Валико Джугели о Сочинской экспедиции и войне с Арменией во второй половине 1918 г.

(Ниже предложенный материал является выдержкой из книги председателя Главного штаба Народной гвардии Грузинской Демократической республики 1918-1921 гг. Владимира /Валико/ Джугели «Тяжёлый крест /записки народногвардейца/», Тифлис, 1920 г.; а сам текст книги целиком можно найти в интернете в материалах Национальной библиотеки Парламента Грузии)

                   Валико Джугели и Александр Дгебуадзе с соратниками


Сочинская экспедиция 


30 августа 18 г. Тифлис. Вокзал. Ранний вечер.

Нет отдыха и спокойствия нам!.. Выступаем в новый, тяжёлый и долгий поход… Двигаемся через Мингрелию и Самурзакани на Белореченскую… Много надежд и радости жду впереди. Много свинцоваго горя в прошлом… Мой единственный, незаменимый Датико! Как тяжело и тоскливо мне без тебя… Сколько надежд и восторгов убил ты во мне!..

И Ванички, нашего милаго Ванички нет со мной. Судьба его неведома мне и не знаю, придёт ли он к нам…

«Смотрю и смотрю в далёкий сумрак неба, и сердце моё блуждает и стонет с немолчным ветром»…

Я начинаю понимать светлую, молитвенную грусть Тагора…


30 августа 18 г. Тифлис. Ночь. С.-демокр. фракция.

Слушая доклад Габо Хундадзе, приехавшего из Москвы. Невесёлыя вещи разсказывает он: разваливается, гибнет великая Россия! И нет впереди путеводной, бодрящей звезды. И всё это сделал большевизм. Он убил революцию и оживил, одухотворил реакцию. Больно сжимается сердце и стонет душа.

Неужели нет возрождения?! Неужели все гордыя мечты о свободной великой России окончательно и безповоротно погибли?!

Вспоминается старое… Вспоминается наш старый, любимый Петербург. Тогда впервые мы узнали Габо. Теперь он хорошо выглядит, но его былые «студенческие» доклады с бурным аккордом: «Царя долой, а корону в музей!» - мне больше нравились. Была вера, бодрость и светлость. Были мечты!.. Доброе, тяжёлое, хорошее и скверное старое время!.. Габо тогда голодал и был тощ, как спичка. В холодную зиму он носил два летних пальто… Наша группа его очень любила и по возможности поддерживала. Особенно любил его покойный Датико… 

Сегодня новая, тяжёлая весть: убит в горах Абхазии наш лучший офицер Самсон Глонти, а Леонид Новиков ранен. Убит также выдающийся пулемётчик Сургуладзе – герой Очхамура… Убиты они в бою с аскерами… Горю желанием скорее столкнуться с врагом. Отомстить ему и раздавить его!..


31 августа 18 г. Ст. Гоми. Вечер.

Медленно и уныло движется наш эшелон. Нет мазута и все паровозы разленились. Выехали из Тифлиса чуть свет и пока топчемся здесь…


1 сентября 18 г. Абаша. Вечер.

В Абаше и окрестностях спокойно. Сейчас мы у Гидиния. Здесь хорошо.


2 сентября 18 г. Сел. Накалакеви. Полдень.

Весь наш штаб вместе с Сосо Гедевановым едет на автомобилях в Мартвили. Нас сопровождают бойкие и шумные мотоциклеты с пулемётами. Отряд Гедеванова прибыл в Мингрелию раньше нас и он уже по трём направлениям выступил на Зугдиды. Наша задача этим очень облегчается и, повидимому, в Зугдидском уезде нам придётся пробыть не более недели. Это хорошо. Я так стремлюсь в Сухумский округ – там много аскеров, привезённых преступными абхазскими князьями. Эти аскеры ранили моего брата и убили многих наших товарищей народногвардейцев в Моквинском монастыре и на высотах Ачмедзмаха. Наш милый Самсон Глонти убит этими аскерами! Бедный, хороший, славный мальчик!.. Как он был хорош, исключительно хорошо. Гибнут все лучшие, избранные… Тяжело, невыносимо тяжело… Особенно, когда остаёшься один, только со своими мыслями и настроениями. Тогда раскрываются скорбные могилы друзей и дорогие тени встают из земли… Я люблю это скорбное одиночество, я люблю горечь этих встреч… Смерть Валико и Датико окончательно разбила меня… Я живу, работаю, но всё это не то! Нет былого озарения, нет прошлых восторгов…

Но я хочу верить и верю, что дальше будет больше радости… И робко расцветают мечты… Думаю о многом и многих… Часто уношусь в Коджоры, в круг славной семьи милаго Георгия и тепло думаю о них. Родная семья. Вспоминаю маленького Арчила, этого моего вернаго, неизменнаго друга; я улыбаюсь и думаю: меня очень любят дети. Это повышает меня в собственных глазах!..


2 сентября 18 г. Сел. Абаша. Вечер.

Возвращаемся из Мартвили. Кониев, Гедеванов, Сандро, Александр, Алпес и другие. В Мартвили стоит правая обходная колонна Гедеванова и часть отряда Владимира Джибладзе. Владимир приблизился к Горди и энергично теснит повстанцев, руководимых разбойником Хажония. Характерно, что все мингрельские разбойники заделались «большевиками» и бывшие конокрады теперь борются за торжество великих идеалов коммунистической партии большевиков! У Владимира вид настоящего воина, но он, видно, устал, похудел. Ведь он больной. У него на разведке бандиты отбили его собственную лошадь и сам он едва спасся. Мы весело подсмеивались над этим и Владимир ворчал. Вообще – Владимир славный товарищ и он неутомим в работе. Несмотря на болезнь, его энергия меня поражает. Если бы многие умели так работать!..

Урожай здесь всюду великолепный… Когда-то нам пришлось обстреливать Мартвили. Теперь здесь всё спокойно и это радует душу. В Мартвили проезжали мимо «огромнаго, барскаго, феодальнаго замка» нашего Евгения! Мимо убогаго, невзрачнаго домика Евгения Гегечкори… И как на зло – какой-то сельский буржуа тут же, против дома Евгения воздвиг свой буржуазный замок и совсем затмил экс-премьера!..


3 сентября 18 г. Ново-Сенаки. Утро.

Наш эшелон вчера разгрузился. Наша артиллерия и пулемётная команда произвела большое впечатление… Пришлось ночевать на соломе, под дождём, но теперь дождя уже нет. Сегодня выступаем различными путями на Зугдиды и верю, что скоро ликвидируем мингрельскую авантюру. А скорость необходима, ибо у нас есть сведения, что «большевики» оказываются лишь орудием в руках турецких агентов и преступных князей… Создают анархию, чтобы высадить в Мингрелию турецкий десант. Как в Сухумском округе. Но мы уже здесь и турецко-большевитская авантюра сорвана…


3 сентября 18 г. Квалони. 3 часа дня. Привал.

Отдыхаем здесь. Квалони деревня моего Ванички, одного из нашей «троицы». Но самой «троицы» уже нет: она безжалостно разбита…

Население угрюмо нас встречает. Оно склонно считать нас врагами… Но мы разубедили его! 

Отсюда часть нашего отряда выступает на Хорша. Завтра думаем быть в Зугдидах…

Сегодня в Ново-Сенаки к нам прибыла делегация от «16-ти обществ», как она сама заявила. Они изъявляют покорность. Но состав делегации очень подозрителен: в большинстве делегация состоит из разбойников, а привёл делегацию бывший светлейший князь Уча Дадиани. Было так странно видеть бывшаго блестящаго конвойца во главе большевитской делегации!.. Когда-то – во дни студенчества – я знал его. Тогда он был в озарении силы и даже некоторой славы… Но изменились времена и обернулось колесо истории…


3-го сентября 18 г. Хопи. Вечер.

Ездили в Цаиши. Там стоит ротмистр Денисов со своей пулемётной командой и маленькой регулярной частью. Его войска обтрепались и кажется изголодались…

Завтра выступаем на Абастуман и хотим с севера – со стороны Хецера закрыть выход абастуманским бандам. Потом обезоружили Зени, Наразени и Хибула. В этих районах я не жду столкновений. Хочется скорее выйти к туркам…

В Тифлис меня совершенно не тянет…


4-го сентября 18 г. Сел. Хета. Полдень.

Лопнула камера, ждём… Сегодня со всех сторон наступаем вглубь Зугдидскаго уезда, имея в центре Абастуман. В три дня мы уже умиротворили весь уезд…

Хета богатейшая деревня Мингрелии.


4-го сентября 18 г. Болото Онарио. Вечер.

Сейчас перешли северныя болота с красивым именем. Гвардейцы идут весело и бодро. Со мною и Александром идут Сико и образцовый взводный Ражден. С нами одна тифлисская рота. Через час выступим в Хецера и постараемся связаться с Кониевым и Сандро, наступающими на Абастуман с юга…


5-го сентября 18 г. Сел. Хецера. Утро.

Погода скверная. Вечер был чудный, но ночью пошёл дождь. Мы все подмокли. Теперь я приютился на колокольне. Сейчас трезвонят в колокол. Собирали сельский сход. Предлагали сельчанам добровольно сдать всё оружие, в противном случае грозими репрессиями… Грозили, но сами не знаем, в чём выразятся репрессии… Мне до боли жаль этих несчастных, тёмных и одураченных крестьян. Они искренне уверены, что своими анархическими выступлениями защищают интересы народа…

Урожай во всей Мингрелии великолепный. Это радует и успокаивает…

Отсюда восхитительный вид во все стороны… Красивый, мягкий пейзаж…

Сегодня мы сидим без пищи, так как труден подвоз… Придётся питаться молодой кукурузой. 


5-го сентября 18 г. Сел. Хецера. 2 часа дня.

Был сельский сход. Мы разъяснили крестьянам цель и смысл нашего прихода. Говорили о турецком десанте в Сухумском округе, о контр-революционных стремлениях дворянства. Больше всего говорили о земле. Кажется, крестьяне постепенно начинают понимать нас. Они внимательно слушают наши речи, сами говорят, соглашаются выполнить все наши требования. И я верю в их искренность… Так как деревня Хецера нас хорошо встретила, мы решили не производить здесь никаких реквизиций, и хорошо заплатить за каждый кочан молодой кукурузы, съеденный нашим отрядом.

Отсутствие хорошей честной администрации создаёт почву для анархии и волнует народ… Местных крестьян несколько притесняют молодые солдаты 12-го полка, но этих мальчиков нельзя особенно винить, так как военное ведомство бросило их на произвол судьбы: они обтрёпаны и голодны… А ведь деньги на них тратятся и много денег! Но эти деньги не доходят до назначения, они не обслуживают солдат, а остаются где-то там, далеко а тылу, на первых ступенях… Я начинаю думать о народной гвардии… Какая разница в методах организации и питания?! Какая различная заботливость о воинах! Ведь каждый солдат обходится государству гораздо дороже отдельнаго народногвардейца и несмотря на это, солдаты обставлены гораздо хуже… И это потому, что в народной гвардии есть бдящее око и любящее сердце…


5-го сентября 18 г. Сел. Абастуман. Вечер.

Александр, Сико Тутберидзе и я приехали в Абастуман к Кониеву и Сандро Майсурадзе. Абастуман огромная живописная деревня. Анархия здесь свила себе прочное гнездо.Но наш приход несколько отрезвил крестьян. Мы нигде не встречаем сопротивления и повидимому большинство населения начинает с доверием относиться к нам… Ведь мы затрачиваем огромную нравственную энергию на пропаганду… В Абастумане уже сдали 25 винтовок. Для начала это хорошо. Сейчас обсуждаем важный вопрос о быстром движении на Туапсе, ибо там создаётся странное и сложное положение: Алексеев давит на большевиков, а большевики на нас… Надо спешить туда: и большевики и добровольцы одинаково неприемлемы для нас…


6-го сентября 18 г. Хецера. Утро. Церковный двор.

Рано утром мы выехали из Абастумана. Решено спешно двинуться на туапсинский фронт… Надо встречным ударом опрокинуть и большевиков и добровольцев…

Я в тоске и тревоге: вчера из Абастумана с двумя гвардейцами отправили мне мою любимую лошадь и до сих пор нет ни лошади, ни гвардейцев… Быть может, её перехватили бандиты! Это было бы большим несчастием для меня… Разбойники могли убить людей и надругаться над ними… Лошадь же чрезвычайно дорога мне, ибо много походов совершил я на ней и на ней же, под пулями, перевозил я бездыханный, но тёплый труп дорогого Валико Шарашидзе через реку Храм…

Сегодня в Абастумане большой митинг… Со стороны Зугдид было несколько орудийных выстрелов. Это, очевидно, усердствует ротмистр Денисов…


6-го сентября 18 г. Сел. Хецера. Ночь.

