(Ниже предложенный материал является начальной частью книги председателя Главного штаба Народной гвардии Грузинской Демократической республики 1918-1921 гг. Владимира /Валико/ Джугели «Тяжёлый крест /записки народногвардейца/», Тифлис, 1920 г.; а сам текст книги целиком можно найти в интернете в материалах Национальной библиотеки Парламента Грузии)
Короткое предисловие
После большевистского переворота в Петрограде в конце октября 1917 г. большевики и в Грузии попытались установить свою власть, для чего нужно было им захватить арсенал оружия царской армии и поднять вооружённое восстание. Однако их попытка не удалась. Вооружённые отряды грузинских меньшевиков, во главе с Валерианом (Валико) Джугели не дали большевикам осуществить свой план, и сами завладели арсеналом, а затем всё оружие распределили поровну Грузии, Армении и Азербайджану. Так родилась Народная гвардия Грузинской демократической республики, которая сначала называлась Красной гвардией, и руководил ею Главный штаб гвардии во главе с Валико Джугели. Костяк гвардии составляли тбилисские рабочие железнодорожного депо, которые были испытанными революционерами и отличались особой преданностью к делу февральской революции в России.
В начале апреля 1918 г. большевистские власти Советской России подписали в Брест-Литовске мирный договор с Германией и её союзниками и уступили им значительные территории, в том числе и Турции, которой достались исторические земли Грузии и Армении, которыми до того веками владела Османская империя, а ХIХ в. были завоёваны Российской империей и входили в её состав. Что же касается Закавказья, большевики здесь не имели поддержки населения, и после разгона в феврале в Петрограде большевиками Учредительного собрания, в Закавказье пошли процессы отмежевания от Советской России, где правили большевики, хотя они и собственно в России не имели поддержки большинства революционно настроенного населения и силой оружия находились у власти. В таких условиях и была создана Закавказская республика в составе Грузии, Азербайджана и Армении, с Закавказским сеймом, где заседали представители этих республик. Кроме того, в советах рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Закавказья ведущую роль играли грузинские меньшевики во главе с Ноем Жордания, что давало им особую и реальную власть в основных сферах общественно-политической жизни данного региона.
Грузинские и армянские народы и их правящие круги не признали условий Брестского мира и постановили продолжать войну с Турцией (российский фронт в то время был уже упразднён после заключения Брестского мира), однако азербайджанцы не поддержали их. Прошедшие мировую войну грузинские и армянские солдаты не хотели воевать, частью от усталости, а частью от влияния большевистской агитации, а отряды революционно настроенных рабочих и крестьян, а также добровольцев не имели боевого опыта и терпели от турок поражения. В таких условиях турецкие власти уже не удовлетворялись только лишь теми областями, которые перешли к ним по Брестскому договору и продолжали наступать с целью овладения всем Закавказьем. Только успешные действия грузинских бронепоездов с их артиллерией приостановили на время продвижение турецких войск. Видя всё это, грузинские меньшевистские власти прибегли к посредничеству союзников турок - немцев с таким условием, что они уже признавали условия Брестского мира, отдавали туркам указанные там территории, и просили, чтобы последние прекратили военные действия и отошли назад. Немцы согласились на это и остановили войну с турками при условии, чтобы Грузия объявила о своей независимости, поскольку единства в Закавказье и так уже не было, и в отличии от Грузии и Армении, Азербайджан не хотел воевать против Турции и не поддержал их. На основе этого 26 мая 1918 г. власти Грузинской демократической республики объявили о независимости Грузии. Их примеру последовали и Армения и Азербайджан.
Изложение коротко этих событий наверно поможет читателям книги В. Джугели «Тяжёлый крест» лучше разобраться в повествовании автора и в событиях им описанных.
И. Х.
Валико Джугели с народногвардейцами
1. Война с Турцией.
1-го апреля 18 г., ст. Мцхет.
Из Батума – ужасныя вести!...
Быть может, крепость уже сдана… А мы ещё вчера так гордо решали войну и вчера же так восторженно встречал меня сейм – как представителями красной гвардии! И я был горд и самоуверен!... И как презираю себя я сегодня. как стыдно за вчерашний восторг!... Сейчас мы в поезде. Н. Н. Жордания, Ир. Г. Церетели, Ал. Дгебуадзе и Вл. Мгеладзе едем к Батуму. Мы все вооружены, хотим быть самоуверенными, но печаль покрыла наши лица и разговоры мрут… Но мы хотим верить и робко верим. Скорее в Батум – на оборону!...
2-го апреля 18 г., Самтреди.
Гибель надежд… Всех надежд. 1-го взяли Батум… Позор несмываемый! Хочется уйти от этого горя и позора – хочется умереть… И стыдно за народ – за этих трусливо бегущих, несчастных солдат и совершенно растерявшихся начальников. Здесь скопилась масса беженцев, положение их ужасно. Всё меркнет кругом и нет уже путеводной звезды. Тяжело и больно видеть наших вождей… Их сломила тяжесть великаго горя…
3-го апреля 18 г. В поезде. Из Самтреди в Нотанеби.
Настроение ужасное. Теперь несколько лучше. Пробивается робкий луч надежды. Втягиваемся в работу, организуем борьбу. Ростим надежду, а веры нет! Неужели всё погибло?! Неужели наш народ только трусливый раб?!
Тяжело, больно, жутко. Гаснут огни. И вновь загораются. Робко… Как будто бы народ под ударами тягчайших событий стал пробуждаться… Хорошо!...
4-го апреля 18 г., Самтреди.
Ясное, доброе утро. Но будет-ли добрый день?... Воскреснут-ли мечты?...
Вчера ездили в Нотанеби вместе с Жордания, Церетели и со штабом. Нотанеби наша последняя станция. В Кобулетах уже турки. Думаем укрепиться, готовимся к этому, но позволит-ли неприятель?
А тут ещё новое несчастие – так назыв. «большевизм». Мой Сухум уже во власти большевиков, а в Мингрелии они постепенно наглеют. Турки и большевики. В этот роковой и тягчайший час большевики наносят нам удар в спину. Это – внутренние враги демократии. И жаль несчастную демократию, до боли жаль… Хватит-ли у нея сил и самопожертвования? Злая история задала ей тяжёлую, роковую задачу. Сумеет ли она разрешить её, или же погибнет под бременем ея?...
4-го апреля 18 г., ст. Абаша.
Опять несчастие: вместо внешняго фронта, попали на внутренний!...
Здесь, в Мингрелии под видом большевизма подняла голову анархия, контр-революция и турецкая агентура. И в какое время? Когда враг не перед воротами, а уже могучей волной вторгся в наши ворота…
Это самая гнусная, самая низкая измена. Здесь не должно быть пощады!...
Завтра приступаем к решительным, быстрым действиям, нужно как можно скорее ликвидировать эту измену, чтобы во-время поспеть на фронт. Большевики раз уже нанесли нам удар в спину: - это было в Цхинвалах. Цхинвальское возстание, во время котораго были убиты наши лучшие товарищи – Сандро Кецховели и Георгий Мачабели – помешало нам поспеть на выручку Батума. Правда, мы не могли спасти Батум, ибо Батум уже был обречён, но мы могли там умереть, могли показать, как надо умирать… И теперь мы не видели бы этого тягчайшаго позора и безграничнаго народнаго несчастия…
Необходимо скорее разбить преступные банды.
Во главе этих банд стоят бывшие стражники, бывший сельский писарь Очигава, бездарный Шалико Аскурава и шантажист Миша Гегечкори. С кудрявым Шалико я сидел в Метехском замке по одному процессу: по процессу большевиков. Это было до переворота и тогда я был решительным большевиком, хотя фракционером никогда себя не считал. Разгон Учредительного Собрания окончательно оторвал меня от зарвавшегося большевизма и я стал просто социал-демократом…
Да, Аскурава сидел по большевитскому делу, но сверх этого, он привлекался ещё за хранение подложных бланков и печати для изготовления свидетельств об окончании городского училища. Глупый, некультурный мальчишка, который подобно гоголевской девочке толком не знает «где право – где лево». И он теперь мой противник, и его слушают несчастные одураченные крестьяне. «Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно».
6-го апреля 18 г. Бандза. Утро.
Воровская столица Мингрелии. Так, по крайней мере, поётся в песнях…
В Бандзу мы вступили без выстрела, хотя нас уверяли, что в Бандзе повстанческий штаб. Население по пути нашего следования страшно запугано; многие дома почти опустели, вся мужская молодёжь исчезла. Это – плоды большевитской провокации: убедили крестьян, что мы идём с огнём и мечём. Преступники и лжецы!... Мы с исключительной бережностью относимся к крестьянам, и крестьяне скоро поймут нас…
Отряд Вл. Джибладзе наступал со стороны Ново-Сенаки с боем. Противник укрепился в накалаковской крепости и его пришлось выбивать артиллерией. Владимир ещё не вступил в Бандзу, но его орудия уже умолкли. Очевидно, повстанцы бежали. Погода грустная, хмурая. Вечером был ливень, и мы до ниточки промокли… Сегодня надо ликвидировать эту гнусную историю.
Мартвили-Новогалеви. :-го апреля 18 г. Вечер.
В 2 час дня вступили в живописную деревню Мартвили.
Около Мартвили наши конные разведчики были обстреляны бандой. Артиллерист Валико Шарашидзе мгновенно выкатил орудия на позицию: «Наведи по будке!», - раздалась его резкая команда.
«Трубка столько-то, прицел столько-то» - и затем моя любимая команда: «Огонь».
Будка разбита и после нескольких шрапнелей банда бежала.
В Мартвили мы устроили народный сход – разъяснили крестьянам цель нашего прихода и смысл происходящих трагических событий. Призывали молодёжь на фронт. Нас слушают глухо и тупо. Народ сбит с толку и запуган «большевикообразными» дезертирами. Провокаторы убедили народ, что никакой войны нет, что турки и не думали наступать на Батум, что лишь меньшевики обманом хотят согнать вооружённую молодёжь в укрепления Батума и там обезоружить. В одном месте даже собрались несколько сот вооружённых молодых людей для следования на фронт, но большевики их не пустили…
Сегодня ездили в знаменитый Мартвильский монастырь. Замечательная старина. И какой чудный, живописный уголок! Я долго любовался пейзажами с высоты монастырской горы. Но в душе разлад и тревога: нет уверенности в завтрашнем дне. В этих условиях трудно наслаждаться красотой. Хочется в более спокойное время побывать в этом поседевшем монастыре.
8-го апреля 18 г. Бандза. Полдень.
Вернулись в Бандзу. Из Мартвили вчера, утром, мы развёрнутой колонной выступили на Инчхури и со всех сторон охватили эту бедную, горную деревню. Повстанцев не удалось захватить: они заблаговременно ретировались. Трусы!
В Инчхури мы созвали большой митинг. Я заблаговременно предупредил нашу артиллерию дать несколько выстрелов-перелётов в момент открытия митинга. Не успел я взобраться на церковную изгородь для произнесения речи, как загрохотали выстрелы, и со злобным, яростным свистом пролетели над нами снаряды. Толпа шарахнулась и притаилась. Впечатление было огромное! Я быстро успокоил толпу…
Смешно и грустно! Беда, когда приходится прибегать к подобным импровизациям. Несчастье, когда идею обороны страны и революции приходится вдалбливать орудийными залпами!... Народ в этом районе беден, тёмен, запуган, обманут и недоверчив. Он слушает нас, делает вид, что верит, даёт обещания, но лишь для того, чтобы не выполнять их. «Лучше слушаться этих, ибо у них пушки, а у тех только винтовки», - шептал один крестьянин. Этим было всё сказано. Да, таковы дела!
Походом на Инчхури я воспользовался, чтобы повидать абашский водопад. Об этом водопаде я много слышал, много мечтал и давно, давно собирался туда. И наконец, мне это удалось! Но в какой обстановке! Когда мы шли развёрнутой цепью и со всех сторон ожидали засады! И несмотря на это, я наслаждался исключительной красотой водопада! И я вновь мечтаю об этом водопаде. Мечтаю и жду…
А у Нотанеби идёт бой. Вянут мечты…
10-го апреля 18 г. Под Озургетами.
Вечер.
Настроение среднее, вернее скверное… Сегодня был большой бой под Озургетами. С раннего утра мы повели энергичное наступление на Озургеты и разсчитывали его захватить. План наступления был разработан ген. Мазниевым. Сущность его заключалась в единовременном трёхстороннем наступлении и охвате Озургет. Основную колонну, наступавшую со стороны Нотанеби вел полковник Кониев, в центре стоял отряд Гедеванова, а со стороны Насакирал должен был двинуться полковник Сумбатов. Тифлисская красная гвардия стояла в резерве.
План был хорош, но он был скверно выполнен. Между наступавшими колоннами не было никакой связи и в то время, когда колонна полковника Кониева энергично наступала, другия две колонны, не будучи заранее осведомлены о времени начала наступления, спокойно стояли на местах. Благодаря этому блестящий план блестяще провалился. И теперь мы вновь у разбитого корыта: стоим на старых позициях.
А ведь ещё утром, мы так самоуверенно и гордо двинулись вперёд! Тогда же подо мной упала лошадь, я сильно ушиб руку и невольно подумал: скверное предзнаменование! К несчастью, я оказался прав…
Я всё более начинаю терять надежды, гибнут мечты. Я вступил в революцию со светлыми, яркими грёзами, а теперь борюсь почти без надежд, с кровавой, незаживающей раной в душе.
Народ меня разочаровал, его тупое равнодушие убивает мой верующий идеализм… Даже в этой оборонительной святой войне народ не всколыхнулся, не стал на защиту своей революции и своих последних надежд. Нет никакого подъёма, отсутствует всякий энтузиазм. Точно всё притупилось, всё в нём заглохло. Вековое рабство убило в народе живую душу и он не в силах понять и ощутить свободу…
«Рождённый ползать, летать не может». Вся буржуазия и дворянство, даже мещанство равнодушны к судьбам страны. Буржуазия поразительно пассивна: она даёт денег, не организует никакой помощи фронту! Лишь передовые рабочие и сознательные крестьяне поднялись на защиту страны и революции, да и то не дружно. К тому же этих так мало, слишком мало.
Масса слишком пассивна, она спокойно взирает на свой тяжкий позор и лишь глухо, безпомощно стонет.
И сорвалась, провалилась оборона. А оборона была возможна! Блестящая, победоносная оборона…
Но теперь всё погибло. Тыл окончательно дезорганизован, фронт изнервничался, всё расхлябано… И наростает скептицизм, который влечёт к могиле… Странная тревога овладевает душой… Во мне происходит перелом, но слома ещё нет: всё еще светится в дали огонёк.
Сегодня, утром, мы на конях выехали на разведку в направлении Озургет. Был уже жаркий бой и мы постепенно приближались к огню. На девятой версте турки нас обстреляли пулемётным огнём с леваго берега Нотанеби. Мы ответили оружейным редким огнём… Потом мы поспешили к резерву, чтобы вместе с ними ринуться в бой. Но нас ждало глубокое, тяжёлое разочарование: в дороге нам сообщили, что Евгений подал в отставку и что образовавшийся новый кабинет Чхенкели предложил туркам перемирие к пяти часам пополудни. Меня точно обухом по голове ударили. Я поскакал к Мазниеву. Он тоже был смущён и омрачён. Мы на фронте не хотели и не хотим перемирия… Отставка Евгения меня опечалила, ибо я его ценю, как политическаго деятеля, и люблю, как человека. Создаётся замкнутый круг – из котораго нет выхода: я всею душой против перемирия, но вместе с тем, ясно чувствую нашу неспособность к борьбе. Трагедия… Но это лучше комедии…
Меня экстренно вызывают в Тифлис. Зачем?... Вчера я ходил на Чолок и видел там очень много турецких трупов. Это поработали горийская гвардия, отряд Исполнительнаго Комитета и броневик №4. Трупы уже разлагаются и среди погибших много персиян. Я никогда не видел такой массы трупов, и стонала душа. Какое несчастие война, как она неизбежна подчас! Вот и теперь мы в разорённом доме и все дома и деревни кругом опустели. Как жаль мирное население, которое более всего страдает и с той и с другой стороны.
Сейчас я в санитарном отряде. Наши сёстры хорошие работницы. Их следует уважать.
17-го апреля 18 г., ст. Белагори
Возвращаемся из Тифлиса на позицию. Настроение в Тифлисе скверное, тяжёлое. Меня встретили там тепло, но мне было стыдно, ибо я чувствовал себя побеждённым. В Тифлисе трудно и нудно жить. Едем организовывать оборону. На позиции легче душе, там больше самообмана… А это лучше…
4-го мая 18 г. Поезд.
Едем в Ланчхуты. Друзья мои спорят о красоте и как-то странно слушать эти споры. Александр совершенно отрицает и хоронит её. Другие не разрешают ему этих торжественных похорон. И как-то странно подумать, что эти оживлённо, безпечно спорящие люди, тесно сбившиеся в маленьком купэ служебнаго вагона, в большой степени могут влиять на развёртывающиеся события…
Уже окончательно решено нам ехать в Сухум – отвоёвывать его у большевиков. Надо торопиться, ибо создалось угрожающее положение. Большевики укрепились на правом берегу Кодора и каждую минуту готовы переброситься на левый. Если это им удастся – прощай революция, прощай оборона!
Трудно и больно расставаться с фронтом, ибо мы уже привыкли к фронту, а фронт привык к нам. Присутствие тифлисской красной гвардии несколько успокаивает народ. Уход с фронта похож как будто на бегство, но он необходим, прежде всего, для самаго фронта, ибо торжество большевитской анархии равносильно полному разложению фронта…
На-днях штаб тифлисской гвардии объездил весь наш фронт – от Нотанеби до Шемокмеди. Я видел бедную, поруганную Гурию!... Она похожа на обезчещенную красавицу… Бедная, несчастная, но гордая и прекрасная Гурия!...
С Шемокмедскаго монастыря открывается чудный вид на долины Батума и Нотанеби. В бинокль мы наблюдали Озургеты и видели одиноко бродящих аскеров…
Это они нас победили! Какой позор…
2. Сухумский поход.
6-го мая 18 года, поезд Чаладиди.
Едем большим эшелоном в Поти. Едем в Сухум опять на несчастный внутренний фронт…
Вчера была печальная, грустная пасха на позициях… Шёл сильный дождь, и люди мокли в грязных окопах… И почти никто не вспомнил этих молчаливых героев, готовых принять и отразить удары врага. Лишь кутаисския женщины и тифлисские рабочие вспомнили фронт и порадовали его своими скудными дарам. А где-же так называемое общество? Где вы – наши большие патриоты и буржуазныя женщины, которыя умели так рабски усердно служить самодержавному фронту?! Или вы привыкли быть лакеями самодержавного царя, но не хотите, не можете быть друзьями народа?
6-го мая 18 года. Поти. Вечер.
Сегодня наш штаб выезжал в Очемчиры на катере «Румыне», но шторм вернул нас обратно. Энергично готовимся к Сухумской экспедии. Этот поход занимает меня сложностью привходящих обстоятельств и своей политической стороной. Придётся выказать большой такт, ибо население спровоцировано, а у большевиков есть пушки, пулемёты и много людей… Знаю, что всё это добро попадёт в наши руки…
7-го мая 18 года. Море.
Едем на маленьком катере «Румыне» в Очемчиры на разведку. Завтра начнём высаживать десант и приступим к активным операциям против сухумских хулиганов. Надо будет действовать решительно! А ведь сколько моих бывших друзей среди них, сколько дорогих и светлых воспоминаний связано у меня с ними. Сёва, Ефрем, Амберкий! Ведь это всё мои друзья. Особенно Сёва. Я его сильно любил; люблю даже теперь, но сердце моё загрубело. Слишком тяжёл крест революции, он требует жертв. Я не хочу этих кровавых жертв. Я приложу все усилия, чтобы их не было, но если противник изберёт борьбу – я буду решительным…
Меня уже травят так наз. «большевики». Они называют меня палачом, ренегатом и даже провокатором. И всё потому, что я борюсь за торжество революции и не становлюсь анархистом!
