмах и сколько обыкновенного чекистского подлога. Но даже в том виде, в котором эти письма появились, они дают представление о глубокой его честности и искренности, чуть ли не граничащей с наивностью. Находясь в плену он, по видимому, убеждается в нецелесообразности и гибельности возобновления военных действий против завоевателей и начинает метаться из стороны в сторону, чтоб чем угодно, в том числе и своею жизнью предупредить народную катастрофу. Заодно со всем этим он тут же заявляет, что он политически неизменно стоит на почве национально-государственной свободы и независимости грузинского народа и принципиально не приемлет советской платформы (которая, кроме всего, в Грузии является еще ширмой для завоевательных целей московских империалистов). Валико обещал умереть «с мыслями о родине, трудящихся и социализме» и можно быть совершенно уверенным в том, что он сдержал свое слово, с другими словами и мыслями он не кончил бы своей прекрасной, честной, пламенной и героической жизни. 



Пагава Гогита (Георгий), около 30 лет, племянник члена Государственной думы Ев. Гегечкори, под влиянием которого он воспитывался. Еще в средней школе он вступает в юношеские социалистические организации и сам является главным организатором марксистских кружков. Обнаруживает значительный литературный талант, уже гимназистом он состоит сотрудником социал-демократического органа «Мерцхали» (ласточка – И. Х.), вместе с редакцией которого был арестован в выпускном классе, но впоследствии был допущен к выпускным экзаменам; поступает в Московский университет, где являлся одними из деятелей социал-демократической организации. Арестованный в конце 1916 г. по хлопотам с. д. депутатов его освобождают накануне февральской революции. Это он первый сообщил грузинскому народу и товарищам радостную весть о падении самодержавия, остроумно придуманным шифром, прислав в центральный орган Груз. соц. дем. «Азри» (мысль – И. Х.) историческую «траурную» телеграмму-объявление: «Мтавробадзе скончался, оповестите друзей и знакомых» (дело в том, что февральская революция в первые дни хранилась в тайне для Кавказа и Грузии. «Мтавробадзе» – грузинское слово «правительство», переделанное в фамилию). В Грузию возвращается вместе с комиссаром Вр. пр-ва депутатом Ак. Чхенкели, секретарем которого он состоял. По приезде в Грузию он всецело уходит в революционную работу, его видят везде: и в канцеляриях, и на фронтах, и на рабочих собраниях, конечно, и в редакциях (весьма одаренный газетный работник). Его избирают в Учредительное собрание Грузии, любимым Вениаминчиком которого он был, ибо же был самим младшим депутатом (тогда около 24 лет), а потому и секретарствовал в первом историческом заседании Учредительного собрания Грузии, в котором председательствовал старейший патриарх Грузинской социал-демократии, ее основоположник и ее совесть – Сильвестер Джибладзе (выпущенный при смерти оккупантами из тюрьмы, скончавшийся в подполье, перенесенный на легальную квартиру, похищенный с гробом чекистами из рук семьи и друзей и зарытый /как бы с провокационной целью/ на кладбище русских черносотенцев в могилу, долго впоследствии охраняемую вооруженной силой). 

Гогита состоял членом штаба Народной гвардии. После завоевания Грузии, когда советско-турецкие войска у Батумских высот совместными усилиями нанесли последний удар фронту Грузинской свободы и демократии, Гогита был одним из первых, который дал клич: «обратно, домой, для продолжения той же борьбы в других условиях и другими методами». Он так и сделал, но вскоре был арестован: через несколько месяцев был освобожден по болезни на поруки. По выздоровлении он перешел на нелегальное положение в 21 же году, и с тех пор, не покладая рук, работал вплоть до марта нынешнего года. Состоял членом ЦК партии и «Комитета Независимости». В лице Гогиты тираны убили не только будущего вождя грузинских рабочих и крестьян, но уже настоящего, ибо, несмотря на свою молодость, он уже был по своим дарованиям и заслугам одним из признанных вождей. 


Асатиани Феодор (лет 43), рабочий, председатель Кутаисского областного комитета партии. Один из любимейших массами рабочих вождей, поразительно сочетавший в себе благородное мягкосердечие и чувствительную гуманность со стойкостью и решительностью неугомонного и неустанного борца-революционера. Это один из редких счастливцев, к которому никогда никакая клевета и грязь не могут пристать, более того, перед его благороднейшим образом поневоле морально склонялись самые злостные враги, которые просто не могли даже языком повернуть против этого выдающегося морально-политического типа. Большой организатор и самоотверженный революционер, в партии с 1903 года. Неоднократно арестовываемый и ссылаемый, последний раз бежал из Сибири в конце 1914 г. ЧК он арестован в феврале 1924 г. 



Тевзадзе Сардион (лет 36), тифлисский рабочий трамвая, металлист, тоже старый революционер и социалист, депутат Учредительного собрания, член ЦК партии. 



Нодия Васо (лет 33), портовый работник, с молодости в партии; великолепный организатор, работник неиссякаемой энергии; весьма начитанный, образованный, талантливый, здоровый, цветущий телом и духом, очень разносторонний, надежнейшая смена уходящей группе стариков-вождей. Депутат Учредительного собрания, член ЦК партии. Высланный оккупантами в Европу, он нелегально вернулся и продолжал свое дело. 


Салуквадзе Георгий (лет 45), из Гурийских крестьян. Старый, израненный в боях, революционер. Ныне вождь гурийских крестьян. 