Только что вернулись с поисков гвардейцев и моей лошади. Сделали верхами более 40 вёрст; была глухая ночь и все мы страшно устали. Мы напали на следы лошади и людей. Очевидно, они заблудились и рисковали попасть в руки бандитов. Теперь они все, вероятно, в безопасности…

Во время поисков мы встретили молодую крестьянку. Она приняла нас за большевиков и была очень приветлива. Весело и энергично она поносила меньшевиков. Мы не хотели её разочаровывать, и Александр удачно разыграл сцену…

Вдали редкий ружейный огонь.

Ночь чудная. Яркия звёзды весело мигают… Спали на дворе – на зелёной траве.


7-го сентября 18 г. Сел. Давитиани.

Лошадь моя нашлась. Она спаслась от разбойников. Воображаю, как радовались и злорадствовали бы бандиты, если бы удалось захватить двух гвардейцев и лошадь… Эта возможность меня сильно удручала…

Из Зугдид мы выступили в 5 час. вечера и пришлось заночевать в Давитиани. Население здесь настроено мирно. Перед сном мы дали восемь орудийных выстрелов с высокими разрывами по трём направлениями и взбудоражили всё кругом…

Я убедился, что в «гражданской войне» звуковые и световые эффекты имеют большую роль. Завтра двигаемся через Манучарис-Кахати вновь на Зугдиды, а потом надо спешить на Туапсе. Там положение очень осложнилось. На смену большевиков приходит новая сила, с которой в будущем нам придётся иметь много неприятностей… Страшное наследство оставляют нам большевики.

Наши уже оставили Туапсе под напором большевиков, которых со стороны Новороссийска гонит Алексеев. Положение сильно осложнилось и нам надо скорее попасть в Туапсе. Я верю в успех и стремлюсь к нему!..

Сандро Майсурадзе мы отправляем в Тифлис для подготовки резервов…Он неутомимый и незаменимый работник.

В Зугдидах много, много товарищей… Мы их освободим от большевистскаго плена: они заперты в Зугдидах, как в крепости…

К сожалению, почти все местные товарищи растеряны, запуганы и малодеятельны… Постепенно они возвращаются к жизни.

Бедная, забытая провинция!..


8 сентября 18 г. Сел. Большое Коки. Полдень.

Из Давитиани, перерезав шоссе, прибыли в Коки. Артиллерию невозможно было везти по сельским дорогам, и её оставили у шоссе. Сюда приехали Александр, Сандро, Христофор и я с четырьмя Люисами. Местное население к нам хорошо расположено и оно организовало самооборону от анархических банд. А банд здесь очень много. И они тщательно избегают нас… Трусы и грабители!...

Крестьяне дружно собираются на сход…


8 сентября 18 г. Сел. Большое Коки. К вечеру. Ездили на окраину села в дом одного из главарей бандитов – Михаила Дадиани (Миха Патонискуа!* (*в тексте грузинскими буквами /патонскуа на мегоельсом диалекте грузтнского языка означает – господское дитя, а на восточно-грузинском диалекте это слово звучит как батонишвили; т. е., батони –патони и швили – скуа – И. Х./).

Я ехал с твердым намерением примерно наказать разбойника и конфисковать весь его скот. Но я был глубоко разочарован! Вместо хозяина мы застали его несчастную, изстрадавшуюся семью и вместо скота – изголодавшуюся собаку!.. Это был типичный дом разбойника – запущенный, робко запрятавшийся в прибрежной чаще маленькаго рукава бурнаго Энгура… И в этом жалком разбойничьем доме надломилась моя решимость и мною овладела глубокая грусть… Эта грусть росла от пугливых взглядов прекрасной, но больной дочери разбойника… Странную тоску унёс я из этого жалкаго дома… Странно навязчиво вспоминается несчастная девушка…

Бедная, хорошая дочь разбойника!.. Помню её и жалею…


9 сентября 18 г. Зугдиды. День.

Ночевали у шоссе, в 13 верстах от Анаклия. Приезжала к нам делегация из Дарчели… «Чела мсурс дарчелиса»* (*чела хочу остаться) - поётся в песне… Дарчельцы выполняют все наши требования. Положение в уезде улучшилось. Теперь нужна дружная, серьёзная и творческая работа: нужно скорее и полнее воплощать революцию в жизнь. Иначе революции угрожает величайшая опасность!.. Но нет этих серьёзных творческих сил. Особенно в провинции… 

Местные товарищи в большинстве безплодныя смоковницы. Они оторвались от народа и почти потеряли его…

Отряды Сосо Гедеванова благополучно прошли всю восточную Мингрелию и вышли к Зугдидам. Они потеряли лишь одного офицера Арчила Сакварелидзе. Славный Арчил был одним из лучших… Это очень тяжёлая потеря для отряда Гедеванова и для нас…

Рота Георгия Ломтатидзе уже выступила на Рухи – для занятия энгурскаго парома… Через несколько часов отправляемся и мы туда для обследования местности…

Завтра весь наш отряд выступает на Очемчиры, а в Мингрелии остаётся Гедеванов… 

Зугдидским уездом я очень доволен. Я рад, что почти без жертв и без всяких репрессий удалось умиротворить волновавшийся уезд… Главари бандитов бежали в горы…


10 сентября 18 г. Сел. Тагелони. Тихий лунный вечер.

Приятный отдых после жаркаго, боевого дня… Ночь чудная, ласкающая. Мы, собравшись у свечи, ждём чая и беседуем… Сестра Валя приготовляет чай…

Вспоминается пройденный день! Из Зугдид мы выступили в 8 с половиной часой утра, а в 4 часа уже были на правом берегу Энгура! И за эти немногие часы мы много пережили… Все части народной гвардии вели себя образцово и я не знаю, кого больше хвалить… К часу дня мы подошли к левому берегу Энгура и банда, засевшая на острове Шамгони, открыла по нашим разведчикам огонь… Мы отвечали ружейным, пулемётным и орудийным огнём. Был страшный шум и под этот шум мы бросили пехоту через незаконченный железнодорожный мост… Первыми перебежали через мост Александр и я. Как-то жутко-радостно было бежать по мосту… Закрепив за собой остров, который бандиты считали недоступным, мы подошли к правому рукаву и здесь встретили более решительное и стойкое сопротивление… У противника здесь затрещали пулемёты. Мы пододвинули пехотныя цепи к самому берегу, установили пулемёты, а бравые артиллеристы подкатили одно оружие на картечь… По данному сигналу мы открыли огонь… Сплетающиеся звуки выстрелов создали странную и страшную музыку и под звуки этой опьяняющей музыки, с криком «ура!» - мы бросились вперёд!

Я очень люблю аттаку… Какая-то захватывающая сила и тайная красота скрыты в ней… Кругом трескотня выстрелов, покрываемая мерным буханьем орудий, в котором тонут возбуждённые голоса, а сам стремишься вперёд, не чувствуя ничего. Есть одно настойчивое желание: «скорее до врага!»…

Хорошо!..

Славные наши сёстры… Оне не знают ни страха, ни усталости и все мы глубоко уважаем их… Особенно некоторых из них, которыя неразлучны с нами во всех наших трудах и походах… И всё это русския сёстры и я ещё раз убеждаюсь в исключительных свойствах русской женской души… И я не знаю, кто в мире может сравниться с русской женщиной в героизме и самопожертвовании! И всё это у них так просто и естественно – без позы и без фразы… Вот и сегодня – наша маленькая Первуша впряглась в пулемёт и, под градом пуль, везла его, помогая уставшим пулемётчикам… 

В Тагелони мы арестовали несколько человек. Захватили более 10-ти лошадей и сожгли дом одного разбойника, бывшего стражника… Бандиты неизбежно толкают нас на путь репрессии, а я так был уверен после Зугдидскаго уезда, что к репрессиям уже не придётся прибегать… И так радовался я… Но теперь загорелись огни. Страшные огни гражданской войны… Наверное, наши зугдидские товарищи уже почувствовали теплоту пожара и их испуганныя души постепенно согреваются… Ведь они так хотели репрессий!.. Но разве репрессиями создаётся счастье народа?! И хорошо, что мы, которым судьба дала в руки огонь и меч, настроены менее воинственно и более милосердно, чем те, которые остались у своих очагов…

Колонна Георгия Ломтатидзе, находящаяся правее от нас, кажется, ещё не перешла через Энгур. Завтра рано утром пойдём к нему на помощь и ударим в тыл противнику, засевшему против Георгия…

Мы энергично собираем сходы… Я всё ораторствую. Так хочется, чтобы крестьяне поняли нас!.. И они постепенно начинают понимать…


11 сентября 18 г. Сел. Тагелони.

Раннее тихое утро. Лагерь проснулся. Отсюда виден весь снежный Кавказ. Могучий, суровый, озарённый утренним солнцем!..

Ночь прошла спокойно, хотя я опасался ночного нападения…

Народногвардейцы веселы и оживлены… Я молча наблюдаю за ними и радость наполняет меня… Я люблю этих славных воинов… У многих из них такия светлыя, странно хорошия лица…

Сильна моя любовь к гвардейцам. Но и они любят меня… Это очень ценно и очень важно для меня…


11 сентября 18 г. Сел Тагелони. Утро.

Злое утро!.. Разстреляли двух преступников… Страшная, но необходимая жестокость!.. Настроение ужасное, подавленное…

Я нравственно совершенно разбит и очень устал… Так хочется отдохнуть, от всего отдохнуть…

И как много крови в революции… Ценою этой крови и тяжёлых, порой жестоких жертв добывается и сохраняется народная свобода!..

Вот и сейчас я слышу озлобленный, ругательный голос Александра – он переписывает и перебирает пленных. Боже! До чего хулиганы довели Александра, меня и всех нас?! Приходится быть суровым во имя демократии и свободы… Надо быть жестоким во имя справедливости… Надо быть преступным во имя революции!..

Но удастся ли спасти революцию? Хватит ли сил, самоотвержения и самопожертвования?! Трудно сказать… Но я буду верен до конца народу и свободе! Ценой тяжёлых испытаний, ценой собственной и чужой крови, ценой собственнаго престижа – я буду служить демократии…

Моя последняя мысль, последняя мечта и прощальная улыбка будут принадлежать изстрадавшемуся в муках, освобождающемуся народу…


12 сентября 18 г. Сел. Чубурисхинджи. Утро. Контора Джото Шервашидзе.

Расположились в расколоченной полевым взводом Акакия Саникидзе конторе товарищества «Сатанджо». Вся правобережная банда бежала, успев ранить при переправе через Энгур двух народногвардейцев из колонны Г. Ломтатидзе. Сегодня спешно наводим паром, к вечеру он должен быть готов… Бандиты ещё несколько месяцев тому назад испортили все паромы на Энгуре. Мы возстанавливаем прерванную связь…

В психологии населения совершается сильный перелом и оно начинает понимать истинный смысл событий…

Навожу дальнейшие справки о разстрелянных: они заслужили эту казнь!.. Грабили, надували, провоцировали и обирали крестьян. И тем не менее… тяжело. Один из них был такой молодой и здоровый… Слишком тяжела моя ноша!.. Слишком тяжёл крест!.. Донесу ли я его до конца?.. Порой одолевают сомнения, но я отгоняю из прочь… Да, донесу. Должен донести… 

Оглядываюсь кругом. Как странно видеть наших передовых рабочих, защищающих революцию с оружием в руках!.. Они стали лучшими воинами, славными воинами великой революции… Да благословит их судьба!.. Я проникся особенной, нежной любовью к ним и даже влюблённостью… Временами, в часы одинокаго покоя, - я с молчаливой радостью разсматриваю их открытыя, ясныя, странно спокойныя лица и мне становится весело, легко… Вот и теперь я молча оглядываю их, и какая-то тихая, светлая, но могучая радость овладевает мною… И в эти мгновения я как будто счастлив… Я счастлив их любовью к себе… Я знаю, что многие из них положат душу свою за меня так же, как и я положу за них свою…

Нам предстоит долгий и трудный путь. Но с охулиганившимися большевиками нам, кажется, больше не придётся сражаться… Эти несчастные, роковые люди привели к нам Алексеевския войска, привели помимо своей воли и теперь нам придётся иметь дело с Алексеевым, который ввёл свои войска в Туапсе… Положение странное и ложное – в Туапсе стоят и наши и алексеевцы! Надо спешить туда! И положить предел продвижению реакции…

Оправдываются вещия слова нашего Ираклия – через большевитския ворота придёт к нам реакция!.. Сбылось!..

Во всяком случае с алексеевцами будем сражаться охотнее! Без боли в душе и без колебаний… Но эта борьба будет труднее.

Много новаго, интереснаго впереди…


13 сентября 18 г. Сел. Чубурисхинджи. Утро.

Вчера навели паром и переправили всю пехоту. Артиллерию и обоз пустили в брод…

Сегодня наша колонна выступает на Гали. Вчера устроили два больших сельских схода. Народу было много… Дела налаживаются и растёт радость.

Вчера при переправе через вздувшийся Энгур – чуть не утонул генерал Кониев… Мы сунулись в глубокое место и его лошадь закрутило. После много смеялись по этому поводу.


13 сентября 18 г. Гали. Полдень.