Мои родные заперты в Сухуме. Судьба их меня очень тревожит. Я боюсь даже думать об этом… Но если они что-нибудь сделают со стариками – я буду… Читаю грустную, красивую книгу Герцена «С того берега» и в грусти нахожу покой.
9-го мая 18 года. Море. Утро.
Наша «Великая армада» подплывает к Очемчирам. Мы мобилизовали весь наш флот и получается внушительная картина. Нас охраняют резвые истребители. Наше смелое предприятие блестяще удалось. Имея врагов с обеих сторон, рискуя очутиться под ударами и турок и большевиков, - мы всё-же морем перебросили все наши силы. Смелость авантюры! В войне слишком много авантюризма и лучшие полководцы были наилучшими и счастливыми авантюристами…
Многие красноармейцы боялись моря, но к счастью, всё хорошо сошло. Придётся несколько повозиться с выгрузкой людей, лошадей и артиллерии: ведь в Очемчирах нет пристани…
Море чудное, утро тихое, мягкое. Любуюсь и морем и гордым пейзажем гор. Но как-то хуже я начинаю понимать красоту… Тяжесть событий притупила вкус.
В Очемчирах нас встретят друзья. Встретят, наверное, и те князья, которых позавчера я так холодно и сухо принял. Попросу говоря, я попросил их «выйти вон». Сегодня я с ними буду ещё более резок. Именем революции мы идём к демократии.
9-го мая 18 г. Очемчиры. Вечер.
Дессант благополучно высадился. Наши силы произвели большое впечатление и успокоили встревоженный город. Здесь мы сразу связались с демократическим самоуправлением и с советом крестьянских депутатов. От князей мы сразу резко отмежевались и теперь они косятся на нас. Во главе князей стоят: старик Александр Шервашидзе, укрыватель разбойников Таташ Маршания и известный реакционер Димитрий Маршания. Либеральный князь Нико держится возле них. Александр просил меня повидаться с ним. «Я хочу помочь вам» - сказал он. «Разве вы не видите, что мешаете нам», - говорю я ему. «Самое лучшее, вам немедленно отсюда уехать». «Хорошо! - говорит старик, – но знайте, что триста моих всадников всегда к вашим услугам». «У нас достаточно своих сил», - говорю я и ухожу.
11-е мая 18 г., сел. Адзюбжа. Имение Шашковскаго.
Вчера вечером прибыли на Кодор. У нас восемь орудий, двенадцать пулемётов и около трёхсот штыков. Вот все наши силы… Был сход с представителями гудаутскаго и гумистинскаго участков. Представители кодорского участка держались хорошо и твёрдо, предлагали гудаутцам и гумистинцам скорее ликвидировать грустную историю. Я говорил крестьянам о цели и характере нашей экспедиции. Слушали хмуро, но внимательно.
Мы поставили ультиматум: сдача оружия и свободный въезд в Сухум. Срок ультиматума истекает сегодня в 5 часов вечера. Посмотрим, что ответят. Мучительно не хочется крови!...
Сегодня видел своих знакомых крестьян. Когда-то я работал среди них. Они отнеслись ко мне с доверием, и это порадовало меня. Приложу все усилия к миру. Не надо крови.
Воображаю, в какой тревоге мои старики. Ничего, дорогие, скоро я буду у вас…
Мы поместили штаб в имении генерала Шашковскаго, бывшаго главнаго уполномоченнаго министерства земледелия на Кавказе. Этого большого генерала революция страшно опростила и он теперь похож на простого крестьянина. Население к нему хорошо относится. С нами он любезен. Я его знал в дни его величия и теперь мне его жаль…
Боже! Что сделали с революцией большевики! Как её изгадили, искрошили и как надругались над ней. Нужно спасти её или погибнуть…
12-го мая 18 г. Адзюбжа. Имение Шашковскаго.
На наш ультиматум ровно в 5 часов вечера 11-го мая, противник ответил орудийным, пулемётным и ружейным огнём. Это было вероломство, ибо стрельба была открыта по мирным абхазцам, безпечно бродившим около нашей канцелярии. К счастию, жертв не было, ибо негодяи скверно стреляли. Но паника началась сильная. Абхазцы мигом разбежались и ускакали на своих конях. Мы быстро выдвинули наши роты к реке и выпустили несколько снарядов. Лил страшный дождь!...
Утром 12-го вновь поднялась стрельба, но на этот раз инициатива боя принадлежала нам. У противника пока обнаружено около шести орудий: четыре у Драндскаго монастыря и два за Кодорским мостом. Наш несравненный Валико Шарашидзе пустил в ход лишь один взвод полевой батареи и быстро привёл к молчанию все орудия неприятеля.
Я и Александр в это время были на наблюдательном пункте – в школе. Валико лихорадочно высматривал неприятеля. Вдруг он оживляется, лицо его выражает тревожный восторг и он кричит телефонисту: «Взвод к бою! Батарея неприятеля обнаружена». И в самом деле – мы видим четыре огненных языка, временами вырывающиеся из дула орудий – правее монастыря. Слышится спокойная, резкая команда Валико. Взвод начинает нащупывать батарею противника. Но наши разрывы очень высоки и они удалены от противника. Я с Александром молча переглядываемся и теряем веру в артиллерийские способности Валико. Но слышится всё новая и новая команда. Раздаются новые выстрелы и разрывы всё более угрожающе нависают над неприятелем. «Беглый огонь взводом! Гранатою! Огонь!», - командует Валико, и мы наблюдаем в бинокль бегущую неприятельскую прислугу. Батарея и лошади брошены. Мы аплодируем и кричим браво. Валико тихо посмеивается… Молодчага!...
Противник глупо и безпорядочно стрелял. Его снаряды ложились всюду, порою рвались около нас, но не наносили вовсе потерь. Наши положительно привыкли к ним и не обращают на них внимания.
Но у нас был один несчастный, трагический случай: нашим преждевременным разрывом убило одного санитара и чуднаго нашего пулемётчика Абуладзе. Смерть Абуладзе меня глубоко опечалила – это был один из лучших гвардейцев. Его я ценил и любил…
Сегодня с утра вновь поднялась стрельба. У противника работало лишь одно орудие, которое старалось разбить наш наблюдательный пункт. Мы обстреляли окопы противника по обе стороны моста и выгнали его из окопов.
Пехота и пулеметчики разстреливали бегущаго врага.
14-го мая 18 г. Адзюбжа. Наблюдательный пункт.
Туманное, нудное утро, но будет хороший день. Слышится одночная редкая, перемежающаяся стрельба. Вчера приехал мой славный Илико со своим отрядом: это храбрые, добрые ребята. Прибытие этого отряда, насчитывающаго до 200 штыков, меня очень радует, ибо исход нашей затягивающейся борьбы этим предрешается.
У большевиков крупныя силы; на нашем фронте у них обнаружено около 10 орудий, много пулемётов и до двух тысяч воинов. Но они не страшны: наш маленький отряд расщёлкает эту воинствующую банду…
15-го мая 18 г. Адзюбжа. Наблюдательный пункт.
Завтра утром решено перейти в наступление. Думаем охватить противнику левый фланг, перебросив абхазскую конную сотню вместе с испытанным отрядом Исполнительного Комитета через Кодор – в брод и ударить на врага, в лоб – через растянувшийся Кодорский мост. Завтра к этому времени кое-что будет ясно…
16-го мая 18 г. Цхургили. Берег моря.
Я и Леван Тумаркин ждём истребителей. Выезжаем на морскую разведку и думаем обстрелять повстанческий берег.
Местность здесь очаровательная!.. Глядя на море, я начинаю мечтать. Как прекрасна природа и как люди испакостили её. Сколько в ней простора, шири и как много рогатин понаставили люди! Светлые, чистые надежды революции потускнели и окончательно обтрепались…
Нужно вновь озарить революцию и бережно украсить цветами…
Вокруг нас тёмной рукой сплетается сеть гнусной провокации. Сперва нас называли дворянской гвардией, но после того, как само крестьянство видело, как резко обошлись мы с бывшим сиятельным сословием – эта провокация сорвалась. Теперь пошла гулять новая, ещё более гнусная и глупая сплетня – нас называют турецкими агентами и союзниками турецких банд! К нам даже приезжала армянская делегация, чтобы воочию убедиться в подлинном характере нашего отряда. Мы им показали наших рабочих красногвардейцев и среди них многих армян.
«А нам говорили, что с вами идут турки, - говорили они, - теперь мы знаем, что они лгали».
И этой вечной, низкой ложью они дурачат народ! И эти подлые демагоги нас называют турецкими агентами, нас, возвращающихся с батумского фронта! Наглость и безстыдство не могут идти дальше…
Князья здесь вновь со всех сторон стали к нам липнуть. Мы их просто прогнали. Вчера наш штаб выслал из пределов военных действий священника Туманова и Николая Тавгиридзе. Последняго для того, чтобы «своим присутствием не вносил путаницы и сумятицы в умы крестьянства!». Он оскорблён и обижен. Но совершенно напрасно…
Читаю Джека Лондона и отдыхаю. Я так устал…
17-го мая 18 г. Утро. Санаториум Смецкого.
Сегодня в 4 часа утра мы повели наступление и быстро опрокинули врага.
Дело было так.
15-го вечером мы на двух истребителях обстреляли берега между Сухумом и устьем Кодора. Этим мы создали замешательство в лагере противника.
16-го утром – по некоторым причинам домашняго характера – нам не удалось перейти в наступление. Весь вчерашний день мы провели в лихорадочных подготовительных работах.
Чтобы приободрить публику, я стал строить броневую тачку. С этой импровизацией мы провозились до 12 часов ночи, а на разсвете было назначено наступление. Импровизация наша не удалась, ибо наш броневик не двигался с места, но тем не менее гвардейцев развлекла эта работа: люди любят самообманы.
В 12 часов ночи я ушёл на наблюдательный пункт к Валико, чтобы немного вздремнуть. Вдруг сквозь сладкий, спокойный сон, слышу властный голос Валико: «Артиллерия к бою!»
Мигом вскакиваю и бегу к мосту – к штурмовым ротам. Раздаётся первый пронзительный орудийный выстрел. «Это полевая – 902 года», - думаю я и ускоряю бег. Орудийные выстрелы учащаются; скоро поднимается адская, страшно-чарующая музыка. Это ураганный огонь. Наши роты уже подошли вплотную к мосту и притаились.
Я быстро обхожу их и ободряю. Они весело шепчутся… Александр среди них и своим присутствием делает всех храбрецами. Наш славный Христафор Шарадзе бегает как угорелый и размещает свои пулемёты. Ротные командиры на своих постах.
Вдруг Валико переносит огонь восьми орудий на неприятельские окопы. Это сигнал к атаке. «Ура! Ра-ра-ра!..» Все смешались. Мы на мосту, уже пробежали мост и бросились в окопы неприятеля. Они почти опустели; оставшиеся бойцы имели жалкий, испуганный вид. Наши их обступают, бранят. Но не совершают над ними насилий. Воины революции милостивы к побеждённому врагу… Поздравляем друг друга со славной победой; многие целуются.
Мы энергично преследуем бегущаго противника, забрали толпы пленных, пушки, пулемёты и продовольственные склады. Какой успех! У нас только семь легко раненых!
Сейчас мы в мирной, спокойной и богатой обстановке санаториума. Нас здесь хорошо приняли и в этом дворце легко дышится после тревог и трудностей походной жизни. Нас около пятнадцати всадников. Мы гоним врага и спешим в Сухум… К родным.
17-го мая 18 г. Сухум. 3 часа дня.
В час дня мы, человек 20 всадников, въехали в Сухум. Ехали всё время без помехи. Разбитый противник даже не пытался задержаться и сопротивляться. Наш переход, как и наш первый натиск, был молниеносный.
Невозможно описать бурнаго восторга освобождённых сухумцев. Толпы ликующаго народа встречали нас радостными криками и осыпали цветами! И ликовала не буржуазия, которая встретила нас довольно сдержанно, - ликовала подлинная демократия, вырвавшаяся из большевитского плена. Я никогда не забуду этой радости и самой искренней, самой неподдельной благодарности к нам. Радовалась душа, успокаивалась совесть при виде этой благодарной, ликующей толпы…
Большевики не предполагали такого быстраго и позорнаго финала. Их «Сухумская Правда» ещё сегодня печатает лживые победныя реляции и смело заявляет, что положение их на фронтах чрезвычайно прочно. Мы читаем «Правду» и весело смеёмся над ложью! Большевитский штаб бежал, оставив на произвол судьбы своих несчастных соратников. Очевидно, это у них считается хорошим тоном! Особенно странно, даже обидно, что в рядах трусливо бегущего штаба был Сёва, котораго я знал смелым и решительным воином. Я думал, что он способен на жертву. И я говорю теперь, после победы: не надо упиваться успехом! Если бы у большевиков были смелые и честные вожди, они непременно разбили бы нас! Ведь они были во много раз сильнее нас, ибо одних пленных мы забрали в полтора раза больше нашего отряда, отбив у противника 18 орудий и до 30 пулемётов! Но у них не было вождей, а были только шкурники… И эти шкурники, видимо, любили хорошо пожить! Они разместились в великолепной гостинице и питались изысканными блюдами. Мы перехватили их штабной обед и много смеялись, весело уплетая роскошныя порции Эшба, Сёвы, Лакобы, Амберкия и многих других – избранных! Список их висел на стене, и было строго сказано, что безплатных обедов никто, помимо членов штаба, не могут пользоваться. В центре огромнаго зала был накрыт большой стол для штаба. Проголодавшиеся, но весёлые мы разместились за этим столом, и нашим шуткам не было конца. Спасибо вам, бегущие «товарищи», за вкусный и даровой обед!.. Ведь мы живём гораздо хуже вас и знаем только общий котёл…
22-го мая 18 г. Сухум.
Я в родной обстановке, в своём городе и среди своих. Бедные, дорогие мои старики! Как они переволновались и как безумно были рады мне и брату! Отец мой скрывался, боясь мщения… Большого счастья людям не дано! Теперь в Сухуме самая ответственная, тяжёлая работа: организация новой власти и возстановление революционного порядка. Я убедился, что побеждать гораздо легче, чем организовать новую власть! Всё несчастье в том, что на местах слишком мало серьёзных и дельных работников…
Сегодня к нам приходила делегация от армянскаго национальнаго совета.
Делегация чувствовала себя несколько сконфуженной, ибо армяне Сухумскаго округа в массе своей примыкали к большевикам. И это не потому, что армяне-арендаторы глубоко прониклись идеями большевитскаго коммунизма, а лишь потому, что они в большевизме надеялись найти свой спасающий щит. В этом искании щита, в этой вечной неуверенности в собственных силах и в тревожном, безпокойном искании внешних, чужих и чуждых сил – великое несчастье этого истерзаннаго, гонимаго народа. И не потому так плачевна и порой преступна «армянская политика», что плохи и преступны армянские политические деятели, а потому, что у армянского народа нет прочной собственной почвы, а, следовательно, и уверенности в собственных силах. Из этого проистекают все ошибки, все зигзаги армянской политики. Типичной выразительницей положения армянскаго народа является партия «Дашнакцутюн», и великое несчастье этого народа в том, что он пока объективно не способен родить иную национальную партию. Нужно понять эту трагедию маленькаго народа и надо уметь почувствовать всё боли ея.
Делегация передала мне, что армяне Сухумскаго округа хотят выселиться из пределов округа и искать себе иного пристанища. Мне было тяжело и больно слушать их, и я всячески уговаривал их не бросать насиженных мест. «Ваше волнение разорит вас и нанесёт огромный ущерб всему округу», - говорил им я. Они соглашались со мной, но мрачно добавляли: «Иного выхода у нас нет: боимся турецкаго дессанта». Я их ободрял, разуверял, но сам же плохо верил…
Да, я лучше понимаю теперь чужое несчастье, ибо мы сами несчастны. И все эти победы и восторги не побеждают моей печальной тревоги: турецкая опасность угнетает меня!... Мало огней впереди…
Нас опять спешно вызывают в Тифлис; турки уже в 80-ти верстах от него! Мы все спешим туда, хотим борьбы и будем бороться.
24-е мая. Раннее утро. Сухум.
Только что вернулся из Гудаут: ездил туда с ротой Г. Ломтатидзе. На большом абхазском сходе выступал я. Мне отвечали старики-абхазцы и благодарили нас. Это всё бывшие «большевики»! Они считают себя виновными и говорят: «Мы болели тяжёлой болезнью, и вы исцелили нас»! Мне хотелось им верить…
На сход смело явилась одна гудаутская большевичка. Когда-то, и не так давно, я её хорошо знал и уважал. Она внимательно слушала меня и молчала. Её присутствие раздражало, несколько волновало меня и я сказал: «Здесь есть буржуазныя женщины, которые переметнулись к большевикам. Мы прощаем им все старыя грехи, но пусть они не злоупотребляют нашим великодушием». Все посмотрели на гудаутскую большевичку и она потупила глаза. После схода она подошла ко мне и сказала: «Почему вы задели меня? Если хотите, арестуйте меня, я не боюсь ареста». «Нет, сударыня! – говорю я ей. – Мы не сделаем из вас мученицы за идею. К тому же вы так малозначны»…
Бежавшие большевики засели в Гаграх, но у нас нет времени заняться ими: Тифлис настойчиво и нервно зовёт нас! Здесь мы оставляем Илико и Самсона со своими отрядами: сами они славные ребята, и отряды у них хорошие. Сам я спешу на тифлисский фронт, и нетерпение съедает меня: ведь турки так близко и нагло подступили к Тифлису. И кто знает, что ждёт меня там? И вернусь ли я вновь в эти места? Быть может, всё уже кончено, всему конец?!
25-го мая 18 г. Сухум. Светлая ночь.
Ужинали все вместе, но не было веселья. Убита душа, и нет надежд! Слишком велики несчастия, обрушившиеся на нашу страну, и слишком слаба сама страна, слишком ничтожны мы! Кажется, мы все подходим к пропасти и должны свалиться с остатками истерзанных надежд… А падать в пропасть ведь так не хочется! Порой так мучительно хочется жить, любить и верить… Но нет любви и меркнет, угасает вера… Тяжело!..
27-го мая 18 г. Полдень. Море.
На захваченном транспорте № 107. Рано утром выехали из Сухума. В Сухуме оставили Илико, Самсона, Леонида, Майка, Левана. С ними оставлены два испытанных отряда, они должны окончательно ликвидировать анархию в округе. Я с Александром и с основными отрядами спешим в Тифлис – защищать его от внешних и внутренних врагов революции. Будем защищать его всеми силами, ибо падение Тифлиса равносильно падению революции в Закавказье! Ночью простился с родными. Милые, дорогие – я с ними ни разу не успел пообедать и они не могли вволю наговориться со мной! Но ведь я так был занят!...
Что ждёт нас в Тифлисе?
Вспоминаю своё детство: «счастливое, невозвратимое детство». В начале я очень любил героические мечты, потом стал задумываться над проклятыми вопросами и часто спрашивал: «в чём цель жизни?» И отвечал: «в вечном искании и постоянном движении. Цели нет, есть только стремление к цели и в этом весь смысл, всё содержание и счастие жизни»… В этой горестной, тяжёлой обстановке я всё более убеждаюсь в правде своей детской философии.
3. Валико Джугели об объявлении самостоятельности Грузии и о душетском восстании
23-го мая 18 г. Поти. Утро.