Центерадзе Виктор (лет 36), рабочий-железнодорожник, весьма способный, решительный и столь же скромный, с юных лет в партии, еще отроком принимал ответственное участие в конспиративнейших делах, как то в организации побегов из тюрьмы, в революционно-технических делах и проч. Бывший председатель профсоюза железнодорожников, сотрудник профессиональной прессы, член ЦК; депутат Учредительного собрания, высланный за границу оккупационной властью, он нелегально возвратился через несколько месяцев и продолжал работу. 



Цискаришвили Габо (лет 33), бывший студент; соц.-демократ со школьной скамьи; любимый вождь тушинцев (горцев-грузин, не имевших никогда сословий). Последний из трех братьев: двое пали в последней войне (21 года) за свободу и независимость своего народа, а он, благороднейший из горских орлов, тяжело раненный в той же войне, арестованный в мае 1923 года, заклан в подвалах оккупационной чеки в сентябре 1924 года. 



Дадиани Мушни (лет 50), из тех «князей», которые являются потомственными пролетариями без кола и двора. Старый соц.-федералист, достаточно знакомый с царскими тюрьмами и ссылками. 


Сванидзе Гедеон, видный деятель юношеского социалистического движения, сам юноша; руководитель организации молодых социалистов-федералистов. 


Цомая Иван (лет 47), кадровый офицер, один из тех немногих царских офицеров-грузин, которые еще с 1904–06 гг. вошли в революционное движение, а некоторые вступали и в соц.-демократическую партию, и оставались на службе по требованию партии. Один из таких, генерал (тогда капитан) Ст. Ахметелашвили попал в плен во время последней войны (1921 г.) и умер в концлагере в г. Рязани. Другой полковник (тогда поручик) Д. Карцивадзе Бывший политкаторжанин (военно-революционный руководитель 1905 г.) с первых же дней оккупации заключен в Метехский замок за «контрреволюцию», темы, ныне «красными» генералами, которые в 1906 году послали его на каторгу за измену царю и престолу. Целые группы выдающихся офицеров расстреливались за все время оккупации. 

А Вано Цомая расстрелян теперь, в качестве заложника. В партии он с 1905 г. До завоевания Грузии командовал батальоном Народной гвардии. 


Далее следует целый ряд товарищей, квалифицированных революционеров и социалистов, как например – Капанадзе Варлам, рабочий депо, руководитель Шорапанской организации партии. Читаишвили Васо, преподаватель средней школы, Чхаидзе Рафаил, народный учитель, журналист. Молодой соц.-федералист Чиковани. Работница Агафония Горделадзе (?) – одна из двух, либо печатница, либо швейка, если первая, то весьма ценная и развитая деятельница рабочего движения, лет 36; вторая значительно моложе, тоже член социал-демократической партии и т. д. и т. д. 

В первом списке из 24-х 19 социалистов, 9 рабочих, 7 депутатов. Таково же приблизительно партийное соотношение в третьем списке. Во втором же приблизительно обратное. Опубликованное 52 человека убиты в порядке террора в качестве заложников, все они арестованы до август-сентябрьских событий (некоторые за год, два и даже раньше). А какие гекатамбы поставили коммунистические Аттилы и Тамерланы из трупов грузинских рабочих и крестьян во время самых событий – неизвестно. Но, судя по всему, число жертв (павших во время военных действий, при последующих карательных экспедициях и оккупационных погромах) считается, наверное, не сотнями, а тысячами. Грузия испытывала страшнейшие царские карательные экспедиций генералов Алихановых, Албортангов, Крыловых и Толмачовских, но ничего подобного, случившемуся она не помнит после последнего персидского нашествия Ага-Магомет-хана 1795 г., т. е. за все время 120-летнего владычества русских царей в Грузии. 


Григол (Григорий) Лорткипанидзе 

1/Х-24 г. 
«Суздальская искра» № 3. 


(Приведенный выше текст опубликован в книге Григория Спиридоновича Лорткипанидзе «Мысли о Грузии» /на грузинском языке/, издательством Тбилисского университета, Тб. 1995 г., стр. 356–364. Статья-некролог принадлежит перу Григория Лорткипанидзе, видного деятеля РСДРП и Грузинской социал-демократической партии, который до середины 1919 г. жил и работал в России, тогда в Советской России, а потом переехал и продолжил свою деятельность в Грузинской Демократической республике. Был военным министром в 1920 г., потом, как я могу знать, министром народного просвещения и заместителем председателя правительства Грузии, Ноя Жордания. После оккупации Советской Россией Грузинской Демократической республики остался на родине, но был вскоре арестован, и переведен сперва в Ярославскую, а потом Суздальскую монастырскую тюрьму. Там он написал свою знаменитую книгу «мысли о Грузии»; по горячим следам всенародного восстания в Грузии против русских коммунистических властей, и страшных репрессий при подавлении этого восстания, по просьбе узников Суздальской тюрьмы Григорий Лорткипанидзе и написал вышеприведенную статью-некролог, для опубликования в стенгазете тюрьмы «Суздальская искра». Обо всем этом более подробно пишет сокамерник и соратник Гр. Лорткипанидзе, Лео /Леван/ Рухадзе в своих «Дневниках», которые немногим раньше опубликованы мною в блоге на грузинском языке, в 5-ти частях, с общим объемом более 230 компьютерных страниц).


Текст к публикации в блоге подготовил
Ираклий Хартишвили