Прибыли в жалкую «столицу» Самурзакано. Здесь «тишь да гладь – Божья благодать»! «Врага» нигде не видно. Он, кажется, «укрепился» ближе к Очемчирам, на речке Охури. Сегодня думаем поработать в этом районе, прояснить затуманившиеся головы крестьян… Урожай всюду чудный…


14 сентября 18 г. Перед деревней Репи. День.

Ведём наступление на сел. Репи. Одной ротой со взводом артиллерии… Репи считается очагом анархии. Здесь убили офицера Павленова и пленили нескольких наших солдат…

Противника всё ещё не видно, но он недалеко от нас… Посты его занимают левый берег Эрис-цхали. Через несколько минут, вероятно, будет открыт огонь, но я не жду серьёзнаго сопротивления. Посмотрим!

Сегодня очень жарко. Чудный вечер вчера сменила великолепная ночь. Ночью на наши посты наскочили разведчики и поднялась стрельба. Меня удивила выдержка наших: не было никакой паники, ни безпорядочной стрельбы. Я вспоминаю прошлый год, когда впервые формировалась народная гвардия, вспоминаю арсенал, Кутаис, Садахло! Какая поразительная разница, какой огромный прогресс!..

У перепуганных разведчиков мы захватили трёх лошадей…


14 сентября 18 г. Сел. Репи. 2 часа дня.

Заняли бунтующую деревню. У реки Эрис-цхали противник расположил свои посты… После лёгкаго обстрела они поспешно бежали. Трещали наши пулемёты и бухали орудия, давая «журавли». На крестьян всё это производит колоссальное впечатление и убивает в них всякую энергию к борьбе… Вся деревня опустела; жители попрятались в чаще лесов и в болотах… Опустевшая деревня производит тягостное, удручающее впечатление… Мы строго запретили гвардейцам входить в покинутые дома: гвардейцы довольно точно выполняют приказ. И я с горечью думаю: что стало бы с этой деревней, если бы вместо него здесь действовал бы какой нибудь иной отряд?!.. Ведь здешний большевизм – в значительной степени – порождение безобразных и преступных действий отряда капитана Дундуа!.. И нам лишь потому с такой лёгкостью удаётся замирить бунтующия сёла и деревни, что не огонь и меч являются главным оружием нашим. Вот и сейчас мы созываем сельский сход для пропаганды… Робко и вяло собираются испуганные крестьяне. Но соприкосновение с нами и слово наше преодолеют их робость и откроют их души для нас…

Но некоторыя репрессии мы всё же должны применить, ибо слишком много преступников нашло приют – и даже уют – в Репи.


15 сентября 18 г. Сел. Бедия. Полдень.

Только что вошли со значительным отрядом в Бедия. Очень живописная, но бедная и глухая деревня. Население нас встретило доброжелательно и очень охотно собирается на сход. В этой деревне около ста турецких аскеров. Это жалкие остатки дессанта, высаженного в тихой гавани Цхургили стариком Александром Шервашидзе и разбойничьим атаманом Таташем Маршания. Неудачи всё время преследовали этот отряд, но он много несчастий причинил Абхазии. Князья-авантюристы привели этот дессант. Крестьянская масса осталась равнодушна к этой жалкой и преступной авантюре, и потому-то так легко и скоро сорвалась она… Теперь мы ликвидируем последние остатки дессанта. Крестьяне уже сдали нам трёх аскеров и обещали передать нам всех.


15 сентября 18 г. Бедия. Вечер.

Через несколько минут двигаемся обратно. Настроение хорошее, бодрое… На сход пришло много крестьян, и я с ними долго, долго беседовал… На сходе было не мало и дворян; в этих краях их много. Всю силу своих речей я направил против большевиков и князей… Крестьянство слушало внимательно и даже с любовью, быть может… Как хорошо сознавать, что тебя понимают!.. Как приятно чувствовать, что рушится стена взаимного непонимания!..

В Бедия нам сдали более 60-ти обезоруженных аскеров и около дюжины винтовок…

Все аскеры как будто на подбор – рослые и крепкие ребята. Это они убили многих моих товарищей и в числе их беднаго мальчика – Самсона Глонти?! Это они искалечили моего брата!.. Я присматриваюсь к ним и с радостью чувствую, что уже нет у меня к ним никакой злобы и ненависти… Напротив! Эти изголодавшиеся, затравленные и запуганные люди вызывают во мне чувство жалости…

Во всяком случае большинство из них совершенно невинны, ибо не ведали, что творили…


16 сентября 18 г. Илорский монастырь. Позднее утро.

Едем верхами в Очемчиры. По дороге всюду спокойно, бандитов нигде не видно. Скоро выедем к морю. Море – моя любовь!

«Любовь мою, широкую как море,
Вместить не могут жизни берега»!..

И часто она выходит из берегов… И тогда сжимается сердце…


17 сентября 18 г. Ачигвара. 2 часа дня.

На двух легковых автомобилях Кониев, Александр с товарищами и я приехали в Ачигвара на свидание с главой самурзаканских повстанцев Павлом Дзигуа. На всякий случай мы захватили с собою один ручной пулемёт… Но я не боюсь вероломства с его стороны. Он уже надломлен и разбит… На новое преступление не решится. В этом отношении у меня есть достаточный опыт. Часто приходится почти одному ездить к побеждённым жестоким врагам. и они не смели поднять на меня руку. Не смели, ибо боялись ужасных последствий своего преступления, не смели, ибо сознавали своё поражение!.. Я ездил и в глухое Джавское ущелье, и к душетским повстанцам, и к татарским бандам, и все они, несмотря на страшную ненависть, не могли тронуть меня. Этот вопрос меня всегда занимал и я понял, что поражение совершенно разстраивает борцов, убивает в них всякую энергию к борьбе и вселяет в них чувство фантастического страха. Лишь раз в жизни я попал в тяжёлое, почти безвыходное положение, и спасся чудом. И теперь дрожь пробегает по телу, когда я вспоминаю об этой истории у деревни Натахтари. Пламя анархии в ту пору охватило весь Душетский уезд, и повстанцы докатились до ст. Мцхет. Угрожала большая опасность самому Тифлису – этому сердцу революции. Повстанцы заняли Казбек, открыли дорогу владикавказским большевикам, убили товарищей: Сашу Рухадзе и Петра Авлахашвили, разбили и истребили наши отряды. Повстанцы сознавали свою победу, чувствовали силу, а кровь опьянила их. Тифлис стал их лозунгом. Мы не хотели новой кровавой борьбы. Особенно я не хотел ея, ибо лучше многих сознавал, каких моральных страданий должна была она стоить. И нам хотелось силою слова и дружескаго убеждения усмирить и победить пробудившагося зверя. И нам, как будто, даже удалось это. Первый раз повстанцы встретили нас тепло и при проводах устроили овации. Это были несчастные крестьяне, поднявшиеся против дворянства, но по неведению направлявшие свои удары не по цели. Мы просто пришли к ним, как к товарищам, просто поговорили с ними и они также просто поняли нас. Большевистских агентов тогда почти не было среди них, они не были ешё отравлены большевистским ядом. Мы условились приехать ещё на второй день для окончательных переговоров. В момент нашего отъезда над нами появился аэроплан, направлявшийся к деревне Цилкани, к очагу возстания. Это очень встревожило повстанцев, но мы успокоили их, уверив, что бомбы не будут сброшены. На второй день мы подкатили к Бебрис-цихе на двух автомобилях. С нами был Герасим Махарадзе. Мы были радостны и самоуверенны. Но не успели стать наши автомобили, как на нас направилось несколько десятков дул. У повстанцев были страшныя и испуганныя лица. Такая встреча нас сильно поразила. Мы быстро сошли с автомобилей, и я спокойно, почти весело спросил: «Что с вами, вы с ума сошли?!» Да, они сошли с ума, ибо проклятый аэроплан бросил бомбы в Натахтари и Цилкани. А мы об этом ничего не знали. Мы попали в страшную ловушку. Только спокойствие и самообладание могли спасти нас…

Мы были искренне возмущены безсмысленной выходкой аэроплана и попросили крестьян показать места, где были сброшены бомбы. Они нам показали эти места и то жалобно, то со страшной злобой разсказывали о происшедшем. Тем временем со всех сторон стекались вооружённые крестьяне. Это был подлинно возставший народ, вооружённый чем попало. Их собралось несколько сот человек, и глухой гул постепенно усиливался среди них. Большевистские же агенты, как паразитическия бациллы, нашедшия благоприятную среду, с большей энергией развивали свою чёрную работу и умножали себя. Я попросил всех крестьян собраться, взошёл на придорожный бугор и держал к ним длинную, кроткую речь. Я говорил им о значении революции, о нуждах крестьян, о борьбе против помещиков, о великих задачах освобождённой демократии. Крестьяне молча и внимательно меня слушали. Лишь отдельные провокаторы хотели сбить меня своими выкриками и увлечь толпу. Почувствовав, что овладеваю этой вооружённой бандой, я совершенно спокойно, громко и самоуверенно говорю: «Не думайте, что мы пришли сюда – к вам – потому, что мы слабы. Нет, вы знаете, как сильна тифлисская красная гвардия и как непобедимы тифлисские рабочие. Но мы не хотим борьбы с вами, ибо мы братья по труду и несчастию. Однако, если вы не послушаетесь нас если вы всё же хотите борьбы, знайте, что мы в три дня разгоним и жестоко накажем вас. Мы пришли к вам так просто и свободно, потому что мы слишком сильны!»…

Крестьяне были озадачены и обескуражены и не слушали уже тех, которые говорили им: «Сам Джугели попал в наши руки. Он их глава. Не выпускайте его».

Момент для них был упущен и мы спаслись.

Да, то были жуткие мгновенья! Теперь не то, Дзигуа совершенно разбит, он лишился авторитета среди своих и уже сам ищет примирения. Вчера он к нам – в Очамчиры прислал двух «послов» с «условиями сдачи». Он покоряется нам, распускает банду, выполняет все наши условия, но выговаривает себе полное помилование. Наш штаб решил помиловать его, и мы все приехали сюда «на свидание» - поговорить с ним «по душам». Это как будто слишком большая честь для «разбойника» Дзигуа, но ведь нас интересует не самолюбие, а общее дело революции. И если ценою хотя бы даже собственнаго унижения мы достигнем замирения Самурзакано и приручим непокорнаго Дзигуа, я охотно иду на это унижение!..

Но решится-ли сам Дзигуа приехать к нам? Хватит-ли у него характера и смелости? Хватит-ли доверия к нам?

Посмотрим!

Наш отряд уже весь выступил на Сухум. Пехота поместилась на «Михаиле», а артиллерия и обоз двинулись походным порядком.

А Дзигуа всё нет!..


17 сентября 18 г. Сел. Ачигвара.

Вечереет… Но Павла Дзигуа всё нет! И, наверное, не будет… Озираюсь кругом и жду, как школьник на свидании – с душевным трепетом и сладостной тоской… И так хочется, чтобы он приехал! Ведь так мучительно хочется всеобщаго замирения и так противна, так осточертела гражданская война!.. Но никого нет. Все дороги пусты. Очевидно, трусят, боятся нас… Подождём ещё немного и будем надеяться. Но надежды мало…


18 сентября 18 г. Сухум. Утро. Дача Шаншиева.

Ночью приехали в Сухум и я с товарищами ночевал у милаго Георгия в их великолепной даче… Эта роскошная дача со своими стройными кипарисами и печальными пальмами, с восхитительным видом на море – слишком дорога мне и нам! Сухумская соц.-демократия росла и крепла в ней… В годы самой тяжёлой реакции, в безпросветныя будни наших гонений, - сухумская соц.-демократия здесь находила желанный покой и под сенью хвойной рощи, в забытой нагорной беседке выпрямляла и умножала свои поредевшие ряды… И здесь же рождались лучшие мечты!..

Озираюсь назад и рой воспоминаний окружают меня. Как недавно и как давно всё это было! И как странно – уже поблекли мечты, - потускнели горизонты! И нет уже ни в дружбе, ни в поэзии, ни в саде с кипарисовыми аллеями, ни в самой жизниния и былого озарения и благоухающего аромата. Нет прошлой свежести!.. Я задумываюсь над этим. Неужели реакция лучше революции? Конечно нет. Но слишком тяжёл крест, слишком велика ответственность и слишком мало времени остаётся для личной жизни и для восторгов… И не нужны они. Теперь всё личное надо нести на алтарь общественности… Да, надо! Но мечты вновь и вновь воскресают, сказки прошлаго встают из руин и тревожат загрубевшую, больную душу.


18 сентября 18 г. Гагры. Чудный вечер.

Только что приехали в Гагры на автомобиле из Сухума. Нас четверо – генерал Кониев, Александр, Г. Ломтатидзе и я. Едем к генералу Мазниеву в Сочи – к командующему черноморским фронтом. Мне впервые приходится ездить по этой дороге; и я в восторге как от дороги, так и от Гагр. Этот миниатюрный, великолепный, но уже достаточно потрёпанный курорт очаровал меня… И как хорошо, как красочно можно было бы устроить всю жизнь, если бы не было этой повсюдной разрухи и преступнаго, воинствующаго большевизма! Если бы этот хулиганствующий большевизм не всадил клина в самое сердце некогда единой демократии!... Можно было бы создать рай на земле и осуществилась бы мечта… Тоскующая, прекрасная мечта всего человечества…


19 сентябр 18 г. В дороге. Утро. Хоста.