Много, много сюрпризов. Головокружительных, сшибающих с ног! И всё печальных… Было много слухов, самых разнообразных и кое-что, быть может, худшее, оправдалось. Прежде всего, нас смутил и сильно огорчил немецкий пароход на потийском рейде. «Немецкий флаг», - сказал капитан, указывая на бухту. Мы посмотрели туда, и все почувствовали страшную боль. Потом мы видели целые взводы бывших немецких военнопленных солдат, вооружённые нашими трёхлинейками. Мы совершенно растерялись. Наконец, нам сообщили, что Закавказский Сейм распустил себя, и Грузия 26-го мая в 4 ч. дня объявила свою самостоятельность. Бедный, недолговечный и безплодный Сейм! Бедная, покинутая, «самостоятельная» в своём несчастии Грузия!.. Самостоятельность маленькой пташки, захваченной в могучие когти коршуна!.. И вызывалась-ли эта самостоятельность роковой необходимостью или же здесь торжествовал проклятый национализм?! Я молчу, ибо ещё не разобрался в страшном узле смешавшихся событий. Знаю одно: «Самостоятельная Грузия» ещё более сгустила мою грусть. Но знаю и то, что война и революция нас бросили в заколдованный огненный круг и что собственными силами из этого огневого круга мы не выскочим. При создавшемся положении наименьшим злом я считаю дружественный протекторат Германии, ибо Россию от нас оторвали, а Англия и Франция пока вне наших досяганий: бедная, бедная, изувеченная Россия! Как я любил тебя, твоё светлое будущее, твою грядущую озарённую свободу и как грущу я теперь, как тоскую над твоим развалившимся, немощным, гибнущим телом…
На немецком транспорте в Поти прибыла германская делегация с генералом фон-Лоссовым во главе. Я видел этого статнаго, властнаго и надменнаго генерала: как хорошо быть победителем!..
Говорят, что в Батуме разлад между немцами и турками на почве дележа Закавказья. Оптимисты утверждают, будто Германия энергично возражает против разбойной политики Турции. Хочется быть оптимистом.
29-го мая 18 г. Поезд в Тифлис.
Скоро, скоро будем в Тифлисе – в древней и новой «столице» Грузии…
Что новаго там, чем люди живы? Что поделывает наш славный исполнительный комитет? Многие уже говорят: «Мавр сделал своё дело. Мавр может уйти». Даже цинично добавляют: «Должен уйти»…
17-го июня 18 г. Тифлис.
Тяжело, очень тяжело, но воскресают мечты. И хотя наша страна и революция не переживали такого страшнаго кризиса, но я начинаю верить, что кризис пройдёт…
Мир уже подписан в Батуме. Тяжёлый, позорный, несчастный мир. Этот мир произвёл на меня гнетущее впечатление. Во фракции я отстаивал войну и говорил: «Лучше славная смерть в борьбе, чем позорная жизнь народа». Но я остался почти одинок. Это ещё более смутило мою печаль и углубило моё отчаяние и мне захотелось бежать от всего, от позора родной страны и от собственнаго безсилия. Я не владел уже собою, всё меркло вокруг меня и я сказал, что не доверяю правительству, подписавшему этот несчастный мир и что ухожу от всякой работы. И я ушёл разбитый, полувоенный, с опустошённой душей. И вслед за мной пришли ко мне большой Ной и несравненный Герасим. И они стали успокаивать меня, утешать. И вдруг мне стало стыдно! Большой Ной, признанный вождь нашей демократии, вождь, носящий в себе величайшую печаль гибели надежд, - успокаивал меня – маленькаго человека! Мне стало стыдно за своё малодушие, за преступную роскошь грусти, ибо грусть и отчаяние теперь являются постыдной роскошью. Нужна неустанная работа, нужна неустанная борьба…
Вчера был на важном совещании наших вождей. Решено Н. Н. Жордания сделать главой правительства. Это последняя ставка, лучшая жертва демократии. Она необходима… Я стану работать с большой энергией и восторгом…
Идея входа Н. Н. Жордания в правительство первоначально принадлежала Е. П. Гегечкори. Это было давно на квартире Чхенкели, перед отъездом Ир. Г. Церетели в большевитскую Россию. Тогда Евгений не нашёл сторонников. Теперь я ухватился за эту идею, как утопающий! И хотя я не сторонник культа героев, но знаю, что Н. Н. Жордания самая крупная личность, какую я когда-либо встречал. И эта личность должна оглавлять нашу власть…
9-го июня 18 г. Заседание С. Р. и С. Д. Тифлис.
Говорит Чхеидзе о власти. Живообразно. В зале много смеха, но вокруг грусть… Только что приехал с позиции. Завтра вновь возвращаюсь туда. Теперь мы держим фронт против татар и турок. Старые окопы, опоясывающие Тифлис с юга – нам очень пригодились. Неприятель почти подошёл к Тифлису… Был с товарищами в Сандарах. Аскеров пока там не видно. Посмотрим дальше…
12-го июня 18 г. Сандар. Утро.
Чудный, солнечный, мягкий день. Через час выступаем дальше: устанавливать границы новой, независимой, свободной Грузии! Местность здесь прекрасная, урожай великолепный…
Мне очень жаль татар, и вместе с тем я страшно обозлён на них! Своим невежественным безрассудством они губят и нас и себя… Вчера я, Александр, Валико и Данелия ездили в деревню Сарван на татарский сход. Там было много вооружённых конных и пеших татар. Мирно и долго беседовали с ними, разместившись на мягких коврах под сенью могучих деревьев. Меня поразила дисциплинированность этих диких татар; несмотря на многолюдность сборища, не было шума. Говорил только один, остальные молча внимательно его слушали и молча же с ним соглашались… Татары были очень любезны и угостили нас вкусным, хорошим чаем…
«Как вы относитесь к самоопределению народов?», - спросил меня один полуинтеллигентный татарин.
«Мы отстаиваем его целиком», - с гордостью ответил я.
Татарин молча многозначительно покачал головой…
Вчера к нам приезжали главнокомандующий Квинитадзе с генералами Ахметеловым и Мазниевым. Квинитадзе предлагал нам резкую решительность и всеобщее разоружение татар. Мы несколько смягчили его суровость и охладили его пыл. Мы будем и здесь действовать по традиции: мы будем воздействовать не только физически, но и морально. Это даёт более блестящие результаты… И в этом наша сила. Сила демократии…
12-го июня 18 г. Поле. Глухая ночь.
Ужас! Невыразимый ужас… Сегодня убили моего Валико, Валико Шарашидзе! Неоценимая и невознаградимая потеря.
14-го июня 18 г., ст. Садахло.
Мы опять в Садахло. Здесь когда-то мы сражались с многочисленными татарскими бандами и эти банды убили двух наших хороших товарищей – Канделаки и Резваго. Тогда впервые пришёл к нам дорогой Валико и у него были две маленькие, двух-с-половиной дюймовыя пушки… Это была зарождающаяся артиллерия нашей гвардии…
В стенах остались старыя бойницы и кругом сохранились наши окопы…
Настроение тяжёлое, убийственное, несмотря на наши успехи…
Вчера был жаркий, горячий день! Мы с боем взяли деревню Б. Коша-Килиса, где был убит наш Валико. Бедный, несравненный, незаменимый Валико! Ему не было равнаго среди нас!.. Валико был безрассудно смел, необыкновенно скромен и прост. Он был выдающийся, самобытный артиллерист и хороший организатор. Кем заменить его?!..
В смерти его отчасти повинен я, ибо идея набега для освобождения осаждённого Шулаверы принадлежала мне… Но безрассудный друг не подождал меня! С десятью конными разведчиками, под градом пуль – он переплыл реку Храм и лихой атакой взял деревню. Здесь он был убит из засады… Мы тщетно искали его на этом берегу и какая-то тревога смущала мне душу… Вдруг прискакал разведчик и сказал: «Валико убили». Я был ошеломлён. Старые артиллеристы стали плакать. Я пришпорил своего коня и мигом очутился на том берегу. Валико лежал на лужайке. Разведчики окружили его и молча рыдали. Некоторые из них были ранены… Валико посадили передо мной, я его крепко обнял и тихо поехал к рыдающей батарее… Слёз не было у меня…
Вчера мы отомстили за нашего друга! Ровно в 5 часов утра мы перешли реку Храм. Это была лихая атака! Наша гвардия и первый конный полк занимали правый фланг; на левом фланге у моста Храм стояли немцы, несколько рот регулярной пехоты и броневики. Я был доволен, что немцев не было на нашем фланге… Без четверти пять наша артиллерия открыла беглый огонь по укреплённому берегу у Коша-Килиса. Христофор подполз со своим пулемётом к самому берегу. Была страшная трескотня. Мой конь горячился подо мной. Татарския пули жалобно свистали над нами… Я с одним кавалерийским взводом подъехал к реке… Река была глубокая, но моя лошадь смело и быстро двигалась вперёд. Впереди меня были два драгуна и офицер Кахашвили. Свист пуль заглушался бурными плеском воды, ощущения страха уже не было.
В 5 часов мы были на том берегу и стали выбивать из окопов упорно оборонявшихся татар.
Я очутился на левом фланге и рядом со мной Андгуладзе, офицер Амилахвари и разведчик Валико Георгадзе. Бедный, хороший Андгуладзе был ранен смертельно…
Через несколько часов вступили в освобождённые Шулаверы.
Всё население вышло к нам навстречу, всякий приносил что мог: хлеб, воду, фрукты. Старухи со слезами на глазах благословляли наш приход, дети весело кричали, а женщины благодарили улыбкой… И хотя стонала, страдала душа – эта всеобщая радость успокаивала и утешала. Как ликовал бы я, если бы около меня был мой Валико!
17-го июня 18 г. Тифлис.
Вчера вернулся с печальных похорон Валико.
Роковая случайность: Валико был похоронен в день своей предполагаемой свадьбы! 15-го июня. Он обвенчался с могилой… Его похоронили в Супса и ему были отданы все воинския почести. Похоронная процессия в Тифлисе была грандиозна: на трёх чёрных лафетах везли дорогия тела Валико, Данелия и Андгуладзе. Бедный, славный Андгуладзе! В гробу у него было спокойное, ясное и тихое лицо. Светлая грусть застыла на этом честном лице.
Бедные, дорогие, любимые!
27-го июня 18 г. Тифлис.
Опять поход! Опять кровь, жертвы и страдания… Отправляемся в Душетский уезд. Там форменное возстание спровоцированнаго, обманутаго крестьянства.
Я буду действовать с возможным тактом, стараясь оторвать здоровые элементы от обнаглевших хулиганов и провокаторов.
В политике много новаго. Моя мечта осуществилась: во главе Правительства стал Н. Н. Жордания. Он ввёл в своё Правительство несколько членов бюро исполнительнаго комитета. Это хорошо: такому Правительству можно служить беззаветно. Но в трудную, тяжёлую минуту принял власть Жордания: немцы, турки, анархия. Иногда становится жутко… Мне предлагают пост товарища военнаго министра… Но я решительно отказался, не хочу, чтобы гвардия потеряла меня и я потерял гвардию…
Вчера был в новом клубе раут в честь германо-болгаро-австрийской делегации. Я получил приглашение и отправился в клуб. Кто-то говорил речь, когда я появился. Вдруг мне стало невыносимо грустно, какая-то обида проникла мне в душу и, не подходя в столам, я ушёл…
Великое несчастье быть побеждённой страной!..
28-го июня 18 г. Мцхет. 7 час. Вечера.
Только что заняли Бебрис-Цихе и весь район этой старинной крепости. Я с Александром шли в наступающей цепи и чувствовали себя великолепно. В 5 часов открыли мы из 14 орудий ураганный огонь по Бебрис-Цихе, в котором засели повстанцы. Эффект был великолепный… Банды бежали без сопротивления, без оглядки, оставив «на поле брани» пулемёты и всякого рода припасы. Хорошее начало.
29-го июня 18 г. Около Мцхет. Утро.
Ночевали в поле. Был ночью дождь; теперь хорошо. Приступаем к выполнению плана. Мы разбиваемся на три отряда: вдоль леваго берега Арагвы наступает колонна Арчила Пурцеладзе, в центре идёт А. Г. Кониев, через Ксанку идём Александр и я. Из Сухума опять сюрприз: в Цхургилах турки высадили десант. Это произошло по инициативе Александра Шервашидзе и Таташа Маршания… Большевистская анархия помогла им.
В Сачхерах тревожно, скверно… Анархия всюду растёт… Надо быть решительным, даже безпощадным в деле спасения революции!..
1-го июля 18 г., сел. Канда. Утро.
Идём на Душет через Мчадисджвари. До сих пор двигались с боем и очень успешно. Противник уже разстроен и деморализован. Я верю в успех…
2-го июля 18 г. Дорога по Мчадисджвари в Душет. Раннее утро.
Вчера ночью я и Александр ездили в Тифлис. Там вести хорошия; турецкий дессант разбит, против воинствующаго Лечхума снаряжена экспедиция в Сачхерах и всюду анархия быстро ликвидируется… В самом Тифлисе несколько тревожно: по-видимому, там подготовляется «заговор» против демократической Грузии и этот заговор объединяет большевиков, русских чиновников и отчасти дашнакцаканов… У одного генерала нашли много динамита. Нужно быть очень бдительным и осмотрительным, у демократии слишком много врагов…
Наша экспедиция хорошо протекает. Население начинает понимать рас и довольно охотно сдаёт оружие. Пока мало крови, это радует меня… До сих пор сдано около 500 винтовок. Провокация постепенно теряет почву… Мы стараемся всюду устраивать митинги и наши передовые рабочие гвардейцы энергично агитируют… Силу оружия мы подкрепляем нравственной силой…
Погода чудная. Ночи великолепныя, но днём несколько жарко. Живём полной походной жизнью; и днём и ночью находимся под открытым небом… В ясныя, звёздныя ночи я смотрю на мигающия звёзды и о многом думаю, мечтаю. Успокаивается душа и мысли отдыхают…
Я всеми силами стараюсь избегать вооружённых столкновений и крови. Пока это удаётся.
Большевики меня безпощадно травят в своих листках. Называют ренегатом, палачом, провокатором. Преступники! История уже осудила вас!..
3-го июля 18 г. Над Душетом. Утро.
Ночь прошла спокойно. Колонна Кониева всё ещё у станции Цилкан.
3-го июля 18 г. Над Душетом. 3 часа дня.
Сейчас открываем орудийный огонь и я веду обходную колонну на соединение с Кониевым. Утром я и Александр ездили к нему и узнаём, что после успешнаго наступления – он вновь оттянул свою колонну. Это несколько безпокоило нас. Сегодня во что бы то ни стало надо соединиться с ним.
Население постепенно замиряется, жизнь входит в свои берега. Крестьяне приступили к полевым работал, засверкали серпы, задвигались арбы. Всё это радует душу.
4-го июля 18 г. Дорожная будка, около Душет. Утро.
В этой будке помещается наш штаб. С ранняго утра началась артиллерийская стрельба. Противник стреляет из двух орудий, но мы не можем обнаружить их. Наша одна батарея ему великолепно видна и он обстреливает её. Наши артиллеристы держатся молодцами. Артиллерия противника стреляет на три с минусом: снаряды ложатся вокруг до около нашей батареи.
Нужно зайти противнику в тыл и тем обезвредить его.
5-го июля 18 г. Над Душетом. Полдень.
Чудный летний день. Редкая артиллерийская стрельба. Еду на глубокую разведку. Завтра переходим в общее наступление. Надоела канитель…
6-го июля 18 г. Базалети. Раннее утро.
Сейчас выступаю с левой колонной в глубокий обход противнику. У нас 250 штыков, горный взвод Д. Канчели и четыре пулемёта Христофора. Уверен в успехе. Колонна Пурцеладзе-Гедеванова уже вчера выступила на Ананур по ущелью Арагвы – через Минван… Погода тоскливо хмурится…
6-го июля 18 г. Над деревней Аргуни. Полдень.
Совершаем утомительный и глубокий обход в тыл и во фланг противника. На противоположно оголённой вершине показались стройныя цепи вооружённых людей. Это, очевидно, рота Георгия Ломтатидзе, обходящая повстанцев справа. На нашем правом фланге сильная ружейная и пулемётная стрельба. Она постепенно затихает. Очевидно, противник спешно отступает. Я боюсь, что он ускользнёт от нас… Погода чудная. Солнце весело и сильно припекает. Окрестности очаровательны. Деревня опустела.
6-го июля 18 г. Вечер. Верхом из Ананура к Душету.
С радостно-грустными мыслями еду на отбитой у большевиков лошади навстречу нашему отряду. Радуюсь успеху. Наши обходы окончательно деморализовали противника. Отряд Сосо Гедеванова нагнал бежавшего врага и отбил у него оба орудия. Но всё же грустно на войне… Тоскует душа при виде опустевших сёл и невольных жестокостей войны…
Крестьянство здесь встречает нас угрюмо. Очевидно, оно нас считает врагами. Больно и грустно…
8-го июля 18 г. Ананур. Раннее утро.
Вчера отдыхали в Ананурах… День прошёл спокойно. Встретились с отрядом Гедеванова.
Сейчас выступаем на Ананур… По привычке я и Александр идём в передовой колонне и далее в передовой цепи… Люблю я это…
Передо мною шумная, весёлая Арагва. В детстве я полюбил эту реку и много о ней мечтал…
8-го июля 18 г. 14-я верста. 3 часа дня.
Идёт отчаянный бой. Противник занимает высоты и со всех сторон обстреливает нас. Мы совершаем тяжёлый обход. В горах. Нас около двадцати человек. Мы хотели выйти в тыл пулемётам противника… Гора слишком крутая, ноги скользят. При каждом падении Александр проклинает всех… Я весело смеюсь… Усталость превозмогает…
Пассанаур. Вечер.
Вступили в Пассанаур в 9 час. Вечера. С 10 час. Утра до 5 час. Вечера был жаркий бой… Мы расколотили противника и он поспешно бежал. Несколько человек, захваченных в пулемётных гнёздах, были на месте разстреляны. Я видел эту тяжёлую ужасную картину… Роковая необходимость… Я спас жизнь двум молодым русским пулемётчикам и это утешает меня. И чем труднее их было спасти, тем больше радость… Противник в безпорядке бежал и первыми спаслись вожди. В числе их был Серёжа!.. Странная и страшная вещь! Я и Серёжа, бывшие лучшие друзья, знавшие так много совместнаго горя и радости в прошлом, так часто мечтавшие об общей революционной работе – вдруг очутились по разным сторонам баррикады. Пока победила моя сторона. Серёжа позорно бежал… Прошлые светлые образы встают передо мной, воскресают былыя мечты и я проклинаю эту борьбу, эту прославленную гражданскую войну… В этой борьбе гибнет революция…
Серёжа, милый. Я тебя люблю и презираю. Люблю твоё прошлое, нашу светлую дружбу и наши мечты. И презираю твоё трусливое честолюбие, твоё малодушие в борьбе… И я благословляю судьбу за то, что не встретил тебя на поле брани: мне было бы стыдно за тебя…
Более собственной смерти я боялся встречи с тобой… Но ты бежал, не подождав меня и за это благодарю тебя…
11-го июля 18 г. Пассанаур. Утро.
Вчера у главной, левой колонны был бой. У противника вновь появились орудия. Я выступая с обходной, правой колонной… Она должна сыграть решающую роль…
11-го июля 18 г. Гудамакарское ущелье. Сел. Зандуки. 6 часов вечера.
Наша обходная колонна во главе с Ар. Пурцеладзе и с пулемётной командой Хр. Шарадзе выступила из Пассанаур в 2 часа дня. Из Казбека к нам приехали 12 верховых мохевцев, которые призывают нас в Казбек и обещали вооружённую помощь населения. Это всё рослые, молодцеватые ребята. Их привёз красногвардеец Авсаджанов…
От нашего обхода я многаго жду. В случае удачи мы одним ударом покончим с врагом. Неудача нас самих поставит в критическое положение. Завтра утром к нам выступит рота Г. Ломтатидзе. Она нас достаточно усилит…
Наша левая колонна уже заняла Млеты. Противник с боем отступает. Нам надо торопиться, чтобы замкнуть его в мёртвый круг.
11-го июля 18 г. Думацхо. Вечер. Церковь «Пири-Мзе».
Красота чарующая! Я упоён волшебством ея!.. Маленькия деревушки, грациозно ютящияся на зелёных склонах могучих гор, напоминают гнёзда ласточек.