Из Гагр выехали рано. Дорога чудная, волшебная… Я упоён красотой природы и вновь начинаю любить и понимать её… Нет! Этих мест никому нельзя отдавать, и наша демократия должна стать хозяином этого рая!.. Тем более нельзя уступать алексеевской контр-революции…

По пути разбросано много причудливых дач. Где теперь их владельцы, с такой заботливостью и вкусом воздвигавшие эти виллы для своего отдохновения? И что сталось с ними? И уцелели ли они в бурном шквале революции? Или их давно уже закружило и понесло ко дну?! Революция глубоко всколыхнула всю жизнь и многое выплеснула на берег… И вместе с грязной, большой накипью старой жизни выплеснуто и кое что красивое, ценное. Но нет иного пути!.. «Лес рубят – щепки летят!» В старой жизни элементы культуры так тесно переплетались с полным варварством и некультурностью, что совершенно невозможно вырвать это варварство, не задевая больно и некоторых элементов культуры. И задачи организованной демократии в том, чтобы было возможно меньше этой боли, чтоб вовсе устранть её!.. И всё же грустно при виде этих одиноких, покинутых дач. Теперь они опустели, и их маленькие, некогда изящные садики заросли сорной травой. Теперь уже в них нет жизни. А раньше, ещё не так давно, здесь широкой рекой лилась радостная самодовольная и ясная жизнь. И звонкий девичий смех весело мчался по лазуревой глади тихаго моря, а нарядныя девушки, как весенние бабочки, порхали по тихому берегу… Но и тогда эти дачи были совершенно чужды нам, ибо оне все были на том, на чужом берегу!.. Вспоминается «Вишнёвый сад»… В этом вся трагедия нашей жизни! И демократия должна преодолеть эту трагедию. Только преодолев её, она создаст свою жизнь, более красивую, мощную, богатую и яркую. Жизнь для всех! В страшных муках, но всё же создаст.

Правда, роковой большевизм во многих убил веру в творчество демократии. Но ведь большевизм – не демократия. Большевизм – соединение уродливой диктатуры с подлинной охлократией, это пугачёвщина 20-го века!.. И несмотря на все разочарования, на все боли болеющей жизни – я продолжаю быть верующим. Без веры не стоило бы жить… Впереди виден свет… Слабый, мигающий, как будто догорающий… 

Скорее бы восход и возрождение!..

Да будет!..


20 сентября 18 г. Сочи. Кавказская Ривьера. Утро.

Вчера в половине одиннадцатаго приехали в Сочи. Первый «визит» мы нанесли Евгению Гегечкори. Там были Гизо Анджапаридзе, маленький Иустин, а потом пришёл и генерал Мазниев. Устроили маленькое предварительное совещание. Мазниев сделал доклад о военном положении, а Евгений сообщил правительственный взгляд на Сочинский округ и познакомил со своими заданиями. Решено во что бы то ни стало настаивать и отстоять Сочинский округ и спорить о Туапсе. Занять границы Сочинскаго округа придётся преимущественно силами нашей гвардии; она должна создать непреодолимый барьер для «армии» Алексеева – если он пойдёт на нас войной. И мы создадим этот барьер! Мазниев, видимо, здесь многое напутал и своей тактикой и своей безтактностью. Нам придётся всё это распутывать и разряжать атмосферу. Во всяком случае с Алексеевым, который является явным и безпощадным врагом демократии, мы все будем драться с большим воодушевлением, чем даже с большевиками. Не будет внутреннего разлада и безпредельной тоски… Преступные большевики! Это они скомпрометировали дело революции и одарили нас Алексеевым…

В Сочах великолепно!..


23 сентября 18 г. Сочи. Полдень.

Несчастный день! На море страшная буря… С вечера подул моряк и ночью разыгрался ужасный шторм! И почти весь «флот» Грузинской Республики погиб у Сочи… Очень тяжело. Я не нахожу места, и стонет душа… А ночью я пережил страшныя страдания. Я видел гибель нашего флота и слышал глухой стон разбиваемой волнами баржи. Я переживал каждый удар дикой волны, и как будто это хрустели мои кости, разбиваемыя о полуразрушенную пристань!.. Наш «Михаил» уже выброшен на берег, а огромная баржа лежит на боку… Ужасное настроение… Но к горю я привык и чувства притупились…

Буря продолжается… Теперь всё равно.


25 сентября 18 г. Сочи. Ривьера.

Вчера ездили на Лазаревку. Позиции занимаем у Лазаревки. Роты Ломтатидзе и Цитайшвили уже выступили на позиции. Укрепляемся прочно… Местность до Лазаревки восхитительная. Богатейшие каштановые леса и сплошныя ореховыя рощи!..

Евгений и Мазниев уже в Екатеринодаре. Ведут переговоры с генералом Алексеевым…


30 сентября 18 г. Сочи. Утро.

28-го из Екатеринодара приехали Евгений и Мазниев. Поездка оказалась безрезультатной. У Алексеева, видимо, губа не дура, и он «просил» освободить всё побережье до реки Бзыби! Наши решительно отказались и нам приходится точить свой боевой меч…

В лице Алексеева мы встретились со своей старой знакомкой – с реакцией… Пока она деликатничает, ибо очень слаба. Но ея нахальство и требовательность будет расти по мере роста ея сил. Поэтому и нам следует умножать свои силы…

К Лазаревке уже подошли алексеевские части. Вчера мы ездили в Лазаревку на свидание с генералом Масловским, для установления разделительной черты. И здесь в Лазаревке я впервые после революции увидел развевающийся трёхцветный флаг!.. И как больно, тревожно сжалось сердце…

Алексеевские войска сильно обтрёпаны, но они очень браво козыряют и среди них много офицеров. Сам генерал Масловский с нами был очень любезен, но его любезность не внушала доверия… Мы решили линией разделения считать реку Чухукт… Наши гвардейцы группами ходят в Лазаревку и чувствуют себя победителями…


4 октября 18 г. Сочи. Ночь.

Тоска весёлая, страшная тоска!.. Войны ещё нет, но готовимся к ней. И мы, и они – алексеевцы. Мы готовимся с любовью, с увлечением, ибо чуем врага. Сандро, Александр и я стали изучать пулемётное дело. Эта «хитрая механика» очень легко даётся…

А с Алексеевым будем драться не на живот, а на смерть! Неужели и теперь не опомнятся большевики? Неужели хоть теперь не попытаются они стать честными революционерами?! Неужели и теперь, как в мрачные дни батумской эпопеи, они будут безжалостно всаживать нам в спину свой отравленный нож? В какой кошмар они превратили революцию и как святотатственно осквернили светлую идею социализма!..

На мировом фоне происходят крупнейшия историческия перемены и совершаются огромные сдвиги. Болгария уже выбита из строя, Германию бьют. Турция отрезана!

«Всё к лучшему в этом лучшем из миров!»…


6 октября 18 г. Сочи. Утро.

Сегодня Александр и я выезжаем в Чухукт – на нашу передовую линию. Думаем остаться там и укрепить позицию. Наше правительство решило ни в каком случае не уступать Сочинскаго округа Алексееву: - вплоть до вооружённой борьбы! Это хорошо, это нас успокоило…

На страшном поле битвы народов события развиваются… Турция уже предоставлена своим собственным силам, а это равносильно началу конца. Разгром и ослабление Турции, быть может, вернут нам Батум! Надо с лихорадочной поспешностью готовить нам силы, силы и опять силы! В этом наше спасение. Быть может, Германия начнёт спешно эвакуировать Грузию и к этой эвакуаци мы должны быть готовы. С уходом Германии у нас может начаться новая анархия, этот уход может окрылить наших многочисленных врагов, и у нас должно быть достаточно сил для борьбы с ними…


7 октября 18 г. У Головинки.

Ночевали во второй батарее. Батарейцы угощали нас на славу! Настроение у ребят хорошее. Сейчас выезжаем дальше – готовить позицию для обороны.

И для нападения…


8 октября 18 г. Имение Каткова «Чухукт». Утро.

Вчера осматривали работы по укреплению Головинскаго района. Дела идут хорошо, и народногвардейцы дружно роют окопы… За всё время наших операций нам впервые приходится рыть настоящие окопы… Сапёрными работами руководит наш славный Ражден Кереселидзе, а начальником обороны является Сико Титберидзе. Сико всегда бодр и весел, и его ортачальцы умеют хорошо угощать. От Сико мы поехали на передовую линию – к Георгию Ломтатидзе. И здесь мы были совершенно разочарованы и сильно огорчены, ибо нашли, что наша передовая линия неудобна для обороны, так как противник занимает господствующее положение. Это нас очень разстроило и мы решили передовую линию обороны отнести несколько назад. Мы поехали в Зубову-Щель – к имению Шереметьева – «Чимитокваджи». И у всех настроение быстро выпрямилось, ибо здесь мы нашли великолепную, неприступную и короткую позицию. Нас охватила бурная, молодая радость, и с этой радостью мы попали к старику Церетели, управляющему имением «Чимитокваджи», который угостил нас молодым мадчари. Было весело, хорошо и привольно! Давно, давно я не переживал такой светлой и спокойной радости. Вспомнились золотые дни студенчества, когда так легко достигалась радость и когда так свободно можно было веселиться!.. Тихая, но могучая радость проникала в сердце, и души раскрывались для восторга! Это был светлый и редкий праздник – праздник за два года революции!.. И снова потянулись будни – тяжёлыя, порой ярко-кровавыя, рабочия, революционныя будни!.. И пройдут дни, пройдут месяцы, быть может, пройдёт вся жизнь, а этот праздник может не повториться…


11 октября 18 г. На вершине. Полдень.

Мы на разведке. Наш проводник Вячеслав – грузин с польским именем, хорошо знает местность и даёт ценныя указания. А местность здесь дикая, богатая, но безлюдная. Она лишь недавно стала безлюдной и всего полвека назад здесь были разбросаны живописныя и богатыя черкесския деревни. Об этом свидетельствуют многочисленные заросшие сады и брошенные пепелища. Когда-то здесь была жизнь. Теперь – пусто и дико. И некому собирать каштаны и орехи. А их здесь целыя рощи, даже леса…


11 октября 18 г. Имение Чимитокваджи. Ночь.

Сейчас нахожусь в пулемётной команде Христофора Шарадзе. Мы располагаемся на ночлег. Я устраиваю себе великолепное ложе из пахучаго сена, и рядом со мной ложится сам Христофор. Он чудный, незаменимый товарищ и образцовый офицер. Побольше бы таких работников! Он эс-эр, но я его ценю больше с.-д-ов… Вообще у нас подобрались славные ребята и в боевой обстановке партийность не играет такой роли. Честность, смелость, безкорыстность и преданность делу революции – вот на что мы обращаем внимание! И у нас много хороших офицеров… Сико, Георгий, Симон, Нестор, Севастий, Варден, Илья – все они без колебания положат свои головы «за други своя»… И сам Кониев очень ценный работник: с ним мы дружно работаем и знаем, что народу он никогда не изменит!.. Скоро к нам придёт Сосо Гедеванов. Его мы тоже знаем и любим…

На фронте у нас спокойно: роем окопы, изследуем местность и ждём врага… Враг молчит и мы все страшно скучаем.

Разбитые и изолированные турки очищают Ахалцихский и Ахалкалакский уезды. Радость растёт, надежды крепнут. Мы отстояли свободу и революцию!.. И мы докажем, что революция не только разрушение, но и высшее творчество!.. Мы это должны доказать!

Пулемётчики располагаются спать. Ночь чудная, тёплая. Серп луны повис над уснувшей кудрявой горой и тихими, ночными шопотами наполнилась земля…

Хороша жизнь!

Хорошо, радостно жить!..


12 октября 18 г. Имение Чимитокваджи. Утро.

Чудная молодая липовая аллея. Сижу под липой и слушаю звучную тишину пробудившейся природы. Одинокие гвардейцы усердно собирают орехи, а наши лошади мирно пасутся на сочном лугу. Уже глубокая осень, листва позолотела, а трава всё ещё зелёная, будто весенняя…

Я ушёл от людей, ушёл к своим запискам, к самому себе. И как-то легко, привольно дышется, как-то странно, спокойно и радостно на душе. Сказочно хорошо здесь!.. Но поразительное, гнетущее безлюдие. Всё мёртво вокруг. И всё это надо оживить, одухотворить. В этом задача и призвание демократии. Уже несколько дней, как я уехал из Сочи. Я ушёл от скучной, но великолепной Ривьеры, ушёл от всех соблазнов оскудевшаго и почти опустевшаго курорта. Но он не совсем ещё опустел. Тем ещё не мало «бывших людей», людей некогда сильных, властных и богатых. Почти все они ненавидят революцию, которая их разорила и унизила. И они все с нетерпением ждут алексеевцев. С нами они очень почтительны, даже любезны, но не любят нас. Не любят как революционеров и как грузин. И эта нелюбовь переходит в скрытую ненависть.