Население нас встречает с белыми флагами и недоумевает. Здесь ещё царит средневековье: нет школ и никаких элементов культуры. Затёртое среди высоких гор население совершенно не разбирается в окружающих событиях. Оно задавлено горами, нищетой и невежеством. К нам постепенно подъезжают вооружённые, стройные мохевцы… В большинстве они казбекцы или жители Сни… Завтра решится судьба нашего обхода…
12-го июля 18 г. Думахцо. Раннее утро.
Провёл холодную ночь у костра… Зажгли огни бивуачные и кое-как спали на весёлой лужайке у старых развалин. Впрочем, я спал почти нормально, ибо могу спать в каких бы то ни было условиях… Мой Нестор (Ешмаки) почти не спал и наверное он проклинал наш обход и эту холодную ночь в горах. У Нестора очень оригинальный вид: вместо калош у него липовые лапти, а на голове мягкая широкополая шляпа. Он сидит на неуклюжей, сильной лошади и имеет вид разнежившагося, уже отяжелевшаго туриста… Он приехал в Ананур, а мы захватили его в обходную колонну… Я люблю бывать в походах с Нестором: полнее веришь в успех…
12-го июля 18 г. Бурсачильский перевал. 8 час. Утра.
Мы на перевале! Какой восторг… Перевал и окрестные хребты охраняются жителями Сно и Каркуча. Часть из них встретила и приветствовала нас на перевале. У них великолепный вид и они на хороших конях. Какое счастье, что они с нами! Без их помощи наш обход был бы почти безнадёжен… Все мохевския деревни, исключая Сиона и Гергеты, на нашей стороне…
Отсюда чудный вид на седой Казбек. Я долго любуюсь его гордой, мрачно-таинственной красотой…
Сказка!..
Нам здесь передали телефонограммы большевиков. Оне вскрывают плачевное их положение и ничтожество их сил. Все жалуются на отсутствие пулемётов, пулемётчиков, патронов или хлеба… «Мы голодаем!», - вопят они, но обещают всем белый хлеб!.. Жалкие авантюристы!..
12-го июля 18 г. Карчука. 2 часа дня
Наш отряд истомился в пути. Жители Карчука всему отряду устроили обед. Их неподдельная радость и широкое гостеприимство заставляют забыть усталость. Ахалцыхцы, которые до сих пор пошаливали, выслали к нам делегацию с белыми флагами… «Сила солому ломит»…
Приятная и тревожная весть. В Казбек из Владикавказа прибыл отряд Саши Гегечкори. Это нас устраивает: погибнет этот отряд…
Гора Казбек ушла в облака… Гордый, могучий, суровый Казбек!..
13-го 18 г. Сно. Утро. (Сно моё родное село – И. Х.)
Вчера ночью к нам подошла рота Ломтатидзе. Она за день совершила утомительный переход из Пассанаур! Теперь у нас достаточно сил – около 250 штыков при 8-ми пулемётах. Мы можем действовать смело и решительно…
Вчера противник из орудий обстреливал деревню Казбек (Степан-Цминда). Мы фактически уже отрезали врага, который ещё не чувствует ужаса своего положения… Скоро мы приступим к боевым операциям и разобьём врага…
13-го июля 18 г. Ачхот. Полдень.
В 11 часов мы заняли ачхотскую крепость, расположенную над Военно-Грузинской дорогой. Итак, противнику путь отступления уже отрезан!.. Некоторые, очевидно, за ночь успели проскочить в Казбек и теперь они из орудий обстреливают вершины и склоны гор, по которым спускается рота Ломтатидзе. Но я верю, что мохевцы и им отрежут путь отступления и весь «социалистический отряд» Гегечкори попадёт в наши руки!..
Господствующия вершины уже в наших руках.
С этой высоты я озираюсь кругом и восторгаюсь мощной красотою гор. Отсюда видны водопады, старыя крепости и живописныя деревни… И над всеми господствуют зелёныя, могучия, красивыя горы…
Мгновеньями я забываю войну и не слышу разрыва шрапнелей… Я весь ухожу в природу…
Величавый Казбек утром был виден. Потом он ушёл в свои облака…
Население Сно встретило нас очень приветливо и радостно… Угостили нас на славу. Первые раз в жизни ел вкусные и сочные «хабизгина»…
Женщины, особенно старухи, при встречах с нами плачут и тихо благословляют нас на борьбу. Многия их дети присоединились к нашей рати и это ещё более усиливает их светлую грусть… С любовью и любопытством осматриваю я этих милых старух и вспоминаю старинную, героическую грузинку-мать…
14-го июля 18 г. Казбек. Утро.
Вчера, вечером, мы наголову разбили «большевиков». Полный, окончательный разгром… Захватили у них 2 орудия, 4 бомбомёта, пулемёты, весь обоз и до 200 пленных… От «социалистического отряда» Саши Гегечкори остались «рожки да ножки». По дороге к Владикавказу валяются много трупов противника. Тяжёлая картина, но окаменело, умерло сердце…
В числе пленных тяжело раненый Фома Чубинидзе и сухумский шантажист Миша Гегечкори, который подписывался «за главнокомандующего».
Я и Шарадзе с четырьмя гвардейцами при двух пулемётах Льюиса преследовали бежавшего противника, группами забирая его в плен. Разбитый враг представлял жалкое, несчастное зрелище. Мы его захватили в узком, страшном месте Дарьяльскаго ущелья – между скалой «Пронеси Господи» и Гвелетским мостом. Над этим местом расположена маленькая деревушка Цдо, которая сыграла для большевиков роковую роль…
И не пронёс их Господь…
У противника не было никакого спасения: впереди засели мохевцы и действовал наш пулемёт, направо бешено катил свои мутныя волны Терек, налево вздымались отвесныя, высокия скалы. Сзади напирали наши… Получился смертельный, роковой круг!... Но Саша Гегечкори успел выскочить из этого круга. Он спасся в первую очередь. Такова их тактика…
Уже стемнело, когда мы достигли одиннадцатой версты. Нас было шесть человек и около двадцати пленных… Мы были утомлены и дальше не могли преследовать врага. К тому же нас пленные просили не идти дальше, так как большевики были укреплены в крепости Дариал. «Погибнем и мы и вы», - жалобно убеждали они…
Мохевцы дрались как львы. Наш приход воодушевил их. Они великолепные стрелки и хорошие воины. И как они любят оружие! Я видел мохевцев, имевших за спиной по 10 – 12 винтовок, захваченных у большевиков, и тем не менее лихо, неутомимо преследовавших врага… Они были страшно озлоблены на большевиков, которые совершенно разграбили Казбек. Мне с большим трудом удавалось успокоить и смягчить их. Но всё же удавалось… Что думали пленные «большевики», когда они видели, как «палач» с упорной настойчивостью спасал и оберегал их?!.. И этих несчастных пленных мне по человечески было жаль! В большинстве своём это были мингрельцы и лечхумцы, которым Саша Гегечкори обещал золотые горы, но дал роковыя теснины Дариала… Артиллеристы были русские…
Думал ли я когда-нибудь, что буду активным участником этой ужасной и грустной трагедии?!.. Думал ли, что крест революции так жестоко тяжёл!.. Вам, сидящим теперь в тихом уюте своих мещанских очагов, наверное, кажется, что нас пленяют лавры этих побед, что мы любим эти победы. Но если бы вы знали, как я ненавижу эти победы, как стонет и страдает душа! И рыдает сердце. Окаменевшее сердце!..
Я часто думаю: почему мне выпал на долю этот жестокий, кровавый и трагический путь?! Почему под внешне спокойной, почти счастливой оболочкой я ношу величайшее страдание и большую печаль?! Почему именно моё сердце должно окаменеть и умереть?! Вот и теперь: в своём одиночестве я озираюсь кругом, смотрю на седой Казбек, на эту постоянную мечту моего детства, на сказочно-гордый монастырь Самеба, на окрестныя могучия горы и не ощущаю былой радости… Что-то безповоротно умерло и отцвело во мне… А в прошлом я умел любить природу и красоту… Весною и летом я уходил к природе и с ней переживал свои радости и печали… Осени я не любил… Теперь я плохо понимаю природу и не могу в ней утолить свою печаль… Тяжело…
Но я встряхиваю головой и прочь гоню скорбныя мысли. Я побеждаю рефлексию и дряблость души и говорю: революция, демократия и социализм «жертв искупительных просят»! Революция не праздник, а тяжёлыя, суровыя и жестокия трудовыя будни! Революция – путь к празднику. Светлый праздник ещё впереди. И ради этого яркаго, ликующего всечеловеческаго праздника надо вынести всю тяжесть креста и примириться с кровью… Да, я прочь отгоняю грустныя мысли. Я говорю: «Да здравствует жизнь и ея тернистый путь!»
Возвращаюсь к вчерашнему кровавому дню. Большевикам с утра же не повезло, так как именно утром случайно нами был убит «главнокомандующий социалистическими отрядами Закавказья» офицер К. Чавчавадзе. Его смерть создала панику в отряде и ускорила его безпорядочное бегство.
15-го июля 18 г. Казбек. Утро.
Вчера, в 5 час. Вечера, мы повели наступление на Дарьяльскую крепость. В первую голову наступали Александр Дгебуадзе, Сандро Майсурадзе, я и человек 12 из отряда Пурцеладзе с храбрым В. Карцивадзе во главе. Скоро показались низкия башни крепости и мы осторожно стали подходить к ней… По пути нам встретилась красивейшая горная речка Кистанка и я залюбовался ея своеобразной, гордой красотой… Вдруг Сандро, шедший впереди всех, приостановился, внимательно посмотрел в бинокль на крепость и тихо говорит: «Там неприятель». Я прицелился и выстрелил… Поднялась усиленная стрельба. Из крепости нам отвечали ружейным и пулемётным огнём. Мы тоже подкатили пулемёты Максима. Группа мохевцев, заблаговременно занявшая развалины крепости «Тамар-Газнели», с своей стороны тоже стала обстреливать большевиков. Мы подкатили к крепости горный взвод Сев. Васадзе, который выпустил несколько очень удачных снарядов… Мы видели, как неприятель стал выбегать и убегать из крепости… Тогда с криком «ура» мы бросились в крепость и мгновенно заняли её. В ней мы захватили пулемёты, пленных и продовольствие. У нас был убит один пулемётчик. Я захватил лошадь Саши Гегечкори. Сам Саша и тут ускользнул… После занятия Дариальской крепости мы быстро двинулись вперёд и с боем преследовали противника до Ларса. Ларс мы заняли в 9 час. вечера, захватив там две походныя кухни с горячей пищей и бомбомёты. В этой операции участвовала часть отряда Гедеванова, а сам Сосо был начальником колонны. Эшмаки сопровождал нашу колонну.
Теперь наш передовой отряд стоит на территории Терской республики. Итак, мы очистили нашу территорию от большевистских банд и уже стоим на чужой земле… Следовательно, наша работа по существу закончена. Полный успех…
В Тифлисе некоторые газеты жирным шрифтом возвестили мою смерть. И уже на раз досужая молва убивала меня! Но я не собираюсь пока умирать. Хочу и буду жить! На страх врагам революции и свободы…
Короткое предисловие
После большевистского переворота в Петрограде в конце октября 1917 г. большевики и в Грузии попытались установить свою власть, для чего нужно было им захватить арсенал оружия царской армии и поднять вооружённое восстание. Однако их попытка не удалась. Вооружённые отряды грузинских меньшевиков, во главе с Валерианом (Валико) Джугели не дали большевикам осуществить свой план, и сами завладели арсеналом, а затем всё оружие распределили поровну Грузии, Армении и Азербайджану. Так родилась Народная гвардия Грузинской демократической республики, которая сначала называлась Красной гвардией, и руководил ею Главный штаб гвардии во главе с Валико Джугели. Костяк гвардии составляли тбилисские рабочие железнодорожного депо, которые были испытанными революционерами и отличались особой преданностью к делу февральской революции в России.
В начале апреля 1918 г. большевистские власти Советской России подписали в Брест-Литовске мирный договор с Германией и её союзниками и уступили им значительные территории, в том числе и Турции, которой достались исторические земли Грузии и Армении, которыми до того веками владела Османская империя, а ХIХ в. были завоёваны Российской империей и входили в её состав. Что же касается Закавказья, большевики здесь не имели поддержки населения, и после разгона в феврале в Петрограде большевиками Учредительного собрания, в Закавказье пошли процессы отмежевания от Советской России, где правили большевики, хотя они и собственно в России не имели поддержки большинства революционно настроенного населения и силой оружия находились у власти. В таких условиях и была создана Закавказская республика в составе Грузии, Азербайджана и Армении, с Закавказским сеймом, где заседали представители этих республик. Кроме того, в советах рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Закавказья ведущую роль играли грузинские меньшевики во главе с Ноем Жордания, что давало им особую и реальную власть в основных сферах общественно-политической жизни данного региона.
Грузинские и армянские народы и их правящие круги не признали условий Брестского мира и постановили продолжать войну с Турцией (российский фронт в то время был уже упразднён после заключения Брестского мира), однако азербайджанцы не поддержали их. Прошедшие мировую войну грузинские и армянские солдаты не хотели воевать, частью от усталости, а частью от влияния большевистской агитации, а отряды революционно настроенных рабочих и крестьян, а также добровольцев не имели боевого опыта и терпели от турок поражения. В таких условиях турецкие власти уже не удовлетворялись только лишь теми областями, которые перешли к ним по Брестскому договору и продолжали наступать с целью овладения всем Закавказьем. Только успешные действия грузинских бронепоездов с их артиллерией приостановили на время продвижение турецких войск. Видя всё это, грузинские меньшевистские власти прибегли к посредничеству союзников турок - немцев с таким условием, что они уже признавали условия Брестского мира, отдавали туркам указанные там территории, и просили, чтобы последние прекратили военные действия и отошли назад. Немцы согласились на это и остановили войну с турками при условии, чтобы Грузия объявила о своей независимости, поскольку единства в Закавказье и так уже не было, и в отличии от Грузии и Армении, Азербайджан не хотел воевать против Турции и не поддержал их. На основе этого 26 мая 1918 г. власти Грузинской демократической республики объявили о независимости Грузии. Их примеру последовали и Армения и Азербайджан.
Изложение коротко этих событий наверно поможет читателям книги В. Джугели «Тяжёлый крест» лучше разобраться в повествовании автора и в событиях им описанных.
И. Х.
Валико Джугели с народногвардейцами
1. Война с Турцией.
1-го апреля 18 г., ст. Мцхет.
Из Батума – ужасныя вести!...
Быть может, крепость уже сдана… А мы ещё вчера так гордо решали войну и вчера же так восторженно встречал меня сейм – как представителями красной гвардии! И я был горд и самоуверен!... И как презираю себя я сегодня. как стыдно за вчерашний восторг!... Сейчас мы в поезде. Н. Н. Жордания, Ир. Г. Церетели, Ал. Дгебуадзе и Вл. Мгеладзе едем к Батуму. Мы все вооружены, хотим быть самоуверенными, но печаль покрыла наши лица и разговоры мрут… Но мы хотим верить и робко верим. Скорее в Батум – на оборону!...
2-го апреля 18 г., Самтреди.
Гибель надежд… Всех надежд. 1-го взяли Батум… Позор несмываемый! Хочется уйти от этого горя и позора – хочется умереть… И стыдно за народ – за этих трусливо бегущих, несчастных солдат и совершенно растерявшихся начальников. Здесь скопилась масса беженцев, положение их ужасно. Всё меркнет кругом и нет уже путеводной звезды. Тяжело и больно видеть наших вождей… Их сломила тяжесть великаго горя…
3-го апреля 18 г. В поезде. Из Самтреди в Нотанеби.
Настроение ужасное. Теперь несколько лучше. Пробивается робкий луч надежды. Втягиваемся в работу, организуем борьбу. Ростим надежду, а веры нет! Неужели всё погибло?! Неужели наш народ только трусливый раб?!
Тяжело, больно, жутко. Гаснут огни. И вновь загораются. Робко… Как будто бы народ под ударами тягчайших событий стал пробуждаться… Хорошо!...
4-го апреля 18 г., Самтреди.
Ясное, доброе утро. Но будет-ли добрый день?... Воскреснут-ли мечты?...
Вчера ездили в Нотанеби вместе с Жордания, Церетели и со штабом. Нотанеби наша последняя станция. В Кобулетах уже турки. Думаем укрепиться, готовимся к этому, но позволит-ли неприятель?
А тут ещё новое несчастие – так назыв. «большевизм». Мой Сухум уже во власти большевиков, а в Мингрелии они постепенно наглеют. Турки и большевики. В этот роковой и тягчайший час большевики наносят нам удар в спину. Это – внутренние враги демократии. И жаль несчастную демократию, до боли жаль… Хватит-ли у нея сил и самопожертвования? Злая история задала ей тяжёлую, роковую задачу. Сумеет ли она разрешить её, или же погибнет под бременем ея?...
4-го апреля 18 г., ст. Абаша.
Опять несчастие: вместо внешняго фронта, попали на внутренний!...
Здесь, в Мингрелии под видом большевизма подняла голову анархия, контр-революция и турецкая агентура. И в какое время? Когда враг не перед воротами, а уже могучей волной вторгся в наши ворота…
Это самая гнусная, самая низкая измена. Здесь не должно быть пощады!...
Завтра приступаем к решительным, быстрым действиям, нужно как можно скорее ликвидировать эту измену, чтобы во-время поспеть на фронт. Большевики раз уже нанесли нам удар в спину: - это было в Цхинвалах. Цхинвальское возстание, во время котораго были убиты наши лучшие товарищи – Сандро Кецховели и Георгий Мачабели – помешало нам поспеть на выручку Батума. Правда, мы не могли спасти Батум, ибо Батум уже был обречён, но мы могли там умереть, могли показать, как надо умирать… И теперь мы не видели бы этого тягчайшаго позора и безграничнаго народнаго несчастия…
Необходимо скорее разбить преступные банды.
Во главе этих банд стоят бывшие стражники, бывший сельский писарь Очигава, бездарный Шалико Аскурава и шантажист Миша Гегечкори. С кудрявым Шалико я сидел в Метехском замке по одному процессу: по процессу большевиков. Это было до переворота и тогда я был решительным большевиком, хотя фракционером никогда себя не считал. Разгон Учредительного Собрания окончательно оторвал меня от зарвавшегося большевизма и я стал просто социал-демократом…
Да, Аскурава сидел по большевитскому делу, но сверх этого, он привлекался ещё за хранение подложных бланков и печати для изготовления свидетельств об окончании городского училища. Глупый, некультурный мальчишка, который подобно гоголевской девочке толком не знает «где право – где лево». И он теперь мой противник, и его слушают несчастные одураченные крестьяне. «Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно».
6-го апреля 18 г. Бандза. Утро.
Воровская столица Мингрелии. Так, по крайней мере, поётся в песнях…
В Бандзу мы вступили без выстрела, хотя нас уверяли, что в Бандзе повстанческий штаб. Население по пути нашего следования страшно запугано; многие дома почти опустели, вся мужская молодёжь исчезла. Это – плоды большевитской провокации: убедили крестьян, что мы идём с огнём и мечём. Преступники и лжецы!... Мы с исключительной бережностью относимся к крестьянам, и крестьяне скоро поймут нас…
Отряд Вл. Джибладзе наступал со стороны Ново-Сенаки с боем. Противник укрепился в накалаковской крепости и его пришлось выбивать артиллерией. Владимир ещё не вступил в Бандзу, но его орудия уже умолкли. Очевидно, повстанцы бежали. Погода грустная, хмурая. Вечером был ливень, и мы до ниточки промокли… Сегодня надо ликвидировать эту гнусную историю.
Мартвили-Новогалеви. :-го апреля 18 г. Вечер.
В 2 час дня вступили в живописную деревню Мартвили.
Около Мартвили наши конные разведчики были обстреляны бандой. Артиллерист Валико Шарашидзе мгновенно выкатил орудия на позицию: «Наведи по будке!», - раздалась его резкая команда.
«Трубка столько-то, прицел столько-то» - и затем моя любимая команда: «Огонь».
Будка разбита и после нескольких шрапнелей банда бежала.
В Мартвили мы устроили народный сход – разъяснили крестьянам цель нашего прихода и смысл происходящих трагических событий. Призывали молодёжь на фронт. Нас слушают глухо и тупо. Народ сбит с толку и запуган «большевикообразными» дезертирами. Провокаторы убедили народ, что никакой войны нет, что турки и не думали наступать на Батум, что лишь меньшевики обманом хотят согнать вооружённую молодёжь в укрепления Батума и там обезоружить. В одном месте даже собрались несколько сот вооружённых молодых людей для следования на фронт, но большевики их не пустили…
Сегодня ездили в знаменитый Мартвильский монастырь. Замечательная старина. И какой чудный, живописный уголок! Я долго любовался пейзажами с высоты монастырской горы. Но в душе разлад и тревога: нет уверенности в завтрашнем дне. В этих условиях трудно наслаждаться красотой. Хочется в более спокойное время побывать в этом поседевшем монастыре.
8-го апреля 18 г. Бандза. Полдень.
Вернулись в Бандзу. Из Мартвили вчера, утром, мы развёрнутой колонной выступили на Инчхури и со всех сторон охватили эту бедную, горную деревню. Повстанцев не удалось захватить: они заблаговременно ретировались. Трусы!
В Инчхури мы созвали большой митинг. Я заблаговременно предупредил нашу артиллерию дать несколько выстрелов-перелётов в момент открытия митинга. Не успел я взобраться на церковную изгородь для произнесения речи, как загрохотали выстрелы, и со злобным, яростным свистом пролетели над нами снаряды. Толпа шарахнулась и притаилась. Впечатление было огромное! Я быстро успокоил толпу…
Смешно и грустно! Беда, когда приходится прибегать к подобным импровизациям. Несчастье, когда идею обороны страны и революции приходится вдалбливать орудийными залпами!... Народ в этом районе беден, тёмен, запуган, обманут и недоверчив. Он слушает нас, делает вид, что верит, даёт обещания, но лишь для того, чтобы не выполнять их. «Лучше слушаться этих, ибо у них пушки, а у тех только винтовки», - шептал один крестьянин. Этим было всё сказано. Да, таковы дела!
Походом на Инчхури я воспользовался, чтобы повидать абашский водопад. Об этом водопаде я много слышал, много мечтал и давно, давно собирался туда. И наконец, мне это удалось! Но в какой обстановке! Когда мы шли развёрнутой цепью и со всех сторон ожидали засады! И несмотря на это, я наслаждался исключительной красотой водопада! И я вновь мечтаю об этом водопаде. Мечтаю и жду…
А у Нотанеби идёт бой. Вянут мечты…
10-го апреля 18 г. Под Озургетами.
Вечер.
Настроение среднее, вернее скверное… Сегодня был большой бой под Озургетами. С раннего утра мы повели энергичное наступление на Озургеты и разсчитывали его захватить. План наступления был разработан ген. Мазниевым. Сущность его заключалась в единовременном трёхстороннем наступлении и охвате Озургет. Основную колонну, наступавшую со стороны Нотанеби вел полковник Кониев, в центре стоял отряд Гедеванова, а со стороны Насакирал должен был двинуться полковник Сумбатов. Тифлисская красная гвардия стояла в резерве.
План был хорош, но он был скверно выполнен. Между наступавшими колоннами не было никакой связи и в то время, когда колонна полковника Кониева энергично наступала, другия две колонны, не будучи заранее осведомлены о времени начала наступления, спокойно стояли на местах. Благодаря этому блестящий план блестяще провалился. И теперь мы вновь у разбитого корыта: стоим на старых позициях.
А ведь ещё утром, мы так самоуверенно и гордо двинулись вперёд! Тогда же подо мной упала лошадь, я сильно ушиб руку и невольно подумал: скверное предзнаменование! К несчастью, я оказался прав…
Я всё более начинаю терять надежды, гибнут мечты. Я вступил в революцию со светлыми, яркими грёзами, а теперь борюсь почти без надежд, с кровавой, незаживающей раной в душе.
Народ меня разочаровал, его тупое равнодушие убивает мой верующий идеализм… Даже в этой оборонительной святой войне народ не всколыхнулся, не стал на защиту своей революции и своих последних надежд. Нет никакого подъёма, отсутствует всякий энтузиазм. Точно всё притупилось, всё в нём заглохло. Вековое рабство убило в народе живую душу и он не в силах понять и ощутить свободу…
«Рождённый ползать, летать не может». Вся буржуазия и дворянство, даже мещанство равнодушны к судьбам страны. Буржуазия поразительно пассивна: она даёт денег, не организует никакой помощи фронту! Лишь передовые рабочие и сознательные крестьяне поднялись на защиту страны и революции, да и то не дружно. К тому же этих так мало, слишком мало.
Масса слишком пассивна, она спокойно взирает на свой тяжкий позор и лишь глухо, безпомощно стонет.
И сорвалась, провалилась оборона. А оборона была возможна! Блестящая, победоносная оборона…
Но теперь всё погибло. Тыл окончательно дезорганизован, фронт изнервничался, всё расхлябано… И наростает скептицизм, который влечёт к могиле… Странная тревога овладевает душой… Во мне происходит перелом, но слома ещё нет: всё еще светится в дали огонёк.
Сегодня, утром, мы на конях выехали на разведку в направлении Озургет. Был уже жаркий бой и мы постепенно приближались к огню. На девятой версте турки нас обстреляли пулемётным огнём с леваго берега Нотанеби. Мы ответили оружейным редким огнём… Потом мы поспешили к резерву, чтобы вместе с ними ринуться в бой. Но нас ждало глубокое, тяжёлое разочарование: в дороге нам сообщили, что Евгений подал в отставку и что образовавшийся новый кабинет Чхенкели предложил туркам перемирие к пяти часам пополудни. Меня точно обухом по голове ударили. Я поскакал к Мазниеву. Он тоже был смущён и омрачён. Мы на фронте не хотели и не хотим перемирия… Отставка Евгения меня опечалила, ибо я его ценю, как политическаго деятеля, и люблю, как человека. Создаётся замкнутый круг – из котораго нет выхода: я всею душой против перемирия, но вместе с тем, ясно чувствую нашу неспособность к борьбе. Трагедия… Но это лучше комедии…
Меня экстренно вызывают в Тифлис. Зачем?... Вчера я ходил на Чолок и видел там очень много турецких трупов. Это поработали горийская гвардия, отряд Исполнительнаго Комитета и броневик №4. Трупы уже разлагаются и среди погибших много персиян. Я никогда не видел такой массы трупов, и стонала душа. Какое несчастие война, как она неизбежна подчас! Вот и теперь мы в разорённом доме и все дома и деревни кругом опустели. Как жаль мирное население, которое более всего страдает и с той и с другой стороны.
Сейчас я в санитарном отряде. Наши сёстры хорошие работницы. Их следует уважать.
17-го апреля 18 г., ст. Белагори
Возвращаемся из Тифлиса на позицию. Настроение в Тифлисе скверное, тяжёлое. Меня встретили там тепло, но мне было стыдно, ибо я чувствовал себя побеждённым. В Тифлисе трудно и нудно жить. Едем организовывать оборону. На позиции легче душе, там больше самообмана… А это лучше…
4-го мая 18 г. Поезд.
Едем в Ланчхуты. Друзья мои спорят о красоте и как-то странно слушать эти споры. Александр совершенно отрицает и хоронит её. Другие не разрешают ему этих торжественных похорон. И как-то странно подумать, что эти оживлённо, безпечно спорящие люди, тесно сбившиеся в маленьком купэ служебнаго вагона, в большой степени могут влиять на развёртывающиеся события…
Уже окончательно решено нам ехать в Сухум – отвоёвывать его у большевиков. Надо торопиться, ибо создалось угрожающее положение. Большевики укрепились на правом берегу Кодора и каждую минуту готовы переброситься на левый. Если это им удастся – прощай революция, прощай оборона!
Трудно и больно расставаться с фронтом, ибо мы уже привыкли к фронту, а фронт привык к нам. Присутствие тифлисской красной гвардии несколько успокаивает народ. Уход с фронта похож как будто на бегство, но он необходим, прежде всего, для самаго фронта, ибо торжество большевитской анархии равносильно полному разложению фронта…
На-днях штаб тифлисской гвардии объездил весь наш фронт – от Нотанеби до Шемокмеди. Я видел бедную, поруганную Гурию!... Она похожа на обезчещенную красавицу… Бедная, несчастная, но гордая и прекрасная Гурия!...
С Шемокмедскаго монастыря открывается чудный вид на долины Батума и Нотанеби. В бинокль мы наблюдали Озургеты и видели одиноко бродящих аскеров…
Это они нас победили! Какой позор…
2. Сухумский поход.
6-го мая 18 года, поезд Чаладиди.
Едем большим эшелоном в Поти. Едем в Сухум опять на несчастный внутренний фронт…
Вчера была печальная, грустная пасха на позициях… Шёл сильный дождь, и люди мокли в грязных окопах… И почти никто не вспомнил этих молчаливых героев, готовых принять и отразить удары врага. Лишь кутаисския женщины и тифлисские рабочие вспомнили фронт и порадовали его своими скудными дарам. А где-же так называемое общество? Где вы – наши большие патриоты и буржуазныя женщины, которыя умели так рабски усердно служить самодержавному фронту?! Или вы привыкли быть лакеями самодержавного царя, но не хотите, не можете быть друзьями народа?
6-го мая 18 года. Поти. Вечер.
Сегодня наш штаб выезжал в Очемчиры на катере «Румыне», но шторм вернул нас обратно. Энергично готовимся к Сухумской экспедии. Этот поход занимает меня сложностью привходящих обстоятельств и своей политической стороной. Придётся выказать большой такт, ибо население спровоцировано, а у большевиков есть пушки, пулемёты и много людей… Знаю, что всё это добро попадёт в наши руки…
7-го мая 18 года. Море.
Едем на маленьком катере «Румыне» в Очемчиры на разведку. Завтра начнём высаживать десант и приступим к активным операциям против сухумских хулиганов. Надо будет действовать решительно! А ведь сколько моих бывших друзей среди них, сколько дорогих и светлых воспоминаний связано у меня с ними. Сёва, Ефрем, Амберкий! Ведь это всё мои друзья. Особенно Сёва. Я его сильно любил; люблю даже теперь, но сердце моё загрубело. Слишком тяжёл крест революции, он требует жертв. Я не хочу этих кровавых жертв. Я приложу все усилия, чтобы их не было, но если противник изберёт борьбу – я буду решительным…
Меня уже травят так наз. «большевики». Они называют меня палачом, ренегатом и даже провокатором. И всё потому, что я борюсь за торжество революции и не становлюсь анархистом!
Мои родные заперты в Сухуме. Судьба их меня очень тревожит. Я боюсь даже думать об этом… Но если они что-нибудь сделают со стариками – я буду… Читаю грустную, красивую книгу Герцена «С того берега» и в грусти нахожу покой.
9-го мая 18 года. Море. Утро.
Наша «Великая армада» подплывает к Очемчирам. Мы мобилизовали весь наш флот и получается внушительная картина. Нас охраняют резвые истребители. Наше смелое предприятие блестяще удалось. Имея врагов с обеих сторон, рискуя очутиться под ударами и турок и большевиков, - мы всё-же морем перебросили все наши силы. Смелость авантюры! В войне слишком много авантюризма и лучшие полководцы были наилучшими и счастливыми авантюристами…
Многие красноармейцы боялись моря, но к счастью, всё хорошо сошло. Придётся несколько повозиться с выгрузкой людей, лошадей и артиллерии: ведь в Очемчирах нет пристани…
Море чудное, утро тихое, мягкое. Любуюсь и морем и гордым пейзажем гор. Но как-то хуже я начинаю понимать красоту… Тяжесть событий притупила вкус.
В Очемчирах нас встретят друзья. Встретят, наверное, и те князья, которых позавчера я так холодно и сухо принял. Попросу говоря, я попросил их «выйти вон». Сегодня я с ними буду ещё более резок. Именем революции мы идём к демократии.
9-го мая 18 г. Очемчиры. Вечер.
Дессант благополучно высадился. Наши силы произвели большое впечатление и успокоили встревоженный город. Здесь мы сразу связались с демократическим самоуправлением и с советом крестьянских депутатов. От князей мы сразу резко отмежевались и теперь они косятся на нас. Во главе князей стоят: старик Александр Шервашидзе, укрыватель разбойников Таташ Маршания и известный реакционер Димитрий Маршания. Либеральный князь Нико держится возле них. Александр просил меня повидаться с ним. «Я хочу помочь вам» - сказал он. «Разве вы не видите, что мешаете нам», - говорю я ему. «Самое лучшее, вам немедленно отсюда уехать». «Хорошо! - говорит старик, – но знайте, что триста моих всадников всегда к вашим услугам». «У нас достаточно своих сил», - говорю я и ухожу.
11-е мая 18 г., сел. Адзюбжа. Имение Шашковскаго.
Вчера вечером прибыли на Кодор. У нас восемь орудий, двенадцать пулемётов и около трёхсот штыков. Вот все наши силы… Был сход с представителями гудаутскаго и гумистинскаго участков. Представители кодорского участка держались хорошо и твёрдо, предлагали гудаутцам и гумистинцам скорее ликвидировать грустную историю. Я говорил крестьянам о цели и характере нашей экспедиции. Слушали хмуро, но внимательно.
Мы поставили ультиматум: сдача оружия и свободный въезд в Сухум. Срок ультиматума истекает сегодня в 5 часов вечера. Посмотрим, что ответят. Мучительно не хочется крови!...
Сегодня видел своих знакомых крестьян. Когда-то я работал среди них. Они отнеслись ко мне с доверием, и это порадовало меня. Приложу все усилия к миру. Не надо крови.
Воображаю, в какой тревоге мои старики. Ничего, дорогие, скоро я буду у вас…
Мы поместили штаб в имении генерала Шашковскаго, бывшаго главнаго уполномоченнаго министерства земледелия на Кавказе. Этого большого генерала революция страшно опростила и он теперь похож на простого крестьянина. Население к нему хорошо относится. С нами он любезен. Я его знал в дни его величия и теперь мне его жаль…
Боже! Что сделали с революцией большевики! Как её изгадили, искрошили и как надругались над ней. Нужно спасти её или погибнуть…
12-го мая 18 г. Адзюбжа. Имение Шашковскаго.
На наш ультиматум ровно в 5 часов вечера 11-го мая, противник ответил орудийным, пулемётным и ружейным огнём. Это было вероломство, ибо стрельба была открыта по мирным абхазцам, безпечно бродившим около нашей канцелярии. К счастию, жертв не было, ибо негодяи скверно стреляли. Но паника началась сильная. Абхазцы мигом разбежались и ускакали на своих конях. Мы быстро выдвинули наши роты к реке и выпустили несколько снарядов. Лил страшный дождь!...
Утром 12-го вновь поднялась стрельба, но на этот раз инициатива боя принадлежала нам. У противника пока обнаружено около шести орудий: четыре у Драндскаго монастыря и два за Кодорским мостом. Наш несравненный Валико Шарашидзе пустил в ход лишь один взвод полевой батареи и быстро привёл к молчанию все орудия неприятеля.
Я и Александр в это время были на наблюдательном пункте – в школе. Валико лихорадочно высматривал неприятеля. Вдруг он оживляется, лицо его выражает тревожный восторг и он кричит телефонисту: «Взвод к бою! Батарея неприятеля обнаружена». И в самом деле – мы видим четыре огненных языка, временами вырывающиеся из дула орудий – правее монастыря. Слышится спокойная, резкая команда Валико. Взвод начинает нащупывать батарею противника. Но наши разрывы очень высоки и они удалены от противника. Я с Александром молча переглядываемся и теряем веру в артиллерийские способности Валико. Но слышится всё новая и новая команда. Раздаются новые выстрелы и разрывы всё более угрожающе нависают над неприятелем. «Беглый огонь взводом! Гранатою! Огонь!», - командует Валико, и мы наблюдаем в бинокль бегущую неприятельскую прислугу. Батарея и лошади брошены. Мы аплодируем и кричим браво. Валико тихо посмеивается… Молодчага!...
Противник глупо и безпорядочно стрелял. Его снаряды ложились всюду, порою рвались около нас, но не наносили вовсе потерь. Наши положительно привыкли к ним и не обращают на них внимания.
Но у нас был один несчастный, трагический случай: нашим преждевременным разрывом убило одного санитара и чуднаго нашего пулемётчика Абуладзе. Смерть Абуладзе меня глубоко опечалила – это был один из лучших гвардейцев. Его я ценил и любил…
Сегодня с утра вновь поднялась стрельба. У противника работало лишь одно орудие, которое старалось разбить наш наблюдательный пункт. Мы обстреляли окопы противника по обе стороны моста и выгнали его из окопов.
Пехота и пулеметчики разстреливали бегущаго врага.
14-го мая 18 г. Адзюбжа. Наблюдательный пункт.
Туманное, нудное утро, но будет хороший день. Слышится одночная редкая, перемежающаяся стрельба. Вчера приехал мой славный Илико со своим отрядом: это храбрые, добрые ребята. Прибытие этого отряда, насчитывающаго до 200 штыков, меня очень радует, ибо исход нашей затягивающейся борьбы этим предрешается.
У большевиков крупныя силы; на нашем фронте у них обнаружено около 10 орудий, много пулемётов и до двух тысяч воинов. Но они не страшны: наш маленький отряд расщёлкает эту воинствующую банду…
15-го мая 18 г. Адзюбжа. Наблюдательный пункт.
Завтра утром решено перейти в наступление. Думаем охватить противнику левый фланг, перебросив абхазскую конную сотню вместе с испытанным отрядом Исполнительного Комитета через Кодор – в брод и ударить на врага, в лоб – через растянувшийся Кодорский мост. Завтра к этому времени кое-что будет ясно…
16-го мая 18 г. Цхургили. Берег моря.
Я и Леван Тумаркин ждём истребителей. Выезжаем на морскую разведку и думаем обстрелять повстанческий берег.
Местность здесь очаровательная!.. Глядя на море, я начинаю мечтать. Как прекрасна природа и как люди испакостили её. Сколько в ней простора, шири и как много рогатин понаставили люди! Светлые, чистые надежды революции потускнели и окончательно обтрепались…
Нужно вновь озарить революцию и бережно украсить цветами…
Вокруг нас тёмной рукой сплетается сеть гнусной провокации. Сперва нас называли дворянской гвардией, но после того, как само крестьянство видело, как резко обошлись мы с бывшим сиятельным сословием – эта провокация сорвалась. Теперь пошла гулять новая, ещё более гнусная и глупая сплетня – нас называют турецкими агентами и союзниками турецких банд! К нам даже приезжала армянская делегация, чтобы воочию убедиться в подлинном характере нашего отряда. Мы им показали наших рабочих красногвардейцев и среди них многих армян.
«А нам говорили, что с вами идут турки, - говорили они, - теперь мы знаем, что они лгали».
И этой вечной, низкой ложью они дурачат народ! И эти подлые демагоги нас называют турецкими агентами, нас, возвращающихся с батумского фронта! Наглость и безстыдство не могут идти дальше…
Князья здесь вновь со всех сторон стали к нам липнуть. Мы их просто прогнали. Вчера наш штаб выслал из пределов военных действий священника Туманова и Николая Тавгиридзе. Последняго для того, чтобы «своим присутствием не вносил путаницы и сумятицы в умы крестьянства!». Он оскорблён и обижен. Но совершенно напрасно…
Читаю Джека Лондона и отдыхаю. Я так устал…
17-го мая 18 г. Утро. Санаториум Смецкого.
Сегодня в 4 часа утра мы повели наступление и быстро опрокинули врага.
Дело было так.
15-го вечером мы на двух истребителях обстреляли берега между Сухумом и устьем Кодора. Этим мы создали замешательство в лагере противника.
16-го утром – по некоторым причинам домашняго характера – нам не удалось перейти в наступление. Весь вчерашний день мы провели в лихорадочных подготовительных работах.