Судьба как будто начинает нам улыбаться. Международная обстановка постепенно проясняется и приближается всеобщий мир. В этом спасение! Сегодня из Закавказья начинают выселяться турки-завоеватели. Завтра, очевидно, наступит очередь Германии и к этому должны быть мы готовы, должны собирать все свои силы. И как ни печально было «мирное проникновение» Германии в нашу страну, как ни тяжело было мириться с этим, – одно для всех очевидно: Германия оберегла нас от турецкого вандализма и от многих внешних опасностей. И за это мы благодарны Германии. Вся наша страна благодарна ей. Но скоро наступит час, когда мы должны сказать Германии: «Мавр сделал своё дело»… И к этому мы должны готовиться, для этого мы должны быть сильны!.. И чем скорее мы разделаемся с алексеевцами, – тем лучше…

В этот знаменательный час мировой и отечественной истории меня уже начинает тянуть в Тифлис. Ведь, там выковывается наша политика, - ведь, это мозг и душа нашей страны!.. А мне всё приходится скитаться по безконечным походам и это отрывает меня от политики. И вместе со мной – многих передовых, старых работников. В этом печаль. А, ведь, многие «безпозвоночные интеллигенты» даже из числа товарищей (к сожалению, есть и такие!), наверное, полагают, что к походной жизни меня влечёт авантюризм моей натуры. Кто знает, быть может, в этом есть доля правды, но товарищи жестоко ошибаются, когда полагают, что чистая политика только их удел. Но если я без колебания променял толстыя книги (а их я страшно любил!) на трёхлинейку, а политику на войну, - то лишь потому, что в революционных войнах я видел основание нашей политики, нашего государственного строительства. И даже сейчас, - будучи вооружён до зубов, я, прежде всего, считаю себя политическим деятелем, - а уже потом – воином революции. Прежде всего, и после всего я просто с.-д-т. Без всяких nomen*ов и cognomen*ов!..


23 октября 18 г. Сочи. Ривьера. Утро.

Ездил в Сухум. Там произошло «возстание» абхазцев. Конечно, никакого возстания не было, но, повидимому, часть реакционно настроенных абхазцев замышляла выступление. И из этой мухи постарались создать слона!.. В связи с этим в Сухуме произведены аресты и в числе прочих арестованы Ваничка Маргания и Жора Аджемов. Их, конечно, не надо было арестовывать, ибо они, во всяком случае, не реакционеры. Но странный Ваничка! Зачем он связался с компанией реакционеров, зачем он становится невольным их орудием?! Ведь, Ваничка мой старый друг. Меня страшно потянуло в Тифлис. Хочется быть в центре событий. А событий так много! Немцев бьют на Западе и здорово бьют! Турции приходит «кончание» и, наверное, Батум вновь станет нашим. Вообще, международная обстановка радикально изменяется и нам надо строго всё учитывать…

Вспоминается позорная батумская эпопея и не менее позорный мир с Турцией. Быть может, я и покойный Валико Шарашидзе были правы, когда так энергично предлагали отвергнуть унизительный мир с Турцией и призывали к войне. Кто знает?! А, может быть, тогда нас ждала верная, неизбежная гибель?.. Трудно сказать…

Англо-французская коалиция уже явно берёт верх и я боюсь, что армяно-русские шовинисты сумеют настроить англо-французов против нас. Во всяком случае, они постараются сделать это. Но я не хочу верить, что это им удастся. Перед всем миром, перед всяким судом, даже наиболее строгим, мы можем смело и честно предстать! Ведь, мы изнемогали в неравной борьбе с турками и ниоткуда нам не было помощи. Никакой! Ведь мы гибли в этой ужасной борьбе, и в боях с турко-татарами пали смертью храбрых наши лучшие товарищи – Валико Шервашидзе, Самсон Глонти, Сургуладзе, Беридзе, Арон Шервашидзе, Андгуладзе, Чхаидзе и много-много других!..

И ценою этих тяжёлых жертв мы спасли наш народ от гибели и разорения. И этого не могут нам простить наши враги. Этого не могут простить нам армянские шовинисты, которые организованно травят нас! Но тем не менее мы должны наладить добрыя отношения с несчастным армянским народом. Нам надо научиться быть чуткими к его страданиям и во имя этих страданий простить ему его болезненный, неуравновешенный национализм. И, прежде всего, нам следует скорее размежеваться. Я готов отказаться от Бамбака и Лори. Пусть всем этим владеют армяне, но пусть они станут нашими верными и честными друзьями! Пусть они поймут, что лучшим их союзником является молодая грузинская демократия…

Если бы только они это могли понять!..

3-го ноября наш партийный съезд. Хочу непременно попасть туда. Хочу повоевать с внутри-партийным национализмом! А борьба необходима, ибо национализм начинает решительно проникать в нашу среду и этому надо положить конец. Мне жаль Ираклия в нашей среде. Ему нужно больше воздуха и простора. Иначе он задохнётся. Ведь он такой большой и у него могучия крылья!.. Ираклий и большой Ной мои светильники. Для них я решусь на многое… 

Евгения я сильно и хорошо люблю…


24 октября 18 г. Сочи. Ривьера. Утро.

Вчера ездил на позицию. Там всё в порядке. Лишь надоело нам топтание на месте. Всех сильно тянет в Тифлис. А некоторые, очень немногие, сознательно мутят воду. Их надо прогнать. С клеймом…

Из Тифлиса передали печальную и жуткую весть: в Борчалинском уезде начались столкновения между армянами и грузинами! Это страшное известие меня глубоко печалит. Я не боюсь борьбы, но, ведь, это взаимная гибель!.. Первое нападение произвели армяне. Нам пришлось защищаться. Неужели этому не будет положен конец? Неужели будет война?! Не хочется верить этому. Страшно поверить! Неужели два маленьких, несчастных, в страшных муках освободившихся народа сойдутся в смертельном бое и перегрызут друг другу горло?! Неужели армяне всё забыли? Ведь, это наша народная гвардия освободила армян Борчалинского уезда от турецкой тяжёлой пяты, и в борьбе за их свободу пали наши лучшие товарищи! И в первых рядах несравненный Валико Шарашидзе. И я ярко помню радостный день освобождения Шулавер. Население восторженно нас встречало, а женщины крестились и благословляли нас. И слезы радости дрожали на их глазах!.. И хотя в борьбе за Шулаверы погибли Валико и другие товарищи, но даже эта величайшая печаль не могла омрачить всеобщей радости освобождения.

И неужели всё это забыто?!

Я передал в Тифлис, чтобы употребили все усилия для ликвидации возникших столкновений. Но если, к величайшему несчастию, это не удастся, мы должны решительно взяться за меч! И я знаю, что мы победим. И это будет победа демократии над шовинистами…


28 октября 18 г. Сочи. Ривьера. Ночь.

Сегодня по прямому проводу говорили с Евгением в Тифлисе. Много новаго, интереснаго, хорошаго: с армянами всё улажено, а главное – близится конец международной бойни, и занимается зарево мировой революции. Трещат троны, летят короны и заколебался весь капиталистический мир!..

А маленькая освобождённая Грузия, руководимая испытанными вождями демократии, смело плывёт по разбушевавшейся международной стихии и кажется выплывет, не погибнет. Тверда рука рулевого и опытен его глаз…

Немцы окончательно уходят из Грузии. И мы можем сказать: «любовь была без страсти, разлука будет без печали». Я рад уходу немцев, но, тем не менее, благодарен им. Они спасли нашу страну от турецкаго разгрома и в этом их величайшая заслуга перед нашим народом. Правда, они спасали Грузию для себя, но всё же спасли! Правда и то, что если бы не поражение на западном фронте, Германия постаралась бы наложить свою лапу на нас. И эта лапа была бы нелегка…

Но теперь конец.

Нам заново приходится налаживать отношения с Европой. С этой целью отправляют Ираклия в Париж. Он должен поведать миру печальную повесть республиканской Грузии, он должен ознакомить Запад с трагедией этой страны. Ведь, и сам Ираклий трагичен, и ему легко понять всю тяжесть нашей трагедии… Славный, единственный Ираклий! Как хорошо, что он едет в Европу. И для него, и для нас. Там он найдёт свою стихию и в нём вновь пробудятся все его силы. А в нашей узкой и ограниченной обстановке временами его бывало жаль… И вспоминался «Узник»:

«Сидит за решёткой в темнице сырой,
Вскормлённый на воле орёл молодой»!..

Сегодня я долго сидел в казино и слушал музыку. Грустныя мысли окутали меня. Раскрылись свежия могилы погибших друзей и скорбныя, дорогия тени прошли предо мной. Мой бедный Датико!.. Милый, милый мой друг! Никогда, никогда я не забуду тебя. И моё сердце вечно будет сочиться кровью при воспоминании о тебе…

Но есть и радость: Ваничка уже в Кутаисе: имею от него телеграмму. Страшно хочется встретиться с ним и посмотреть на него. Каков он и не изменился-ли?.. Хочется вместе с ним работать, бороться и жить!

Умирать уже не хочется.

Но смерти не боюсь. Не прячусь от нея…


31 октября 18 г. Сочи. Ривьера. Утро.

Да расцветают, крепнут мечты! В Европе загорается очистительный огонь великой революции, и она должна залечить все раны войны. Капиталистический мир, приведший человечество к этой ужасной бойне, в ней же должен найти свой неизбежный конец. Это будет!.. Близится мир мира и в этом мире воскреснет убитый интернационал. И как далеко ушёл от нас этот, некогда славный рабочий интернационал! И как нужен он изстрадавшемуся, обезумевшему человечеству! Особенно теперь. Национализм привёл весь мир к краю бездны. Национализм овладевает даже рабочими массами!.. Я начинаю проверять себя. И я с радостью убеждаюсь, что дух интернационала ещё не погас во мне! У меня нет ненависти ни к одной национальности и всякая народность дорога мне. А развалившуюся, больную Россию я люблю страстной, пламенной, но скорбной любовью. И я с любовью жду того дня, когда мы – свободные – вновь протянем руку освободившейся великой России!.. Развал российской революции никогда не простится преступному большевизму. И трагический ужас России в том, что борющиеся на ея необозримых полях две крайния силы, - большевизм и монархия, Ленин и Деникин – по существу и по методам совершенно тождественны! В своей безпощадной борьбе эти силы друг друга рождают… И нет средней, подлинно революционной творческой силы, нет революционной России! Большевизм вырождается в сплошную демагогию, в распоясанное угодничество перед толпой и на этой почве с ним трудно бороться… И когда рядом с этим я вспоминаю грузинския условия и переношусь мыслями в чёрные дни напора большевиков на Тифлис – я восторгаюсь твёрдым сознанием и государственным, подлинно революционным демократизмом наших рабочих! Я поклоняюсь им… И если у нас спасена революция, если ни большевизм, ни реакция не захлестнули нашей страны – в этом исключительная, неоценимая заслуга тифлисского пролетариата! А вся народная гвардия?! Разве это не революционное детище тифлисских рабочих? Разве когда-нибудь история Грузии забудет заслуги народной гвардии?..

Став у власти, – демократия Грузии самовооружилась и организовалась в рабоче-крестьянские батальоны. В этом величайшая заслуга нашей демократии. И я с гордостью констатирую, что не было ни одного случая, когда наша демократия злоупотребила бы своим оружием, когда она гордо и надменно бряцала бы оружием. В этом моя величайшая радость!..

Я знаю, что у народной гвардии много врагов. Знаю и то, что у народной гвардии много теневых сторон и никому лучше меня эти тени не знакомы. Но одно неоспоримо: света в народной гвардии много больше, чем тени! Это не требует доказательств. А многие полагают, что я – слепой поклонник и апологет народной гвардии. О, как жестоко ошибаются эти многие! Я лишь повторяю слова Белинскаго: «Я не слишком большого мнения о себе, но и не думаю о себе слишком мало». Я не преувеличиваю заслуг народной гвардии, но и не умаляю ея трудов. И хотя в организации гвардии много дефектов, а в ея деятельности есть ошибки – но преступлений безусловно нет. Конечно, в гвардию могут проникать отдельные преступники, но в массе своей, в своей основе народная гвардия чиста и безкорыстна. Она честно и свято исполняла свой долг перед демократией и самоотверженно спасала революцию. Это я с гордостью отмечаю! И если найдутся скептики, я им раскрою скрижали народной гвардии. Эти скрижали писались кровью ея… Я буду называть только имена, я констатирую лишь факты!