Чтобы приободрить публику, я стал строить броневую тачку. С этой импровизацией мы провозились до 12 часов ночи, а на разсвете было назначено наступление. Импровизация наша не удалась, ибо наш броневик не двигался с места, но тем не менее гвардейцев развлекла эта работа: люди любят самообманы.
В 12 часов ночи я ушёл на наблюдательный пункт к Валико, чтобы немного вздремнуть. Вдруг сквозь сладкий, спокойный сон, слышу властный голос Валико: «Артиллерия к бою!»
Мигом вскакиваю и бегу к мосту – к штурмовым ротам. Раздаётся первый пронзительный орудийный выстрел. «Это полевая – 902 года», - думаю я и ускоряю бег. Орудийные выстрелы учащаются; скоро поднимается адская, страшно-чарующая музыка. Это ураганный огонь. Наши роты уже подошли вплотную к мосту и притаились.
Я быстро обхожу их и ободряю. Они весело шепчутся… Александр среди них и своим присутствием делает всех храбрецами. Наш славный Христафор Шарадзе бегает как угорелый и размещает свои пулемёты. Ротные командиры на своих постах.
Вдруг Валико переносит огонь восьми орудий на неприятельские окопы. Это сигнал к атаке. «Ура! Ра-ра-ра!..» Все смешались. Мы на мосту, уже пробежали мост и бросились в окопы неприятеля. Они почти опустели; оставшиеся бойцы имели жалкий, испуганный вид. Наши их обступают, бранят. Но не совершают над ними насилий. Воины революции милостивы к побеждённому врагу… Поздравляем друг друга со славной победой; многие целуются.
Мы энергично преследуем бегущаго противника, забрали толпы пленных, пушки, пулемёты и продовольственные склады. Какой успех! У нас только семь легко раненых!
Сейчас мы в мирной, спокойной и богатой обстановке санаториума. Нас здесь хорошо приняли и в этом дворце легко дышится после тревог и трудностей походной жизни. Нас около пятнадцати всадников. Мы гоним врага и спешим в Сухум… К родным.
17-го мая 18 г. Сухум. 3 часа дня.
В час дня мы, человек 20 всадников, въехали в Сухум. Ехали всё время без помехи. Разбитый противник даже не пытался задержаться и сопротивляться. Наш переход, как и наш первый натиск, был молниеносный.
Невозможно описать бурнаго восторга освобождённых сухумцев. Толпы ликующаго народа встречали нас радостными криками и осыпали цветами! И ликовала не буржуазия, которая встретила нас довольно сдержанно, - ликовала подлинная демократия, вырвавшаяся из большевитского плена. Я никогда не забуду этой радости и самой искренней, самой неподдельной благодарности к нам. Радовалась душа, успокаивалась совесть при виде этой благодарной, ликующей толпы…
Большевики не предполагали такого быстраго и позорнаго финала. Их «Сухумская Правда» ещё сегодня печатает лживые победныя реляции и смело заявляет, что положение их на фронтах чрезвычайно прочно. Мы читаем «Правду» и весело смеёмся над ложью! Большевитский штаб бежал, оставив на произвол судьбы своих несчастных соратников. Очевидно, это у них считается хорошим тоном! Особенно странно, даже обидно, что в рядах трусливо бегущего штаба был Сёва, котораго я знал смелым и решительным воином. Я думал, что он способен на жертву. И я говорю теперь, после победы: не надо упиваться успехом! Если бы у большевиков были смелые и честные вожди, они непременно разбили бы нас! Ведь они были во много раз сильнее нас, ибо одних пленных мы забрали в полтора раза больше нашего отряда, отбив у противника 18 орудий и до 30 пулемётов! Но у них не было вождей, а были только шкурники… И эти шкурники, видимо, любили хорошо пожить! Они разместились в великолепной гостинице и питались изысканными блюдами. Мы перехватили их штабной обед и много смеялись, весело уплетая роскошныя порции Эшба, Сёвы, Лакобы, Амберкия и многих других – избранных! Список их висел на стене, и было строго сказано, что безплатных обедов никто, помимо членов штаба, не могут пользоваться. В центре огромнаго зала был накрыт большой стол для штаба. Проголодавшиеся, но весёлые мы разместились за этим столом, и нашим шуткам не было конца. Спасибо вам, бегущие «товарищи», за вкусный и даровой обед!.. Ведь мы живём гораздо хуже вас и знаем только общий котёл…
22-го мая 18 г. Сухум.
Я в родной обстановке, в своём городе и среди своих. Бедные, дорогие мои старики! Как они переволновались и как безумно были рады мне и брату! Отец мой скрывался, боясь мщения… Большого счастья людям не дано! Теперь в Сухуме самая ответственная, тяжёлая работа: организация новой власти и возстановление революционного порядка. Я убедился, что побеждать гораздо легче, чем организовать новую власть! Всё несчастье в том, что на местах слишком мало серьёзных и дельных работников…
Сегодня к нам приходила делегация от армянскаго национальнаго совета.
Делегация чувствовала себя несколько сконфуженной, ибо армяне Сухумскаго округа в массе своей примыкали к большевикам. И это не потому, что армяне-арендаторы глубоко прониклись идеями большевитскаго коммунизма, а лишь потому, что они в большевизме надеялись найти свой спасающий щит. В этом искании щита, в этой вечной неуверенности в собственных силах и в тревожном, безпокойном искании внешних, чужих и чуждых сил – великое несчастье этого истерзаннаго, гонимаго народа. И не потому так плачевна и порой преступна «армянская политика», что плохи и преступны армянские политические деятели, а потому, что у армянского народа нет прочной собственной почвы, а, следовательно, и уверенности в собственных силах. Из этого проистекают все ошибки, все зигзаги армянской политики. Типичной выразительницей положения армянскаго народа является партия «Дашнакцутюн», и великое несчастье этого народа в том, что он пока объективно не способен родить иную национальную партию. Нужно понять эту трагедию маленькаго народа и надо уметь почувствовать всё боли ея.
Делегация передала мне, что армяне Сухумскаго округа хотят выселиться из пределов округа и искать себе иного пристанища. Мне было тяжело и больно слушать их, и я всячески уговаривал их не бросать насиженных мест. «Ваше волнение разорит вас и нанесёт огромный ущерб всему округу», - говорил им я. Они соглашались со мной, но мрачно добавляли: «Иного выхода у нас нет: боимся турецкаго дессанта». Я их ободрял, разуверял, но сам же плохо верил…
Да, я лучше понимаю теперь чужое несчастье, ибо мы сами несчастны. И все эти победы и восторги не побеждают моей печальной тревоги: турецкая опасность угнетает меня!... Мало огней впереди…
Нас опять спешно вызывают в Тифлис; турки уже в 80-ти верстах от него! Мы все спешим туда, хотим борьбы и будем бороться.
24-е мая. Раннее утро. Сухум.
Только что вернулся из Гудаут: ездил туда с ротой Г. Ломтатидзе. На большом абхазском сходе выступал я. Мне отвечали старики-абхазцы и благодарили нас. Это всё бывшие «большевики»! Они считают себя виновными и говорят: «Мы болели тяжёлой болезнью, и вы исцелили нас»! Мне хотелось им верить…
На сход смело явилась одна гудаутская большевичка. Когда-то, и не так давно, я её хорошо знал и уважал. Она внимательно слушала меня и молчала. Её присутствие раздражало, несколько волновало меня и я сказал: «Здесь есть буржуазныя женщины, которые переметнулись к большевикам. Мы прощаем им все старыя грехи, но пусть они не злоупотребляют нашим великодушием». Все посмотрели на гудаутскую большевичку и она потупила глаза. После схода она подошла ко мне и сказала: «Почему вы задели меня? Если хотите, арестуйте меня, я не боюсь ареста». «Нет, сударыня! – говорю я ей. – Мы не сделаем из вас мученицы за идею. К тому же вы так малозначны»…
Бежавшие большевики засели в Гаграх, но у нас нет времени заняться ими: Тифлис настойчиво и нервно зовёт нас! Здесь мы оставляем Илико и Самсона со своими отрядами: сами они славные ребята, и отряды у них хорошие. Сам я спешу на тифлисский фронт, и нетерпение съедает меня: ведь турки так близко и нагло подступили к Тифлису. И кто знает, что ждёт меня там? И вернусь ли я вновь в эти места? Быть может, всё уже кончено, всему конец?!
25-го мая 18 г. Сухум. Светлая ночь.
Ужинали все вместе, но не было веселья. Убита душа, и нет надежд! Слишком велики несчастия, обрушившиеся на нашу страну, и слишком слаба сама страна, слишком ничтожны мы! Кажется, мы все подходим к пропасти и должны свалиться с остатками истерзанных надежд… А падать в пропасть ведь так не хочется! Порой так мучительно хочется жить, любить и верить… Но нет любви и меркнет, угасает вера… Тяжело!..
27-го мая 18 г. Полдень. Море.
На захваченном транспорте № 107. Рано утром выехали из Сухума. В Сухуме оставили Илико, Самсона, Леонида, Майка, Левана. С ними оставлены два испытанных отряда, они должны окончательно ликвидировать анархию в округе. Я с Александром и с основными отрядами спешим в Тифлис – защищать его от внешних и внутренних врагов революции. Будем защищать его всеми силами, ибо падение Тифлиса равносильно падению революции в Закавказье! Ночью простился с родными. Милые, дорогие – я с ними ни разу не успел пообедать и они не могли вволю наговориться со мной! Но ведь я так был занят!...
Что ждёт нас в Тифлисе?
Вспоминаю своё детство: «счастливое, невозвратимое детство». В начале я очень любил героические мечты, потом стал задумываться над проклятыми вопросами и часто спрашивал: «в чём цель жизни?» И отвечал: «в вечном искании и постоянном движении. Цели нет, есть только стремление к цели и в этом весь смысл, всё содержание и счастие жизни»… В этой горестной, тяжёлой обстановке я всё более убеждаюсь в правде своей детской философии.
3. Валико Джугели об объявлении самостоятельности Грузии и о душетском восстании
23-го мая 18 г. Поти. Утро.
Много, много сюрпризов. Головокружительных, сшибающих с ног! И всё печальных… Было много слухов, самых разнообразных и кое-что, быть может, худшее, оправдалось. Прежде всего, нас смутил и сильно огорчил немецкий пароход на потийском рейде. «Немецкий флаг», - сказал капитан, указывая на бухту. Мы посмотрели туда, и все почувствовали страшную боль. Потом мы видели целые взводы бывших немецких военнопленных солдат, вооружённые нашими трёхлинейками. Мы совершенно растерялись. Наконец, нам сообщили, что Закавказский Сейм распустил себя, и Грузия 26-го мая в 4 ч. дня объявила свою самостоятельность. Бедный, недолговечный и безплодный Сейм! Бедная, покинутая, «самостоятельная» в своём несчастии Грузия!.. Самостоятельность маленькой пташки, захваченной в могучие когти коршуна!.. И вызывалась-ли эта самостоятельность роковой необходимостью или же здесь торжествовал проклятый национализм?! Я молчу, ибо ещё не разобрался в страшном узле смешавшихся событий. Знаю одно: «Самостоятельная Грузия» ещё более сгустила мою грусть. Но знаю и то, что война и революция нас бросили в заколдованный огненный круг и что собственными силами из этого огневого круга мы не выскочим. При создавшемся положении наименьшим злом я считаю дружественный протекторат Германии, ибо Россию от нас оторвали, а Англия и Франция пока вне наших досяганий: бедная, бедная, изувеченная Россия! Как я любил тебя, твоё светлое будущее, твою грядущую озарённую свободу и как грущу я теперь, как тоскую над твоим развалившимся, немощным, гибнущим телом…
На немецком транспорте в Поти прибыла германская делегация с генералом фон-Лоссовым во главе. Я видел этого статнаго, властнаго и надменнаго генерала: как хорошо быть победителем!..
Говорят, что в Батуме разлад между немцами и турками на почве дележа Закавказья. Оптимисты утверждают, будто Германия энергично возражает против разбойной политики Турции. Хочется быть оптимистом.
29-го мая 18 г. Поезд в Тифлис.
Скоро, скоро будем в Тифлисе – в древней и новой «столице» Грузии…
Что новаго там, чем люди живы? Что поделывает наш славный исполнительный комитет? Многие уже говорят: «Мавр сделал своё дело. Мавр может уйти». Даже цинично добавляют: «Должен уйти»…
17-го июня 18 г. Тифлис.
Тяжело, очень тяжело, но воскресают мечты. И хотя наша страна и революция не переживали такого страшнаго кризиса, но я начинаю верить, что кризис пройдёт…
Мир уже подписан в Батуме. Тяжёлый, позорный, несчастный мир. Этот мир произвёл на меня гнетущее впечатление. Во фракции я отстаивал войну и говорил: «Лучше славная смерть в борьбе, чем позорная жизнь народа». Но я остался почти одинок. Это ещё более смутило мою печаль и углубило моё отчаяние и мне захотелось бежать от всего, от позора родной страны и от собственнаго безсилия. Я не владел уже собою, всё меркло вокруг меня и я сказал, что не доверяю правительству, подписавшему этот несчастный мир и что ухожу от всякой работы. И я ушёл разбитый, полувоенный, с опустошённой душей. И вслед за мной пришли ко мне большой Ной и несравненный Герасим. И они стали успокаивать меня, утешать. И вдруг мне стало стыдно! Большой Ной, признанный вождь нашей демократии, вождь, носящий в себе величайшую печаль гибели надежд, - успокаивал меня – маленькаго человека! Мне стало стыдно за своё малодушие, за преступную роскошь грусти, ибо грусть и отчаяние теперь являются постыдной роскошью. Нужна неустанная работа, нужна неустанная борьба…
Вчера был на важном совещании наших вождей. Решено Н. Н. Жордания сделать главой правительства. Это последняя ставка, лучшая жертва демократии. Она необходима… Я стану работать с большой энергией и восторгом…
Идея входа Н. Н. Жордания в правительство первоначально принадлежала Е. П. Гегечкори. Это было давно на квартире Чхенкели, перед отъездом Ир. Г. Церетели в большевитскую Россию. Тогда Евгений не нашёл сторонников. Теперь я ухватился за эту идею, как утопающий! И хотя я не сторонник культа героев, но знаю, что Н. Н. Жордания самая крупная личность, какую я когда-либо встречал. И эта личность должна оглавлять нашу власть…
9-го июня 18 г. Заседание С. Р. и С. Д. Тифлис.
Говорит Чхеидзе о власти. Живообразно. В зале много смеха, но вокруг грусть… Только что приехал с позиции. Завтра вновь возвращаюсь туда. Теперь мы держим фронт против татар и турок. Старые окопы, опоясывающие Тифлис с юга – нам очень пригодились. Неприятель почти подошёл к Тифлису… Был с товарищами в Сандарах. Аскеров пока там не видно. Посмотрим дальше…
12-го июня 18 г. Сандар. Утро.
Чудный, солнечный, мягкий день. Через час выступаем дальше: устанавливать границы новой, независимой, свободной Грузии! Местность здесь прекрасная, урожай великолепный…
Мне очень жаль татар, и вместе с тем я страшно обозлён на них! Своим невежественным безрассудством они губят и нас и себя… Вчера я, Александр, Валико и Данелия ездили в деревню Сарван на татарский сход. Там было много вооружённых конных и пеших татар. Мирно и долго беседовали с ними, разместившись на мягких коврах под сенью могучих деревьев. Меня поразила дисциплинированность этих диких татар; несмотря на многолюдность сборища, не было шума. Говорил только один, остальные молча внимательно его слушали и молча же с ним соглашались… Татары были очень любезны и угостили нас вкусным, хорошим чаем…
«Как вы относитесь к самоопределению народов?», - спросил меня один полуинтеллигентный татарин.
«Мы отстаиваем его целиком», - с гордостью ответил я.
Татарин молча многозначительно покачал головой…
Вчера к нам приезжали главнокомандующий Квинитадзе с генералами Ахметеловым и Мазниевым. Квинитадзе предлагал нам резкую решительность и всеобщее разоружение татар. Мы несколько смягчили его суровость и охладили его пыл. Мы будем и здесь действовать по традиции: мы будем воздействовать не только физически, но и морально. Это даёт более блестящие результаты… И в этом наша сила. Сила демократии…
12-го июня 18 г. Поле. Глухая ночь.
Ужас! Невыразимый ужас… Сегодня убили моего Валико, Валико Шарашидзе! Неоценимая и невознаградимая потеря.
14-го июня 18 г., ст. Садахло.
Мы опять в Садахло. Здесь когда-то мы сражались с многочисленными татарскими бандами и эти банды убили двух наших хороших товарищей – Канделаки и Резваго. Тогда впервые пришёл к нам дорогой Валико и у него были две маленькие, двух-с-половиной дюймовыя пушки… Это была зарождающаяся артиллерия нашей гвардии…
В стенах остались старыя бойницы и кругом сохранились наши окопы…
Настроение тяжёлое, убийственное, несмотря на наши успехи…
Вчера был жаркий, горячий день! Мы с боем взяли деревню Б. Коша-Килиса, где был убит наш Валико. Бедный, несравненный, незаменимый Валико! Ему не было равнаго среди нас!.. Валико был безрассудно смел, необыкновенно скромен и прост. Он был выдающийся, самобытный артиллерист и хороший организатор. Кем заменить его?!..
В смерти его отчасти повинен я, ибо идея набега для освобождения осаждённого Шулаверы принадлежала мне… Но безрассудный друг не подождал меня! С десятью конными разведчиками, под градом пуль – он переплыл реку Храм и лихой атакой взял деревню. Здесь он был убит из засады… Мы тщетно искали его на этом берегу и какая-то тревога смущала мне душу… Вдруг прискакал разведчик и сказал: «Валико убили». Я был ошеломлён. Старые артиллеристы стали плакать. Я пришпорил своего коня и мигом очутился на том берегу. Валико лежал на лужайке. Разведчики окружили его и молча рыдали. Некоторые из них были ранены… Валико посадили передо мной, я его крепко обнял и тихо поехал к рыдающей батарее… Слёз не было у меня…
Вчера мы отомстили за нашего друга! Ровно в 5 часов утра мы перешли реку Храм. Это была лихая атака! Наша гвардия и первый конный полк занимали правый фланг; на левом фланге у моста Храм стояли немцы, несколько рот регулярной пехоты и броневики. Я был доволен, что немцев не было на нашем фланге… Без четверти пять наша артиллерия открыла беглый огонь по укреплённому берегу у Коша-Килиса. Христофор подполз со своим пулемётом к самому берегу. Была страшная трескотня. Мой конь горячился подо мной. Татарския пули жалобно свистали над нами… Я с одним кавалерийским взводом подъехал к реке… Река была глубокая, но моя лошадь смело и быстро двигалась вперёд. Впереди меня были два драгуна и офицер Кахашвили. Свист пуль заглушался бурными плеском воды, ощущения страха уже не было.
В 5 часов мы были на том берегу и стали выбивать из окопов упорно оборонявшихся татар.
Я очутился на левом фланге и рядом со мной Андгуладзе, офицер Амилахвари и разведчик Валико Георгадзе. Бедный, хороший Андгуладзе был ранен смертельно…
Через несколько часов вступили в освобождённые Шулаверы.
Всё население вышло к нам навстречу, всякий приносил что мог: хлеб, воду, фрукты. Старухи со слезами на глазах благословляли наш приход, дети весело кричали, а женщины благодарили улыбкой… И хотя стонала, страдала душа – эта всеобщая радость успокаивала и утешала. Как ликовал бы я, если бы около меня был мой Валико!
17-го июня 18 г. Тифлис.
Вчера вернулся с печальных похорон Валико.
Роковая случайность: Валико был похоронен в день своей предполагаемой свадьбы! 15-го июня. Он обвенчался с могилой… Его похоронили в Супса и ему были отданы все воинския почести. Похоронная процессия в Тифлисе была грандиозна: на трёх чёрных лафетах везли дорогия тела Валико, Данелия и Андгуладзе. Бедный, славный Андгуладзе! В гробу у него было спокойное, ясное и тихое лицо. Светлая грусть застыла на этом честном лице.
Бедные, дорогие, любимые!
27-го июня 18 г. Тифлис.
Опять поход! Опять кровь, жертвы и страдания… Отправляемся в Душетский уезд. Там форменное возстание спровоцированнаго, обманутаго крестьянства.
Я буду действовать с возможным тактом, стараясь оторвать здоровые элементы от обнаглевших хулиганов и провокаторов.
В политике много новаго. Моя мечта осуществилась: во главе Правительства стал Н. Н. Жордания. Он ввёл в своё Правительство несколько членов бюро исполнительнаго комитета. Это хорошо: такому Правительству можно служить беззаветно. Но в трудную, тяжёлую минуту принял власть Жордания: немцы, турки, анархия. Иногда становится жутко… Мне предлагают пост товарища военнаго министра… Но я решительно отказался, не хочу, чтобы гвардия потеряла меня и я потерял гвардию…
Вчера был в новом клубе раут в честь германо-болгаро-австрийской делегации. Я получил приглашение и отправился в клуб. Кто-то говорил речь, когда я появился. Вдруг мне стало невыносимо грустно, какая-то обида проникла мне в душу и, не подходя в столам, я ушёл…
Великое несчастье быть побеждённой страной!..
28-го июня 18 г. Мцхет. 7 час. Вечера.
Только что заняли Бебрис-Цихе и весь район этой старинной крепости. Я с Александром шли в наступающей цепи и чувствовали себя великолепно. В 5 часов открыли мы из 14 орудий ураганный огонь по Бебрис-Цихе, в котором засели повстанцы. Эффект был великолепный… Банды бежали без сопротивления, без оглядки, оставив «на поле брани» пулемёты и всякого рода припасы. Хорошее начало.
29-го июня 18 г. Около Мцхет. Утро.
Ночевали в поле. Был ночью дождь; теперь хорошо. Приступаем к выполнению плана. Мы разбиваемся на три отряда: вдоль леваго берега Арагвы наступает колонна Арчила Пурцеладзе, в центре идёт А. Г. Кониев, через Ксанку идём Александр и я. Из Сухума опять сюрприз: в Цхургилах турки высадили десант. Это произошло по инициативе Александра Шервашидзе и Таташа Маршания… Большевистская анархия помогла им.
В Сачхерах тревожно, скверно… Анархия всюду растёт… Надо быть решительным, даже безпощадным в деле спасения революции!..
1-го июля 18 г., сел. Канда. Утро.
Идём на Душет через Мчадисджвари. До сих пор двигались с боем и очень успешно. Противник уже разстроен и деморализован. Я верю в успех…
2-го июля 18 г. Дорога по Мчадисджвари в Душет. Раннее утро.
Вчера ночью я и Александр ездили в Тифлис. Там вести хорошия; турецкий дессант разбит, против воинствующаго Лечхума снаряжена экспедиция в Сачхерах и всюду анархия быстро ликвидируется… В самом Тифлисе несколько тревожно: по-видимому, там подготовляется «заговор» против демократической Грузии и этот заговор объединяет большевиков, русских чиновников и отчасти дашнакцаканов… У одного генерала нашли много динамита. Нужно быть очень бдительным и осмотрительным, у демократии слишком много врагов…
Наша экспедиция хорошо протекает. Население начинает понимать рас и довольно охотно сдаёт оружие. Пока мало крови, это радует меня… До сих пор сдано около 500 винтовок. Провокация постепенно теряет почву… Мы стараемся всюду устраивать митинги и наши передовые рабочие гвардейцы энергично агитируют… Силу оружия мы подкрепляем нравственной силой…
Погода чудная. Ночи великолепныя, но днём несколько жарко. Живём полной походной жизнью; и днём и ночью находимся под открытым небом… В ясныя, звёздныя ночи я смотрю на мигающия звёзды и о многом думаю, мечтаю. Успокаивается душа и мысли отдыхают…
Я всеми силами стараюсь избегать вооружённых столкновений и крови. Пока это удаётся.
Большевики меня безпощадно травят в своих листках. Называют ренегатом, палачом, провокатором. Преступники! История уже осудила вас!..
3-го июля 18 г. Над Душетом. Утро.
Ночь прошла спокойно. Колонна Кониева всё ещё у станции Цилкан.
3-го июля 18 г. Над Душетом. 3 часа дня.
Сейчас открываем орудийный огонь и я веду обходную колонну на соединение с Кониевым. Утром я и Александр ездили к нему и узнаём, что после успешнаго наступления – он вновь оттянул свою колонну. Это несколько безпокоило нас. Сегодня во что бы то ни стало надо соединиться с ним.
Население постепенно замиряется, жизнь входит в свои берега. Крестьяне приступили к полевым работал, засверкали серпы, задвигались арбы. Всё это радует душу.
4-го июля 18 г. Дорожная будка, около Душет. Утро.
В этой будке помещается наш штаб. С ранняго утра началась артиллерийская стрельба. Противник стреляет из двух орудий, но мы не можем обнаружить их. Наша одна батарея ему великолепно видна и он обстреливает её. Наши артиллеристы держатся молодцами. Артиллерия противника стреляет на три с минусом: снаряды ложатся вокруг до около нашей батареи.
Нужно зайти противнику в тыл и тем обезвредить его.
5-го июля 18 г. Над Душетом. Полдень.
Чудный летний день. Редкая артиллерийская стрельба. Еду на глубокую разведку. Завтра переходим в общее наступление. Надоела канитель…
6-го июля 18 г. Базалети. Раннее утро.
Сейчас выступаю с левой колонной в глубокий обход противнику. У нас 250 штыков, горный взвод Д. Канчели и четыре пулемёта Христофора. Уверен в успехе. Колонна Пурцеладзе-Гедеванова уже вчера выступила на Ананур по ущелью Арагвы – через Минван… Погода тоскливо хмурится…
6-го июля 18 г. Над деревней Аргуни. Полдень.
Совершаем утомительный и глубокий обход в тыл и во фланг противника. На противоположно оголённой вершине показались стройныя цепи вооружённых людей. Это, очевидно, рота Георгия Ломтатидзе, обходящая повстанцев справа. На нашем правом фланге сильная ружейная и пулемётная стрельба. Она постепенно затихает. Очевидно, противник спешно отступает. Я боюсь, что он ускользнёт от нас… Погода чудная. Солнце весело и сильно припекает. Окрестности очаровательны. Деревня опустела.
6-го июля 18 г. Вечер. Верхом из Ананура к Душету.
С радостно-грустными мыслями еду на отбитой у большевиков лошади навстречу нашему отряду. Радуюсь успеху. Наши обходы окончательно деморализовали противника. Отряд Сосо Гедеванова нагнал бежавшего врага и отбил у него оба орудия. Но всё же грустно на войне… Тоскует душа при виде опустевших сёл и невольных жестокостей войны…
Крестьянство здесь встречает нас угрюмо. Очевидно, оно нас считает врагами. Больно и грустно…
8-го июля 18 г. Ананур. Раннее утро.
Вчера отдыхали в Ананурах… День прошёл спокойно. Встретились с отрядом Гедеванова.
Сейчас выступаем на Ананур… По привычке я и Александр идём в передовой колонне и далее в передовой цепи… Люблю я это…
Передо мною шумная, весёлая Арагва. В детстве я полюбил эту реку и много о ней мечтал…
8-го июля 18 г. 14-я верста. 3 часа дня.
Идёт отчаянный бой. Противник занимает высоты и со всех сторон обстреливает нас. Мы совершаем тяжёлый обход. В горах. Нас около двадцати человек. Мы хотели выйти в тыл пулемётам противника… Гора слишком крутая, ноги скользят. При каждом падении Александр проклинает всех… Я весело смеюсь… Усталость превозмогает…
Пассанаур. Вечер.
Вступили в Пассанаур в 9 час. Вечера. С 10 час. Утра до 5 час. Вечера был жаркий бой… Мы расколотили противника и он поспешно бежал. Несколько человек, захваченных в пулемётных гнёздах, были на месте разстреляны. Я видел эту тяжёлую ужасную картину… Роковая необходимость… Я спас жизнь двум молодым русским пулемётчикам и это утешает меня. И чем труднее их было спасти, тем больше радость… Противник в безпорядке бежал и первыми спаслись вожди. В числе их был Серёжа!.. Странная и страшная вещь! Я и Серёжа, бывшие лучшие друзья, знавшие так много совместнаго горя и радости в прошлом, так часто мечтавшие об общей революционной работе – вдруг очутились по разным сторонам баррикады. Пока победила моя сторона. Серёжа позорно бежал… Прошлые светлые образы встают передо мной, воскресают былыя мечты и я проклинаю эту борьбу, эту прославленную гражданскую войну… В этой борьбе гибнет революция…
Серёжа, милый. Я тебя люблю и презираю. Люблю твоё прошлое, нашу светлую дружбу и наши мечты. И презираю твоё трусливое честолюбие, твоё малодушие в борьбе… И я благословляю судьбу за то, что не встретил тебя на поле брани: мне было бы стыдно за тебя…
Более собственной смерти я боялся встречи с тобой… Но ты бежал, не подождав меня и за это благодарю тебя…
11-го июля 18 г. Пассанаур. Утро.
Вчера у главной, левой колонны был бой. У противника вновь появились орудия. Я выступая с обходной, правой колонной… Она должна сыграть решающую роль…
11-го июля 18 г. Гудамакарское ущелье. Сел. Зандуки. 6 часов вечера.
Наша обходная колонна во главе с Ар. Пурцеладзе и с пулемётной командой Хр. Шарадзе выступила из Пассанаур в 2 часа дня. Из Казбека к нам приехали 12 верховых мохевцев, которые призывают нас в Казбек и обещали вооружённую помощь населения. Это всё рослые, молодцеватые ребята. Их привёз красногвардеец Авсаджанов…
От нашего обхода я многаго жду. В случае удачи мы одним ударом покончим с врагом. Неудача нас самих поставит в критическое положение. Завтра утром к нам выступит рота Г. Ломтатидзе. Она нас достаточно усилит…
Наша левая колонна уже заняла Млеты. Противник с боем отступает. Нам надо торопиться, чтобы замкнуть его в мёртвый круг.
11-го июля 18 г. Думацхо. Вечер. Церковь «Пири-Мзе».
Красота чарующая! Я упоён волшебством ея!.. Маленькия деревушки, грациозно ютящияся на зелёных склонах могучих гор, напоминают гнёзда ласточек.
Население нас встречает с белыми флагами и недоумевает. Здесь ещё царит средневековье: нет школ и никаких элементов культуры. Затёртое среди высоких гор население совершенно не разбирается в окружающих событиях. Оно задавлено горами, нищетой и невежеством. К нам постепенно подъезжают вооружённые, стройные мохевцы… В большинстве они казбекцы или жители Сни… Завтра решится судьба нашего обхода…
12-го июля 18 г. Думахцо. Раннее утро.
Провёл холодную ночь у костра… Зажгли огни бивуачные и кое-как спали на весёлой лужайке у старых развалин. Впрочем, я спал почти нормально, ибо могу спать в каких бы то ни было условиях… Мой Нестор (Ешмаки) почти не спал и наверное он проклинал наш обход и эту холодную ночь в горах. У Нестора очень оригинальный вид: вместо калош у него липовые лапти, а на голове мягкая широкополая шляпа. Он сидит на неуклюжей, сильной лошади и имеет вид разнежившагося, уже отяжелевшаго туриста… Он приехал в Ананур, а мы захватили его в обходную колонну… Я люблю бывать в походах с Нестором: полнее веришь в успех…
12-го июля 18 г. Бурсачильский перевал. 8 час. Утра.
Мы на перевале! Какой восторг… Перевал и окрестные хребты охраняются жителями Сно и Каркуча. Часть из них встретила и приветствовала нас на перевале. У них великолепный вид и они на хороших конях. Какое счастье, что они с нами! Без их помощи наш обход был бы почти безнадёжен… Все мохевския деревни, исключая Сиона и Гергеты, на нашей стороне…
Отсюда чудный вид на седой Казбек. Я долго любуюсь его гордой, мрачно-таинственной красотой…
Сказка!..
Нам здесь передали телефонограммы большевиков. Оне вскрывают плачевное их положение и ничтожество их сил. Все жалуются на отсутствие пулемётов, пулемётчиков, патронов или хлеба… «Мы голодаем!», - вопят они, но обещают всем белый хлеб!.. Жалкие авантюристы!..
12-го июля 18 г. Карчука. 2 часа дня
Наш отряд истомился в пути. Жители Карчука всему отряду устроили обед. Их неподдельная радость и широкое гостеприимство заставляют забыть усталость. Ахалцыхцы, которые до сих пор пошаливали, выслали к нам делегацию с белыми флагами… «Сила солому ломит»…
Приятная и тревожная весть. В Казбек из Владикавказа прибыл отряд Саши Гегечкори. Это нас устраивает: погибнет этот отряд…
Гора Казбек ушла в облака… Гордый, могучий, суровый Казбек!..
13-го 18 г. Сно. Утро. (Сно моё родное село – И. Х.)
Вчера ночью к нам подошла рота Ломтатидзе. Она за день совершила утомительный переход из Пассанаур! Теперь у нас достаточно сил – около 250 штыков при 8-ми пулемётах. Мы можем действовать смело и решительно…
Вчера противник из орудий обстреливал деревню Казбек (Степан-Цминда). Мы фактически уже отрезали врага, который ещё не чувствует ужаса своего положения… Скоро мы приступим к боевым операциям и разобьём врага…
13-го июля 18 г. Ачхот. Полдень.
В 11 часов мы заняли ачхотскую крепость, расположенную над Военно-Грузинской дорогой. Итак, противнику путь отступления уже отрезан!.. Некоторые, очевидно, за ночь успели проскочить в Казбек и теперь они из орудий обстреливают вершины и склоны гор, по которым спускается рота Ломтатидзе. Но я верю, что мохевцы и им отрежут путь отступления и весь «социалистический отряд» Гегечкори попадёт в наши руки!..
Господствующия вершины уже в наших руках.
С этой высоты я озираюсь кругом и восторгаюсь мощной красотою гор. Отсюда видны водопады, старыя крепости и живописныя деревни… И над всеми господствуют зелёныя, могучия, красивыя горы…
Мгновеньями я забываю войну и не слышу разрыва шрапнелей… Я весь ухожу в природу…
Величавый Казбек утром был виден. Потом он ушёл в свои облака…
Население Сно встретило нас очень приветливо и радостно… Угостили нас на славу. Первые раз в жизни ел вкусные и сочные «хабизгина»…
Женщины, особенно старухи, при встречах с нами плачут и тихо благословляют нас на борьбу. Многия их дети присоединились к нашей рати и это ещё более усиливает их светлую грусть… С любовью и любопытством осматриваю я этих милых старух и вспоминаю старинную, героическую грузинку-мать…
14-го июля 18 г. Казбек. Утро.
Вчера, вечером, мы наголову разбили «большевиков». Полный, окончательный разгром… Захватили у них 2 орудия, 4 бомбомёта, пулемёты, весь обоз и до 200 пленных… От «социалистического отряда» Саши Гегечкори остались «рожки да ножки». По дороге к Владикавказу валяются много трупов противника. Тяжёлая картина, но окаменело, умерло сердце…
В числе пленных тяжело раненый Фома Чубинидзе и сухумский шантажист Миша Гегечкори, который подписывался «за главнокомандующего».
Я и Шарадзе с четырьмя гвардейцами при двух пулемётах Льюиса преследовали бежавшего противника, группами забирая его в плен. Разбитый враг представлял жалкое, несчастное зрелище. Мы его захватили в узком, страшном месте Дарьяльскаго ущелья – между скалой «Пронеси Господи» и Гвелетским мостом. Над этим местом расположена маленькая деревушка Цдо, которая сыграла для большевиков роковую роль…
И не пронёс их Господь…
У противника не было никакого спасения: впереди засели мохевцы и действовал наш пулемёт, направо бешено катил свои мутныя волны Терек, налево вздымались отвесныя, высокия скалы. Сзади напирали наши… Получился смертельный, роковой круг!... Но Саша Гегечкори успел выскочить из этого круга. Он спасся в первую очередь. Такова их тактика…
Уже стемнело, когда мы достигли одиннадцатой версты. Нас было шесть человек и около двадцати пленных… Мы были утомлены и дальше не могли преследовать врага. К тому же нас пленные просили не идти дальше, так как большевики были укреплены в крепости Дариал. «Погибнем и мы и вы», - жалобно убеждали они…
Мохевцы дрались как львы. Наш приход воодушевил их. Они великолепные стрелки и хорошие воины. И как они любят оружие! Я видел мохевцев, имевших за спиной по 10 – 12 винтовок, захваченных у большевиков, и тем не менее лихо, неутомимо преследовавших врага… Они были страшно озлоблены на большевиков, которые совершенно разграбили Казбек. Мне с большим трудом удавалось успокоить и смягчить их. Но всё же удавалось… Что думали пленные «большевики», когда они видели, как «палач» с упорной настойчивостью спасал и оберегал их?!.. И этих несчастных пленных мне по человечески было жаль! В большинстве своём это были мингрельцы и лечхумцы, которым Саша Гегечкори обещал золотые горы, но дал роковыя теснины Дариала… Артиллеристы были русские…
Думал ли я когда-нибудь, что буду активным участником этой ужасной и грустной трагедии?!.. Думал ли, что крест революции так жестоко тяжёл!.. Вам, сидящим теперь в тихом уюте своих мещанских очагов, наверное, кажется, что нас пленяют лавры этих побед, что мы любим эти победы. Но если бы вы знали, как я ненавижу эти победы, как стонет и страдает душа! И рыдает сердце. Окаменевшее сердце!..
Я часто думаю: почему мне выпал на долю этот жестокий, кровавый и трагический путь?! Почему под внешне спокойной, почти счастливой оболочкой я ношу величайшее страдание и большую печаль?! Почему именно моё сердце должно окаменеть и умереть?! Вот и теперь: в своём одиночестве я озираюсь кругом, смотрю на седой Казбек, на эту постоянную мечту моего детства, на сказочно-гордый монастырь Самеба, на окрестныя могучия горы и не ощущаю былой радости… Что-то безповоротно умерло и отцвело во мне… А в прошлом я умел любить природу и красоту… Весною и летом я уходил к природе и с ней переживал свои радости и печали… Осени я не любил… Теперь я плохо понимаю природу и не могу в ней утолить свою печаль… Тяжело…
Но я встряхиваю головой и прочь гоню скорбныя мысли. Я побеждаю рефлексию и дряблость души и говорю: революция, демократия и социализм «жертв искупительных просят»! Революция не праздник, а тяжёлыя, суровыя и жестокия трудовыя будни! Революция – путь к празднику. Светлый праздник ещё впереди. И ради этого яркаго, ликующего всечеловеческаго праздника надо вынести всю тяжесть креста и примириться с кровью… Да, я прочь отгоняю грустныя мысли. Я говорю: «Да здравствует жизнь и ея тернистый путь!»
Возвращаюсь к вчерашнему кровавому дню. Большевикам с утра же не повезло, так как именно утром случайно нами был убит «главнокомандующий социалистическими отрядами Закавказья» офицер К. Чавчавадзе. Его смерть создала панику в отряде и ускорила его безпорядочное бегство.
15-го июля 18 г. Казбек. Утро.