Установление революционного порядка в Тифлисе, взятие арсенала, поход в Гори, экспедиция в Душет, обезоружение 8-го полка в Телави, обезоружение 1-го и 115-го полков в Кутаисе, Садахло, обезоружение 1-го коннаго полка в Тифлисе, Цхинвали, Мингрелия, Нотанеби, Сухумский поход, борчалинская экспедиция, Лечхум, Ахалцих, душетский поход и черноморская экспедиция! Это всё сухое перечисление, но на этих названиях водвигнется история. Разве недостаточно этих названий, не говоря уже о каждодневной, незримой, нервной, но часто кровавой работы?.. Всё это уже осталось в прошлом и перечисленныя названия для многих уже исчезли. И когда теперь те самые люди, которые в «смутные дни» готовы были целовать края одежды народногвардейцев, хотят забросать гвардию грязью, - мы знаем, что эта грязь к ней не пристанет! Теперь этих людей от буржуазии смущает и стесняет вооружённый народ и они хотят его обезоружения. Но этого не будет! Демократия для себя вооружилась и она не сложит оружия. До полной победы! Пусть это знают наши враги…

А интернационализм народной гвардии, – в наш век торжествующего национализма – ведь это подвиг! И как радуюсь я, когда в рядах гвардии слышу все языки и вижу все лица. В этом человеческая красота, в этом величие демократии!..

Да, наша гвардия не похожа на гвардию большевиков…


7 ноября 18 г. Сочи. Ривьера.

Сегодня выезжаю в Тифлис. Маленькая «Титания» подходит уже к Сочи, но море сильно волнуется и не знаю, удастся-ли шлюпке выйти к пароходику. Ведь, в Сочах нет бухты и нет никакого укрытия от волн…

Спешу на с.-д-ий съезд и хочу энергичнее двинуть вопрос о смене гвардии на сочинском фронте… На съезде много больших вопросов, и я хочу участвовать в их решении. Хочу быть на левом крыле!.. Смену нужно произвести незамедлительно, ибо гвардию необходимо подготовлять для возвращения Батума! Батум становится мечтою многих гвардейцев, и я верю, что на Батум с восторгом пойдут наши батальоны… А занять Батум нам следует до проникновения в Чёрное море царицы морей…

Мы должны искупить батумский позор!..


14 ноября 18 г. У Тамыша. Вечер.

Лопнула камера и мы задержались. Совершенно не кстати! Из Сочи выехали вчера в полдень и заночевать пришлось в Сухуме. Родители страшно обрадовались моему приезду, ибо они меня совершенно не ждали и продолжали думать, что я в плену у деникинцев. Но я очень счастливо вырвался из этого глупаго и гнуснаго плена! Попал же я совершенно случайно и по странно-глупому стечению обстоятельств!.. Ветер на море всё крепчал, страшныя волны громоздились друг на друга и маленькая, жалкая «Титания» совершенно изнемогала в неравной борьбе… На небе мерцали яркия звёзды, и я мыслями уносился к ним. «Титании» угрожала гибель и, спасаясь от смерти, пароход повернул обратно. И привёз меня в Туапсе! К врагам моим. Со мною было пять народногвардейцев… Нас арестовали и три дня не выпускали из Туапсе. И за эти дни я многое видел, много перечувствовал. Я видел мёртвый город! Город совершенно раздавленный страшной и необузданной реакцией… И я говорю вам, товарищи: держитесь за вашу молодую свободу руками, ногами, зубами и своей собственной кровью! Держитесь крепко, до смерти…

Горе нам, если потеряете её!..


15 ноября 18 г. Очемчиры. Утро.

Пришлось заночевать в Очемчирах, ибо камеры всё время лопались. Не знаю, как доедем до Ново-Сенаки. Камеры уже на исходе…

В Очемчирах товарищи знали о моём пленении и они мне очень обрадовались. Рады были и сухумские товарищи… И эта радость друзей меня ободряет. Как хорошо, когда чувствуешь к себе любовь!.. Любовь общественную…

Мне передавали, что весть о моём плене глубоко взволновала моих друзей народногвардейцев. Все они забыли смену и решительно встали в ружья! И это я ценю…

С Запада всё новыя и новыя вести. Эти вести бодрят! Пожар мировой революции растёт и он охватывает уже многия государства. Короны летят, троны рушатся, - короли и императоры бегут из своих государств и не находят пристанища! Как крысы на горящем корабле! И на свою беду затеяли они эту несчастную войну… Сбылось! Буржуазия вызвала к жизни те силы, с которыми она не в силах совладать!.. Наступают сумерки капиталистическаго мира и, если человечество не найдёт выхода, наступят великия и всеобщия сумерки!.. Но выход должен быть найден. Если человечество хочет жить, оно должно найти этот выход… И, быть может, из моря слёз и океана крови, из тьмы несчастий и ужасов мировой бойни – вырастет чудное дерево социализма. Великое дерево возрождения и жизни!.. Я верю, верю!..

Очередь теперь за союзными странами. Пролетариат Англии, Франции и Америки – слово принадлежит тебе!.. Весь мир ждёт этого слова… В Германии уже образовались советы. Да здравствуют германские советы!.. Но некоторых пугают эти новые советы. Они боятся тяжёлых и гибельных российских опытов, боятся великаго всесветнаго анархизма… Но ведь, анархизм не есть продукт советов, и наш маленький грузинский опыт доказал это… Именно советы убили у нас анархию и дали победу революции. Советы присущи первому фазису революции и современная революция должна пройти через советы… А, главное, не надо бояться названия и даже имени большевизма не следует пугаться. По своей идее большевизм не страшен. Страшна лишь большевистская практика. Даже больше – чистая идея большевизма, брошенная на богатую почву английскаго капитализма, может дать богатейшие всходы, но та же идея среди плевелов и бурьяна российскаго варварства даёт отвратительные, ядовитые ростки!.. Не в том несчастье, что большевизм хотел насадить социализм, а лишь в том – как и где он хотел его насадить… И потому преступна не идея большевизма, а преступны его методы, его живая практика. Но всякую идею в век социальных катаклизмов мы должны расценивать с точки зрения практики. И с этой точки зрения весь большевизм преступен!..

Но одно неоспоримо: Европа не выскочит из догорающего огненнаго круга войны, - если она не станет на путь социализации. Перед роковой дилемой стоит весь цивилизованный мир: или гибель на старых капиталистических путях, – или же возрождение и жизнь на новых путях… 

И да здравствует этот новый, спасительный путь!..


15 ноября 18 г. Чубурисхинджи. Позднее утро.

Опять лопнула шина. Беда!.. Едем по местам, где прокатились волны анархии. Теперь здесь полная тишина и спокойствие. По шоссе большое движение и всюду жизнь. А что было здесь всего два месяца тому назад?! Все дороги были пусты, паромы разрушены, торжествовала анархия! И как радуется душа, когда видишь эту новую жизнь и когда чувствуешь, что в строительстве ея была и твоя доля труда и усилий!.. Очевидно, врач испытывал такое же чувство, когда встречается со своим старым больным, котораго даже сам считал обречённым, но котораго ценой своих усилий вернул и возродил к жизни… Эти места я считал безнадёжно больными… И потому так тихо, но сильно радуюсь я…

15 ноября 18 г. Ново-Сенаки. Вечер.

Только что прочёл условия перемирия и воззвание германских социалистов. Стонет душа!.. Как безпощаден и холодно-жесток империализм. Торжествующий империализм!.. Теперь так же хотят раздавить революцию в Германии, как сама Германия раздавила революцию российскую!.. И страшная, оскорбительная обида проникает в душу… Сегодня я видел отъезжающий немецкий эшелон. Уезжающие солдаты весело-грустно махали нам руками… Я долго провожал их печальным взглядом и какая-то светлая скорбь овладевала мною… Они – победители возвращаются в свою побеждённую страну!.. Бедная, бедная Германия!..

Завтра заседание тифлисскаго совета рабочих депутатов. Ной, Ираклий и Карл делают доклад о революции в Германии. Хочу поспеть на эти доклады. Хочу вновь и вновь воззвать: да здравствует революция!..


14 декабря 18 г. Тифлис. Вечер. Заседание главнаго штаба.

День Народной Гвардии сошёл торжественно, великолепно. Была душа, было настроение, была неподдельная любовь!.. Это был светлый праздник освбождённой демократии… Я не ожидал такого успеха… Был чудный день и тифлисский пролетариат вышел со своими красными знамёнами и с песнями революции посмотреть на своё детище и громко приветствовать его… Но светлый праздник уже омрачается… Нависают тяжёлыя тучи… 

Сейчас у нас идёт серьёзное заседание. Обсуждаем санаино-воронцовския осложнения. Назревают тяжёлыя, кровавыя события. Уже есть кровь!.. Армянския банды всё более и более наглеют и наносят нам предательские удары. Удары в спину! И надо проучить эти банды!..

Но для меня это самая тяжёлая, самая печальная экспедиция. Тяжёлая в психологическом смысле, ибо враги демократии и социализма легко могут придать борчалинским осложнениям националистический характер. И на почве этих осложнений могут прорасти самые отвратительные, самые ядовитые ростки национализма!.. И потому, прежде всего, нам не нужно терять равновесия, не надо терять голову!.. Но нужна, вместе с тем, величайшая решимость!..

Решимость, осторожность и такт! Лично я, да и все мы стоим за соглашение. Я настаиваю на полном и строгом размежевании границ… Но, ведь, это можно и должно было решить соглашением! И мы шли на это соглашение… Сейчас говорил наш славный Микич. Он очень взволнован и омрачён. Но он твёрд, непреклонен! «В борьбе с анархией и реакцией надо быть решительным»! – говорит он. А, ведь, нам навязывают подлинную реакцию и анархию… Легко и тяжело, светло и мрачно… Как преступны дашнакцаканские политики! Как безпощадны они к своему собственному народу!.. Неужели с нами нельзя было сговориться?! Неужели просто нельзя было с нами поговорить?! Неужели вы больше надежд возлагаете на свой притупившийся меч?! Неужели вы хотите, чтобы мы доказали превосходство нашего меча?..

Мы это докажем!..

И, тем не менее, давят мысли, сомнения и грусть. Давит тоска…

«Господи! Если возможно, пусть минует меня чаша сия»!..


Война с Арменией 


15 декабря 18 г. Тифлис. Утро.

Война не объявлена, но есть война!... Сейчас иду напутствовать наши части, отправляющиеся на фронт.

Опять на фронт!

На самый тяжёлый и ответственный фронт… Боюсь, что этот фронт может стать могилой грузинской и армянской демократии… Но я верю, что этот фронт скоро умрёт. Хочу верить!.. Он разобьётся о твердыню нашей солидарности и он умрёт…

Сегодня выступает наша славная, закалённая 1-ая горная батарея, весь конный дивизион и часть мотоциклетно-пулемётной команды. Это первый отряд народной гвардии… Подготовляем резервы…

Горе…


16 декабря 18 г. Тифлис. Ночь.

В полночь выступает наш кадровый батальон с Симоном во главе. Александр едет с ним. Завтра двигаюсь я с резервным тифлисским батальоном и с пулемётной командой Шарадзе… 

Всё ставим на ноги, мобилизуем резервы, бьём в колокола!.. Провинция дружно и радостно отозвалась на наш призыв. В обществе твёрдое, деловое настроение. Есть энтузиазм… А с фронта дурныя, печальныя вести! Один бронепоезд взорван, два же других отрезаны и дерутся вместе с оставшейся пехотой. Судьба отряда Арчила неизвестна, а Володя с отрезанными броневиками… Воронцовка взята и отряд генерала Цицианова уничтожен!.. Надо спешить и спасать. И мы спасём! Я это знаю…

У нас крупныя потери, ибо враг вероломно и гнусно напал… 

Позор и горе. Позор и горе вам!..


17 декабря 18 г. Тифлис. Вечер.

Лида играет Чайковского и мою любимую «На Альпах». Играет просто, но с душой, с настроением… И на меня нападает тихая, озарённая грусть. Вспоминается Петербург, наша светлая, уже разбитая троица и наши милыя, несравненныя сёстры… Вспоминается многое. И крепнет грусть…

Через час – вместе с крупным эшелоном я выезжаю в Садахло. Александр уже там… 

Отрезанные отряды вышли из Ахталы, но броневики остались там и погибли… Враг очень вероломен, но мы скоро проучим его… Видит Бог, что мы не хотели этой войны. Более всех не хотел ея я! Но нам её навязали. И мы взялись за меч! И меч наш победит…

Демократия с нами.

Сегодня я выступал в парламенте и мне устроили шумныя овации… Вспомнился злополучный Сейм и моё выступление в нём накануне падения Батума. Тогда тоже были овации… Но тогда был и позор поражения!.. Теперь я принесу радость победы…

А Лида вся ушла в музыку… И эта музыка даёт мне новую веру и новую решимость… Как хороша жизнь и как отвратительна война!..


18 декабря 18 г. Садахло. День.

Опять Садахло!.. В третий уже раз… Приехали сюда генерал Ахметелов, полковник Джиджихия и я. Здесь встретились с генералом Цулукидзе и ждём Александра. Александр с особым батальоном занимает высоты над Ламбало… У Цулукидзе довольно дряблый, поношенный и усталый вид. Ведь он разбит!..

Народную гвардию сосредоточиваем на Екариненфельд. Большой Ной решительно сказал нам: «Не связывайте себя задачей спасения броневиков. Наши рабочие сделают новые. Спешите в Екатериненфельд и защитите Воронцовское направление!»… И мы выполняем эту задачу. Наш эшелон я оставил в Сандаре. Сегодня он выступает на Екатериненфельд. Особый батальон снимаем в Ламбало и тоже спешно перебрасываем в Екатериненфельд… Будет бой и победа!.. 

Вчера выпал глубокий, рыхлый снег. Сейчас кругом повсюду много снега. Будет кровь. И алая кровь обагрит этот белоснежный покров.

Да, будет много крови… Снег вновь пошёл. Пушистый, крупный снег… Наш поезд тронулся. Едем в Сандар – к эшелону… Скоро бой.

И победа!..


19 декабря 18 г. Екатериненфельд. Разсвет.

Вчера весь день шёл снег. Давно, давно я не видел такого глубокаго и красиваго снега… Будет тяжёлая и холодная война. Очень холодная!.. Здесь уже сосредоточены наши крупныя силы. Подходят новыя части… В Екатериненфельде нас встретили Сандро и Георгий Химшиев. Они с нетерпением ждали нас и наш приход окрылил их. И мы подшучивали над Сандро по поводу его последней телеграммы: «Спешите на помощь! Быть может говорю с вами в последний раз». Сандро посмеивается, ворчит, сердится…

Завтра переходим в наступление. На Болнис – Хачин. Расколотим врага. Я это знаю… 

Екатериненфельд великолепная деревня. Большая, богатая, культурная и красивая. Улицы очень стройныя, освещены электричеством и всюду водопровод… Во многих домах играют на пианино!..

Когда наша деревня достигнет этой высоты?! Слишком долго придётся ждать…


19 декабря 18 г. Екатериненфельд. 11 часов утра.

Только что закончился бой… Тяжёлый, неожиданный и чудный бой!.. Одиночные выстрелы ещё слышны в отдалении… Они умолкают. Это наши преследуют бегущаго, разбитаго врага…

Я очень, очень устал!.. И все мы страшно устали…

Мы победили, но дорого заплатили за победу… Убили дорогого, несравненнаго и неустрашимаго Сандро! И многих ещё убили… Горе, тяжёлое, неутешное горе овладело мною… И радость славной, исключительной победы убита страшными потерями…

Я и Александр остались живы и победили. Одна пуля пронзила полушубок Александра в спину, но сам Александр остался невредим… Сандро же был ранен в самую грудь, в сердце!.. И смерть была мгновенна… Счастливая смерть…

Много было жертв… Мы подбираем убитых и груда их растёт… И всё это славные ребята, наши лучшие товарищи… Своею смертью они спасли страну… Эти безымянные герои…

Это был смертный бой. И он решал нашу судьбу, судьбу грузинской демократии. И потому мы должны были победить… Права на поражение мы не имели… Надо было умереть или победить!.. И многие умерли, но победили…

Враг ночью со всех сторон окружил нас. Рано утром он перешёл в общее наступление, ворвался в деревню, захватил все восемь наших орудий и установил в высоких домах пулемёты… Первые выстрелы раздались в шесть часов утра. Многие из нашего штаба ещё спали… Выстрелы всех разбудили, мы схватились за оружие и выбежали к своим уставшим батальонам… Никто не знал, в чём дело… Некоторые утверждали, что это случайная перестрелка на сторожевке… Но скоро затрещали пулемёты и застонали орудия… Лениво, с интервалами… Всё стало вдруг ясно… Создалось тяжёлое, роковое, почти безвыходное положение… Надо было или позорно сдаться торжествующему врагу и, ценою собственнаго позора и гибели страны, спасти себя, или же ринуться в отчаянный бой и в победе найти собственное спасение и спасение всей страны.

Спасение всех надежд!..

И мы ринулись в бой!.. С восторгом отчаяния и с несокрушимой решимостью… Был яркий морозный день… И вся природа была одета в белый, сверкающий наряд… Становилось бодрее и прибавлялась вера…

И загорелся бой! Прекрасный, неподражаемый бой… Все сражались с исключительной самоотверженностью, как обречённые. Место сражённаго товарища тот час же занимал его сосед, все думали только о победе и никто не подбирал убитых и раненых… Александр, Сандро и я были в первых рядах и своим примером увлекали других… Я был на левом фланге, немного правее – в центре бился Александр, а ещё правее сражался наш бедный Сандро. И все втроём мы наступали на наши пленённыя батареи…

Я был очень спокоен, так как видел зажжённый в гвардейцах святой огонь борьбы и знал, что они или победят, или умрут. Все умрут… И я вместе с ними…

Бой всё более разгорался… Вдруг прибежал гвардеец и говорит мне: «Сандро убит»… Горе пронзило моё сердце!.. Но не было времени для слёз… Эта ужасная весть быстро облетела ряды сражающихся, но не дрогнули эти ряды… Напротив! Ещё решительнее двинулись вперёд и непоколебимее стала их воля к победе… Бой всё ярче разгорался… Снежный покров был в пятнах алой крови и во многих местах спокойно, как живые, лежали убитые… И падали новые трупы… Прибежал другой гвардеец и сказал: «Александра тяжело ранили!»… Страшно, судорожно сжалось сердце!.. Я понял, что и мне надо умереть и холодное спокойствие овладело мною… Я бегом прошёлся по нашему фронту и ободрял бойцов… Гремели орудия, трещали пулемёты, свистели пули… И вдруг я наткнулся на бездыханный труп дорогого Сандро… Он лежал навзничь, его потухшие глаза были полураскрыты и лицо как будто улыбалось… Я мысленно простился с ним… И обратился к гвардейцам: «Товарищи! Вы видите, убили нашего Сандро Майсурадзе. Его смерть зовёт нас к победе! У нас нет путей отступления! Только в победе наше спасение. Наш путь – вперёд!»… И я прокричал «ура!»… По всей линии прогремело дружное и звучное «ура!»… И гвардейцы с новой энергией двинулись вперёд… Раненые с трудом приподнимались, царапали руками снег и землю, некоторые кусали пальцы и тоже кричали «ура!»…

Мы выбили противника из ряда домов, захватили в плен несколько офицеров и много солдат. И когда с криком «ура!» мы ворвались на наши освобождённые батареи – там уже были Александр и Христофор, которые били в лоб противника…

Александр был невредим и мы обняли друг друга…

У наших орудий лежали убитые и раненые артиллеристы… Они исполнили свой долг!..

Теперь наша первая сотня под начальством славного Какуца Чолакашвили гонит бегущаго врага… Все гвардейцы страшно устали… Устал и я… Ноги подкашиваются…

Дорогой, незабвенный Сандро!..

Ты отомщён!.. И все оплакивают тебя… Но ты погиб смертью храбрых, избранных… 

Счастливой смертью… Но тяжело, ужасно тяжело…

Ждём новаго наступления… Теперь мы готовы…

Сейчас говорим с Тифлисом…

Победа и смерть!..

Радость и горе!..

Страшное, безутешное горе…


19-го декабря 18 г. Ст. Сандар.

Я и Александр приехали в Сандар. Проведать наше снабжение. Ведь от снабжения зависит участь войны… А мы так оторваны от Сандара, от нашей базы… Сегодняшнее нападение армян хорошо было задумано. В случае его успеха весь наш отряд должен был погибнуть и участь кампании была бы решена… Но армяне слишком увлеклись своим успехом, они не рассчитали сил… Они переоценили себя и недооценили нас. Они не знали, что народная гвардия умеет умирать… Когда этого требуют интересы страны! И многие умерли в этом бою… Сандро, милый, незаменимый!.. Ты убил радость нашего успеха. Сейчас говорю с Садахло – с генералом Цулукидзе. Сообщаю о нашем успехе и потерях. Вчера и у генерала был маленький успех. Давно пора!..


19-го декабря 18 г. Екатериненфельд.

Вечер. Все мы страшно устали. Физически и нравственно. И мы рано располагаемся спать. И перед сном я подвожу итоги этому славному, но тяжкому дню… Кровавые итоги! Из всего отряда в 600 человек мы потеряли убитыми около 30 человек и ранеными более семидесяти. У противника одних убитых более ста! Колонисты собирают их и роют для них большую могилу. Взято нами в плен около ста человек. В том числе несколько офицеров во главе с маленьким, испуганным батальонным командиром. Кажется, шт.-кап. Саркисовым. Его взял в плен я с несколькими гвардейцами. Вместе с маленькими остатками разбитого батальона он укрылся в большом доме. Мы окружили его и заставили его сдаться. Он узнал меня и вспомнил Садахло. 

– Товарищ Джугели, мы вместе там сражались! – говорит он.

Неблагодарные! Ведь тогда мы сражались для них, спасая их. Но это всё забыто!

И сколько жертв! Убиты два брата Крочи, два брата Саришвили, верный Парджанадзе и много других. Ранены Болквадзе, Гуджабидзе, Мухашауриа, Гигуца, Стуруа, Гомелаури и много, много славных, безстрашынх ребят.

Все наши части и все народно-гвардейцы работали дружно, хорошо. Выше всяких похвал! Милые, дорогие, родные. Я люблю вас.


20-го декабря 18 г. Екариненфельд. Утро.

Светает. Наш демократический штаб встаёт и собирается. Уже без милаго Сандро!

Прошла первая ночь.

Вчера к нам подошла рота федералистов. Поджидаем новыя части. И разобъём наглаго, преступнаго врага!

Вчера было много крови. И нашей и чужой! Снежный покров разукрасился цветами крови. И кровь милаго, дорогого Сандро здесь обагрила снежную землю. Слава ему! Он пал смертью храбрых в разгар боя, во время атаки. И как-то трагически не повезло ему! Мы берегли его. Мы ценили его организаторский талант и предпочитали оставлять его в тылу, хотя он всегда порывался на фронт. И теперь мы должны были отправить его в Тифлис для мобилизации резервов, для общей организации тыла. Но смерть предупредила! А мне и Александру пока везёт. Мы как почтовые кони плетёмся от станции к станции, идём из похода в поход, от победы к победе, и судьба благословляет нас. Сколько раз мы чувствовали дыхание смерти, но она отходила от нас. Вот и вчера – шальная пуля угодила Александру в спину, пронзила полушубок, но его даже не тронула! А около меня падали убитые и раненые, но меня пули щадили.

Вчера весь день я был спокоен. Даже в тот страшный момент, когда противник захватил все наши батареи, а убитые и раненые всё гуще покрывали снежное поле, – я был совершенно хладнокровен, ибо я верил в конечный успех! В крайнем случае, в случае нашего поражения я решил застрелиться. Не было бы смысла жить. Это я решил твёрдо! Ведь я ещё в своём юношеском дневнике с любовью записывал: «Счастье жизни и в том, что человек может сделать её как угодно короткой». В этом моё великое утешение. Ведь умереть – это так просто, легко и безопасно! Быть может безопаснее всего. И окаменело сердце! И это хорошо. Когда ежеминутно ждёшь собственную смерть, когда так часто умирают вокруг тебя, – привыкает сердце. Сердце одевается в постоянный траур. Вот и смерть незабвенного Сандро! Я его любил, как самого себя, ценил неизмеримо много, но я не плакал над его трупом. У меня не было слёз. Но была твёрдая решимость. И эта смерть нам дарует победу.

Пленённый противник производит тяжёлое, жалкое впечатление: он голоден и раздет! И эти несчастные, обманутые оборванцы хотели нас победить! Нет, этого не будет. Несмотря на то, что они отважно сражались!

Особенно много армянских трупов легло около винокуреннаго завода. Они наткнулись на пулемёты и роту Ломтатидзе. Началась жестокая, ожесточённая война! И несмотря на всё ожесточение этой преступной войны, у меня нет никакого озлобления против армян вообще. Многострадальный армянский народ я продолжаю любить и жалеть. Я это с радостью констатирую. И я приложу все усилия, чтобы щадить армянския деревни и смягчить жестокие нравы войны. Всеми своими силами я буду стараться приблизить конец войны! И как я презираю, как ненавижу войну! Она самая отвратительная, самая гнусная вещь в жизни! И мне приходится быть активным участником этой омерзительной вещи! В этом тоже трагедия. Да, я продолжаю любить несчастных армян, но искренне ненавижу преступную и роковую партию «Дашнакцутюн». Эта партия – злой гений армянскаго народа и в этой войне мы должны разбить этого гения. И тогда мы станем лучшими друзьями армян! Мы ведь всегда были их лучшими друзьями.


20 декабря 18 г. Около Арухло. Полдень.

Лежу на чистом, рыхлом снеге и мысли разлетаются. У мощного «Бенца» слетело колесо и наш славный Амбако усиленно приводит его в порядок. Александр в своей тёплой и чёрной шубе возится у автомобиля. В Сандар не удаётся попасть…

Завтра переходим в наступление и готовимся к нему. В Сандар прибывают новыя силы. Часть их направляется на Шулаверы. По всей стране необычайный подъём. А тут англичане и французы предлагают Армении отвести свои войска назад, «в исходное положение», и пойти на конференцию. Это равносильно полному фиаско дашнакцутюнской авантюры. Но примирение пока преждевременно. Мы должны нанести ещё несколько решительных ударов, мы должны сломить волю противника. Это окнчательно отрезвит армян. Это освободит армянский народ от гибельнаго дашнакцутюнского угара!