Вчера, в 5 час. Вечера, мы повели наступление на Дарьяльскую крепость. В первую голову наступали Александр Дгебуадзе, Сандро Майсурадзе, я и человек 12 из отряда Пурцеладзе с храбрым В. Карцивадзе во главе. Скоро показались низкия башни крепости и мы осторожно стали подходить к ней… По пути нам встретилась красивейшая горная речка Кистанка и я залюбовался ея своеобразной, гордой красотой… Вдруг Сандро, шедший впереди всех, приостановился, внимательно посмотрел в бинокль на крепость и тихо говорит: «Там неприятель». Я прицелился и выстрелил… Поднялась усиленная стрельба. Из крепости нам отвечали ружейным и пулемётным огнём. Мы тоже подкатили пулемёты Максима. Группа мохевцев, заблаговременно занявшая развалины крепости «Тамар-Газнели», с своей стороны тоже стала обстреливать большевиков. Мы подкатили к крепости горный взвод Сев. Васадзе, который выпустил несколько очень удачных снарядов… Мы видели, как неприятель стал выбегать и убегать из крепости… Тогда с криком «ура» мы бросились в крепость и мгновенно заняли её. В ней мы захватили пулемёты, пленных и продовольствие. У нас был убит один пулемётчик. Я захватил лошадь Саши Гегечкори. Сам Саша и тут ускользнул… После занятия Дариальской крепости мы быстро двинулись вперёд и с боем преследовали противника до Ларса. Ларс мы заняли в 9 час. вечера, захватив там две походныя кухни с горячей пищей и бомбомёты. В этой операции участвовала часть отряда Гедеванова, а сам Сосо был начальником колонны. Эшмаки сопровождал нашу колонну.
Теперь наш передовой отряд стоит на территории Терской республики. Итак, мы очистили нашу территорию от большевистских банд и уже стоим на чужой земле… Следовательно, наша работа по существу закончена. Полный успех…
В Тифлисе некоторые газеты жирным шрифтом возвестили мою смерть. И уже на раз досужая молва убивала меня! Но я не собираюсь пока умирать. Хочу и буду жить! На страх врагам революции и свободы…
17 июля 18 г. Тифлис.
Текст подготовил и предисловие написал
Ираклий Хартишвили
Заседание руководящих с.-демократич. организаций.
Заседание идёт монотонно, вяло. Жду обсуждения земельного вопроса; со всей энергией буду бороться с выкупом… Завтра едем обратно в Казбек. Стремлюсь к любимым высотам…
20 июля 18 г. Аршис-Цихе.
Сегодня ездил в Ларс. Ждали ингушскую делегацию, но она не приехала…
Мы послали ультиматум терскому правительству. Ультиматум повезли офицеры Н. Цивцивадзе и Бердзенишвили. Наше правительство уполномочило Ив. Лордкипанидзе, Гер. Махарадзе и меня вести переговоры с Терской республикой…
Ждём ответа и встречи.
Сейчас мы на развалинах древней, живописной и неприступной крепости. Хороший день.
Внизу, в Ачхатах, со всех сторон стекаются мохевцы. Будет народный пир и примирение Хеви. Это тоже результат нашей победы…
21 июля 18 г. Монастырь Самеба.
Сегодня в этом древнейшем, задумчивом храме гергетцы отслужили молебен примирения. Вчера примирились казбекцы и сионцы. Сегодня гергетцы отрекаются от былых увлечений и примиряются с казбекцами. И веришь, что простыя клятвы, даваемыя друг другу этими суровыми людьми, под тёмными, но красивыми сводами уединённаго народнаго храма, будут святы и ненарушимы…
В ограде стараго монастыря гергетцы устроили пир примирения. Герасим Махарадзе, Иван Лордкипанидзе, Александр Дгебуадзе и я были почётными гостями. Угощение было обильное, хозяева веселы и радушны. Пелись гордыя, но не совсем мелодичныя горныя песни…
Здесь мы встретили проводников, не раз побывавших на вершинах могучаго Казбека. Все они помнят и любят известную альпинистку Марию Павловну Преображенскую, которая бывала с ними на самой вершине Казбека. Суровые и смелые охотники с любовью говорят о ней и называют её Мари Поло.
И в этой странной, мистически дикой обстановке, в ограде древнего храма, освящённаго вечной красотой Казбека, среди веселящейся, добродушно суровой толпы – мысли кружатся, как снежинки, и тут же тают…
Вчера к нам приехали из Владикавказа ингушская делегация. Вчера же мы послали ультиматум терскому правительству. Ингуши обещали нам полную поддержку в удовлетворении всех требований нашего ультиматума. У большевиков в Терской области плохи дела. Их бьют казаки… Это тоже несчастие…
22 июля 18 г. Казбек. Вечер.
Казбек надо мной!..
Сейчас я на телеграфе. Герасим передаёт текст нашего ультиматума в Тифлис. Ответ от правительства терской советской республики получился сегодня в 2 часа дня. «Советская республика» делает формальный отвод: наш ультиматум написан не на правительственном бланке и не скреплён государственной печатью!..
К сожалению, они формально правы…
Завтра им передадут ультиматум на бланке и с печатью! Посмотрим, что скажут тогда. У нас решено: в случае отклонения ультиматума – наступать! Но меня не радует перспектива этого наступления: слишком запутаны, сложны и противоречивы национальныя отношения в области. Мы не хотим свергнуть большевиков для того, чтобы на их месте воцарилась ещё более злая безпросветная реакция…
Казбек сегодня виден весь. Он ярок, горд и суров. Вечно суров… Смотрю на него и наслаждаюсь…
25 июля 18 г. Казбек. Утро.
Вчера мы получили ответ от терскаго правительства. Терская республика согласна немедленно отпустить всех наших пленных, а по другим вопросам предложила нам свидание в старом Ларсе. Итак – сегодня мы должны встретиться… Советская республика постепенно сдаётся…
25 июля 18 г. Старый Ларс. 6 часов вечера.
Сейчас идут переговоры с делегацией терскаго народнаго совета. Переговоры носят благоприятный для нас характер. Председатель делегации латыш Булле, - он же председатель народного съезда, - производит хорошее впечатление, хотя он и с хитрецой: слишком слащав и певуч. Два других члена делегации – чеченец офицер Арсанов и студент-ингуш Ахриев – оба славные ребята и, конечно, они менее всего большевики. Ненависть к казакам привела их к большевикам… «Казаки вначале стали большевиками, чтобы бороться с ингушами, - говорили они. – Теперь мы сделались большевиками, чтобы побороть казаков».
Сейчас говорит Булле. Он очень сговорчив и вкрадчивая, предупредительная улыбка не сходит у него с уст.
27 июля 18 г. Казбек. Утро.
Ясный, величественный день… Наши части постепенно уходят назад – домой! После славной блестящей победы! Владикавказ принял все наши требования и в первую очередь, освободив всех наших пленных… Дела хороши…
27 июля 18 г. Сел. Цдо. 3 часа дня.
Эта деревня – могила отряда Саши Гегечкори. Осматривали эту нагорную, выброшенную на крутые утёсы деревню и слушали разсказы смелых охотников о разгроме отряда. Не будь этой деревни – отряд Гегечкори успел бы ускользнуть от нас. Но жители Цдо – старые охотники и у них опытный глаз. Они великолепно знают каждую горную тропинку, каждый выступ пожелтевших скал, и конечно, не обманутым воинам авантюриста Гегечкори было тягаться с ними… Сейчас мы в опрятной, чистенькой комнате богатаго крестьянина и я с радостным любопытством озираюсь кругом. Как приятно находить здесь, в самой крайней северной грузинской деревушке некоторый комфорт и неприхотливый уют! Как хорошо видеть и ощущать чистоту после всей вынесенной в походе грязи!
Деревня Цдо очень хороша в стратегическом отношении, но она слишком бедна. Нет зелени, мало земли, но зато много камня и скал. Жёлтых и огненных скал.
Душет 31 июля 18 г. Поздний вечер.
Александр и я вернулись из Тифлиса. В Тифлисе нас более всего интересовал аграрный вопрос. Мы, «фронтовики», были самыми решительными противниками выкупа и нам в этом направлении кое-что удалось сделать. Мы сошлись на компромиссе и этот компромисс меня вполне удовлетворяет! Ираклий произнёс великолепную, прочувствованную речь и он сильно поколебал мою решительность. Люблю слушать Ираклия. Вообще люблю его… В его речах менее всего лиризма, но глубже всех именно он проникает в душу… Его неподдельная, глубокая искренность покоряет. Пафос вдохновения всегда владеет им… Но как печальна его судьба, как трудно ему развернуть все свои силы в карликовых условиях нашей жизни. Иногда я смотрю на него и мне становится грустно. Образ скованнаго, но не побеждённаго Прометея встаёт предо мной и я начинаю понимать трагедию льва, заключённаго в клетку…
Но и болеющий лев часто встряхивает гривой и тогда вся пустыня трепетно внимает его гордому рыканию.
1 августа 1918 г. Одзиси. Знойный день.
Утром выступили из Мчадисджвари в Ксанское и Рехульское ущелье. Ночевали под открытым небом; ночью моросил дождь. В Мчадисджварах к нам приходили несчастныя матери приговорённых к разстрелу убийц беднаго Саши Рикадзе. Они должны были быть уже казнены, но по просьбе Миши Климиашвили – я приостановил эту казнь. Я просил доследовать дело, ибо было бы несчатием казнить невинных… Но виновных в гнусном убийстве этого честнаго рабочего мы не должны щадить!.. Я это говорю с болью в сердце, но с глубоким убеждением. Ради целаго надо жертвовать частью; спасая общество, надо казнить преступных членов его! В этом трагическая, жестокая необходимость… Таков путь революции…
Теперь мы идём на Ахал-Горы. В нём повстанцы держали наших пленных, и на наше требование о немедленном освобождении узников их погнали во Владикавказ! И мы должны проучить этих преступников…
Меня удручает тупость, темнота и забитость местнаго крестьянства. Они примкнули к большевизму, а сами типичные собственники и кулачки! В Мчадисджварах наиболее богатые крестьяне захватили и распахали земли Мухранского, а вдов и сирот, вообще бедняков, оставили без земли. В этом их «большевизм»!.. И эти люди нас называют сторонниками дворянства, и несчастное крестьянство верило им… Если бы крестьяне могли понять и почувствовать нашу любовь!
Жертвенную любовь!
Ахал-Гори, 2 августа. Вечер после грозы.
Барский дом Эристова. Старинный феодальный замок!...
«Была гроза и всё в природе освежилось. Лишь одного меня не освежит она»!.. Нет, нет! У меня чудное, светлое, радостное настроение. Давно, давно у меня не было такого спокойнаго, бодраго, хорошаго настроения. И в этот, освежённый грозою вечер, когда и чувства и мысли свежи, хочется многое вспомнить, о многом мечтать… Но свеча скоро погаснет и не знаю – удастся ли всё вспомнить и записать…
Я в восторге от Ахал-Гори. Чудная, богатая, живописная деревня и на первом плане старый, огромный, оригинально-красивый феодальный замок… Мысли пробуждаются и уходят в седую, суровую и жестокую крепостную эпоху. Мысли уходят назад!.. И всё это – и роскошный дворец, и неприступная обширная стена – построены рабским трудом угнетённых крестьян! И эти освобождённые рабы, получив разбитые цепи и желанную волю, ещё не верят в счастье победы и потому нервничают, волнуются и поддаются всякой провокации. И незаметно для себя они куют себе новыя, тяжелыя цепи! Эти несчастные слишком долго были рабами и воздух свободы дурманит их!... В этих условиях очень трудно и страшно работать. Мы прилагаем все усилия, чтобы спасти революцию все ея достижения, но не знаю, удастся ли это…
Но мы не щадим живота своего!.. Лучше умереть в революции и с нею, чем жить без нея и ея восторгов… Разваливающееся, упадочное дворянское гнездо! Много разнообразных, отрывочных и пёстрых мыслей. И ещё больше чувств. Когда-то, давным-давно здесь текла иная, более спокойная, раздольная и красивая жизнь. «Счастливая жизнь заполняла свои зелёныя берега».
Здесь, в этом старом доме, где теперь разместился наш штаб, когда-то было много счастья и радости! Здесь звонкий, серебристый смех счастливых людей возносился к ясной лазури неба!.. Но всё это, и радость, и счастье, и смех покупались кроваво-тяжёлой ценою несчастья и вечнаго горя многих… Почти всех!.. Теперь разбито это преступное счастье одиночек! Уже убито это преступное счастье немногих, но всё ещё нет счастья всех! Пока мы только разрушаем. День строительства и святого творчества ещё не пришёл… Но он придёт. В сиянии и озарении освобождённаго труда…
Но пока его нет.
И хотя я понимаю философию «творящаго разрушения», хотя моя «крестьянская душа» непримиримо враждебна ко всему феодальному, но, тем не менее, грусть и печаль овладевают мною при виде разваливающихся, безповоротно гибнущих дворянских гнёзд и при ощущении последняго аромата увядающей дворянской культуры! Ибо это всё же была культура… Жестокая, тяжёлая, замкнуто-ограниченная, но тем не менее своеобразно-красивая и могучая культура…
Вспоминаю Эредви… Это было во время наших Цхинвальских операций, после зверскаго убийства Георгия Мачабели и милаго старика Сандро Кецховели… Мы с боем заняли большую деревню Эредви и выгнали оттуда «большевиков»… Мы разместились в большом, покосившемся барском доме Павленова, где раньше помещался «повстанческий» штаб…
В том доме всё было разбито, разбросано в страшном безпорядке и целое море изорванной бумаги валялось на грязном полу. И в этом безпорядочном хаосе разрушния и грязи я заметил сиротливыя, измятые письма, написанныя бисерным женским почерком. Я поднял эти письма, но не прочёл их. И эти письма, написанные на нежно-красивой бумаге неведомой женской рукой, странно волновали мне душу и будили целый рой воспоминаний. Теперь эти письма никому не нужны, их топтали грубые каблуки «большевиков», топчем их и мы. Но когда-то с любовью их писали, читали со сладостным трепетом и бережно, любовно хранили их…
Когда-то эти бедныя письма дышали жизнью и другим волновали грудь, но теперь они «умерли, умерли»… И вдруг мне стало грустно, и о многом говорила мне эта грусть…
Умирающая красота…
Да, теперь я вспомнил разграбленный барский дом и сиротливыя женские письма. Но сейчас я не грущу уже. Какая-то спокойная, большая радость владеет мною и с этой радостью я отправляюсь спать…
Товарищи давно уже спят. Луны нет и звезды ярче блещут… Гаснет свеча…
4 августа 18 г. Ахал-Гори.
5 часов вечера. Гостиная замка.
Меня немного лихорадит, но я не хочу болеть. Нельзя мне болеть! Ухожу к своим мыслям и к своему дневнику. Когда-то, в дни моей юности, я очень любил и умел вести дневник… Теперь, увы, притупились чувства и зачерствело сердце… И серебрится голова…
И хотя меня продолжают называть неисправимым мечтателем, но мечты мои лишились былого аромата и обаяния… Вянут мечты! Быть может, это и к лучшему…
Не знаю.
Сегодня весь день шёл дождь и было скучно. Созвали сход окрестного крестьянства и хорошо, тепло побеседовали с ним. Крестьяне начинают понимать нас и уже верят нам. Счастье мирной победы!... Со всех концов приносят винтовки и охотно сдают их нам. Только в районе Ахал-Гори нам уже сдали более 300 винтовок. Лишь осетины относятся к нам с недоверием и враждебно, но и они скоро придут к нам… Вчера меня поразила, восхитила и в то же время разсердила одна осетинка. Мы – человек двадцать всадников с четырьмя пулемётами Люкса – отправились через Икоти и Каюзавети в Захори – в долину Рехула. Грузинския деревни хорошо нас встречали и легко сдавали оружие. Около осетинской деревушки Армаз я заметил молодую женщину в белой косынке, быстро бегущую к деревне. Стал следить за ней. Она добежала до деревни, проворно вскочила в один домик и через мгновенье выскочила оттуда с двумя винтовками и патронташами в руках. Чуть приостановившись и оглянувшись кругом, она снова бросилась бежать, стараясь скрыться от нас. Мы припустили коней и стали нагонять её. Мы ей кричали остановиться и бросить винтовки. Она с отчаянием оглядывалась на нас, но продолжала бежать. Убедившись, что ея попытка безнадёжна, она выпустила одну винтовку, а с другой вбежала в ближайший дом. Мы подняли брошенную винтовку и подошли к беглянке. Она молча стояла в дверях. Лицо ея выражало все чувства: решимость, страх, отвагу, горе, отчаяние и ненависть! Выбросив вторую винтовку, она глубоко вздохнула: как будто потеряла всё! С большей настойчивостью она навряд ли спасала бы даже своего ребёнка…
Теперь я хочу отдохнуть. В этой великолепной, красивой и чистой комнате можно отдохнуть; и наш милый Александр Григорьевич уже отдыхает, растянувшись на полу. Этого генерала мы уже считаем совершенно своим. Его мы ценим, уважаем и главное – любим…
Передо мною великая поэма «Вепхис Ткаосани». Разсеянно перелистываю её. «Вита верхви карисаган ирхевис да икецебис» (В тексте грузинскими буквами. «Осина качается и гнётся на ветру») – случайно прочёл и чем-то близким, дорогим повеяло на меня. Я закрываю поэму и мечтаю. Милые образы витают предо мной и постепенно мысли собираются вокруг той «княжны Нины», которая жила в этом доме, которую я не знал и наверное никогда не буду знать, но о которой говорит Джибо… И я вновь благословляю жизнь…
5-го августа 18 г. Ахал-Гори. Утро.
Ясный, ликующий день. Часть нашего отряда с артиллерией сегодня выступила через Одзиси на Ргвал-Чала. Мы с пулемётами выступаем завтра через Захори в Рекульское ущелье. Это последний акт нашей экспедиции. Потом – в Тифлис!
Сегодня мы помиловали двух приговорённых к разстрелу. Товарищи красноармейцы просили об этом.
5-го августа 18 г. Ахар-Гори. Вечер.
Одолеваю лихорадку. Завтра буду совершенно здоров и годен для похода. Сейчас сижу у запылённаго рояля и тихо тоскую по музыке. Какая досада, что во всём отряде нет ни одного пианиста! Никогда у меня не было такого сильнаго желания послушать хорошую музыку…
Окрестное население радует, успокаивает своим доверием. Скоро будем в Тифлисе и там займёмся внутренней организацией наших вооружённых сил. Мы хотим стройно сочетать оружие и труд. Хочется верить, что организованная демократия победит стихию анархии!..
6-го августа 18 г. Захори. 11 час. дня.
Рано утром выступаем из Ахал-Гори. Сейчас мы на привале. Были песни, танцы. Гвардейцы веселы и довольны. Осетины не сдают оружия. Приходится прибегать к арестам. Приходится…
6-го августа 18 г. Сел. Циви.
Досада берёт: осетины упорно не сдают оружия. А к репрессиям прибегать не хочется. В деревнях остались женщины, дети и старики: вся вооружённая молодёжь ушла в леса и горы. Местность здесь дикая, но красивая, население бедное, тёмное, некультурное. Деревни жалки и грязны…
В деревни Цубени был приятный сюрприз: совершенно случайно встретили интеллигентную, изящную и красивую молодую осетинку! Она гармонировала с дико-изящной природой. Как затерявшийся горный цветочек блистала она красотой и уставший взор приятно отдыхал на ней…
7-го августа 18 г. Ст. Каспи. Утро.
Конец нашему походу. Он закончился блестяще. Скоро Тифлис! Весело, радостно!
«Конец моей прежней неволе,
Я вольная птица теперь!
На воле, на воле, на воле!!!»
13 августа 1918 г. Тифлис. Дворец.
Датико убили! Мой Датико!.. Убита моя светлая дружба! Долгая, яркая и ясная любовь…
Какой-то злой рок преследует и губит моих лучших друзей…
Александр, Кукури, Поликарп, Мамиа, Чико, Валико, Датико! Все они умерли или убиты!.. С трупами своих друзей я хороню частицу своей души, и оскудела, опустошилась душа.
Меня многие любят и ценят; я даже приобрёл некоторый ореол «звонкой славы», но радость вянет и умирает во мне… Вокруг нависают тяжёлыя тучи, а ряды друзей редеют…
Может быть, лучше было бы и мне умереть?..
Текст подготовил и предисловие написал
Ираклий Хартишвили
Я приношу свои извинения читателям блога. Дело в том, что при публикации этой части дневников В. Джугели я пропустил записи с 17-го июля по 13 августа 1918 года. Сейчас восполнил ранее пропущенное, и уже полностью могут ознакомиться читатели с данной частью дневников Валико Джугели.
ReplyDelete