Завтра многое должно решиться. Я твёрдо верю в успех! Бедный, бедный Сандро! Как ты был нам нужен теперь и как мы осиротели без тебя!


21-го декабря 18 г. Екатериненфельд. Раннее утро.

Готовимся к выступлению на Дагет-Хачин и Самшвилдо. Ночь была морозная, звёздная. День будет яркий, солнечный и засверкает снег!

Ночью к нам прибыло около пятисот человек. Теперь у нас достаточно сил и мы можем действовать решительнее. Главныя силы противника собраны к Болнис-Хачин. Но предварительно нам надо расчистить и обезопасить наш тыл. Надо покончить с Дагет-Хачином!

Завтра переходим в общее наступление. Сегодня военная прогулка.

Вчера мы отправили в Тифлис трупы наших героев. Сандро был с ними. У покойнаго друга было спокойное, решительное, слегка улыбающееся лицо; пуля пронзила ему сердце и смерть была мгновенна. Счастливая смерть!

Вчера я был на горной батарее. Бедные, осиротевшие мальчики! Как мне было жаль их! Во время боя у них убили и ранили всех старших товарищей и уцелевшие бедные мальчики всю тяжесть боя вынесли на своих плечах. Одна эта батарея потеряла около 20-ти человек! У юных артиллеристов очень усталый и несколько растерянный вид. Милые, дорогие мои! Я весь с вами.

Вспоминаю прошлый бой. Какое было отчаянное положение и как блестяще мы вышли из него. Правда, с огромными жертвами, но без жертв не покупается свобода народа. Временами я любовался нашими славными бойцами – любовался в бою! Все как будто преобразились и какое-то священное вдохновение снизошло на них. Наш Христофор в бою был безподобен. В обычной жизни он застенчив, вял и даже нерешителен. В бою же он преображается, становится ярким, неустрашимым и непоколебимым. Он «блещет гордой красотой». И не он один. Таких много, много: Георгий, Симон, Коля, Илико, Платон. Это все безымянные герои. 

Хорошо!..


21 декабря 18 г. На реке Храм. Утро.

Наступаем на Дагет-Хачин. Подошли к непроходимым берегам реки Храм и обстреливаем противоположный скалистый берег из пулемётов. Наши горняшки настойчиво обстреливают покрытую снегом деревню. Противник занимает свой берег и, в свою очередь, метким огнём обстреливает нас. Пули злобно-жалобно жужжат над нами и заставляют машинально вытягивать шею. Весело и грустно!

Погода ясная, обворожительная. Снег блещет всеми красками и я восхищён красотой.


21-го декабря 18 г. Там же.

Уже несколько часов идёт непрерывная артиллерийская, пулемётная и ружейная стрельба. Противник прочно засел в разселины причудливых скал и его очень трудно выбить. Он господствует над нами, и все наши движения ему видны. Сейчас он усиленно обстреливает нас, и пули, как мухи, жужжат около меня. Радостно и жутко.

Мы несколько раз спускались к реке, но форсировать её невозможно, так как берег противника неприступен. Мы отходили с потерями. Поэтому нам пришлось прибегнуть к обходу, и часть нашего коннаго дивизиона переправилась на левый берег. Мы отсюда видим все движения наших конников. Далеко на флангах едут дозорные и все они медленно продвигаются вперёд. Вот сейчас противник их обнаружил и стал учащённо обстреливать. Конно-гвардейцы спешились и мигом развернули цепь. Но их мало, очень мало. Они красиво и бодро наступают. Прекрасная картина! Всюду снег, и стройная линия чёрных точек движется по снегу!

Только что ранили в лицо нашего Гришу Цитайшвили. Несмотря на тяжёлую рану, он бодро шагает. Жаль его. Он очень ценен.


21-го декабря 18 г. Екатериненфельд. Ночь.

Дагет-Хачин ещё не взят. Я только что вернулся с позиции.

Я страшно, смертельно устал. Нет сил писать.


22-го декабря 18 г. Екатериненфельд. Раннее утро.

Штаб пробуждается. В комнате душно, грязно, но тепло. Мы совсем опростились! Публика спросонья оживлённо и ожесточённо спорит. Ахметелов и Джиджихия отрицают творческия силы русскаго народа, наш Яков Хараш и Химшиев решительно возражают и доказывают обратное. Я молчу, слушаю и соглашаюсь с последними. Александр резко вмешивается в спор и развивает материалистический взгляд на историю. С большим увлечением и серьёзностью. Я начинаю думать о вчерашнем дне. Он был очень неудачен, и мы не сумели преодолеть реки Храм. Но мы её преодолеем.

Должны преодолеть!


23-го декабря 18 г. Екатериненфельд. Раннее утро.

Вновь выступаем на Дагет-Хачин. С твёрдой, непреклонной решимостью его взять. И с несокрушимой верой! Я начинаю злиться.

Из Садахло дурныя, печальныя вести: наших там потрепали и мы отступили от Садахло. Но я не унываю! Чем больше неудач, тем больше воли и веры! А также и ожесточения. Да, к сожалению и ожесточения. И потому я так ненавижу войну! Она отвратительна и преступна. 


23-го декабря 18 г. Каракент-Косляр. 10 час. утра.

Только что перебросились через реку Храм. Это был ловкий манёвр, и противник не успел предупредить нас. Сейчас тремя отрядиками двигаемся на Дагет-Хачин. Татары заполняют грязныя улицы деревни и с любопытством оглядывают нас. Они соблюдают «строгий нейтралитет», но всё их сочувствие на нашей стороне.

Отряды уже двинулись вперёд и пришли в соприкосновение с противником. Он уже открыл учащённую стрельбу. Наша конница, заходя справа, охватывает левый фланг противника, занимающаго окрестныя высоты. Особый батальон идёт в центре. Здесь я совершенно спокоен, но меня несколько тревожит Садахло-Шулаверское направление, ибо там нет ещё должной устойчивости. Если там создастся более прочное положение, здесь у нас совершенно развяжутся руки и мы быстро покатимся в Лори.

Судя по Дагет-Хачину, можно с уверенностью утверждать, что дашнакцаканы давно подготовляли это возстание. Они безжалостно втянули все армянския деревни в эту отвратительную войну, не считаясь ни с какими законами и правами войны. И потому эта война становится ещё более отвратительной и безобразной. И вся пролитая кровь падёт на головы преступных армянских политиков! Скоро расплата!

Всюду снег. Глубокий, рыхлый снег.


23-го декабря 18 г. Каракент-Косляр. Ночь.

Наши отряды стоят на снежных, холодных хребтах. Весь день шла упорная борьба и пришлось заночевать на снегу. Мы разставили секреты и объезжаем отряды. Сейчас Александр Джиджихия и я спустились к конному дивизиону. Офицера приютились в хате комиссара. Он нас угощает невкусным чаем. В хижине грязно, тесно, душно, но тепло. Мы отогреваемся, чтобы снова итти на позицию.

Армяне упорно оборонялись и отстояли Дагет-Хачин. Природа им помогала. Но завтра мы одолеем врага.

Весь день была чудная ясная погода, и мы красиво наступали по снегу. У нас несколько раненых и убит студент Рамишвили.

На позиции холодно, холодно. Сейчас надо выступать туда.

Мороз крепчает.


24-го декабря 18 г. На позиции. 4 часа утра.

Сидим на снегу у жалкаго, догорающаго костра. Холод проникает в кровь. Холодно, очень холодно, но всё же весело, легко. Всю ночь ходили по снегу. Чтобы не окоченеть. Ночью из Екатериненфельда к нам подошла славная рота Ломтатидзе с 6-ю пулемётами. Сегодня мы займём Дагет!


24-го декабря 18 г. На позиции. 6 час. утра.

Светает. Костёр наш догорел. Но уже стало теплее. Скоро переходим в наступление. Я разсчитываю часов в 11 занять воинственную деревню.

Сегодня Мазниев и Сумбатов наступают на Шулаверы. Помогай им судьба!


24 декабря 18 г. Высоты над Дагет-Хачином. 10 часов утра.

Занимаем господствующие высоты. Многочисленныя банды противника, упорно сопротивляясь, медленно, шаг за шагом, отходят к деревне. Но не отстоять им деревни! Обедаем в Дагет-Хачине! Мы промёрзли и изголодались.


24-го декабря 18 г. Над Дагет-Хачином. Час дня.

Последний вздох защитников Дагета. Наш правый фланг докатился до последней высоты. Уже показался купол белоключинской церкви.

Пули свистят и визжат. Некоторыя пролетают совсем близко или же вонзаются в снег у самых ног моих. Невольно вытягиваешь шею при каждом пролёте пули и сам же улыбаешься. Есть во всём этом какая-то дикая, жестокая, нелепая красота. Противник занимает великолепныя позиции и он господствует над нами. Все наши движения ему видны, он старается взять нас на мушку. У нас есть раненые. Александр и я весь день ходим по снежным холмам, впереди и около своих цепей. Армяне усиленно нас обстреливают, но всё неудачно. Видно, они плохие стрелки. Гвардейцы, видя нас расхаживающими под пулями, уговаривают ложиться. Они безпокоятся за нас. Александр в своей неизменной бурке. Он ясно выделяется на снегу, и армяне его старательно обстреливают. Почти с постояннаго прицела! Но он неуязвим, как чёрный демон.

Стрельба участилась. Пули злостно шипят и свистят. Наши пулемёты весело заливаются и по звуку выстрелов я различаю их системы. Особенно неугомонны наши лёгкие Люисы.

Со стороны Шулавер слышны глухие стоны оружий. Тот фронт меня больше безпокоит. Там идёт отчаянная борьба.

Борьба за жизнь, за республику, за демократию.

Мы победим!


25-го декабря 18 г. На берегу Храм. Под Каракент-Косляром. Утро.

Последний вздох Дагета оказался очень протяжным! Вчера весь день продолжалась жестокая борьба и к вечеру господствующая высота осталась за противником. При атаке предпоследней вершины у нас убили нескольких и ранили около 15 человек. Раненые держались великолепно, как герои. Всю ночь, почти без перевязки, они оставались на снегу – у костров. Я видел их печальныя улыбки, но не слышал стонов! Противник обороняется с большим ожесточением и отходит шаг за шагом. У него великолепные, глубокие окопы и несколько пулемётов. Профиль местности ему облегчает оборону, – сама местность почти неприступна. Но мы совершаем обход, заходя правым плечом. Ночью я и Александр спустились в Екатериненфельд и сейчас возвращаемся с горным взводом. Нужно окончательно разрушить это осиное гнездо! Это они убили студента Рамишвили, юнаго корнета Шенгелия и ранили многих наших товарищей, в том числе славнаго студента Орагвелидзе!

Вчера наша пехота хорошо наступала и дружно шла в атаку. Молодцы Симон и Георгий: они все время были впереди своих цепей! Меня и Александра весь день усиленно обстреливали, но всё сошло благополучно. Пули не задевали нас. За эти дни я устал, страшно устал! Настолько, что к вечеру вчера я уже не обращал никакого внимания на свист пуль.

И все гвардейцы ужасно устали. Почти голодные и холодные они два дня – и ночью и днём находятся на снегу.


25-го декабря 18 г. Дагет-Хачин. Вечер.

В 2 часа дня почти без выстрела мы вошли в Дагет-Хачин! В деревне никого нет. Все бежали, оставив свои пепелища на произвол судьбы. На наш произвол! Суровый, жестокий, преступный произвол.

Но такова война. Так отвратительна она.


26-го декабря 18 г. Дагет-Хачин. Утро.

Ночь провели в лучшем доме деревни. Кажется, в доме «тертера»… Воинственнаго «тертера», ибо многие гвардейцы категорически утверждают, что они видели в окопах священника и слышали его странную команду: «Компания пли!». Я с трудом верю в это. Вернее, мне не хочется в это верить…

Деревня Дагет велика и богата. Она была очень богата. Теперь она разорена и уничтожена! Боже! – какой ужас война и как она гнусна, как отвратительна. Вся деревня опустела, словно вымерла. Осталось лишь несколько дряхлых, жалких, несчастных стариков, которым уже нечего терять и некуда бежать. Осталось очень много всякаго скота и живности, брошенных на наш суровый произвол. Я видел одного древняго старика. Он был большого роста, с огромной седой бородой и необычайно красив. Он молча, угрюмо бродил по опустевшей деревне и был похож на старого Мойсея…

Наши измученные, проголодавшиеся и продрогшие народногвардейцы всю ночь отогревали свои окоченевшие члены и в страшном изобилии истребляли баранов, гусей и кур. За ночь уничтожено огромное количество всякой живности.

Да, деревня Дагет была богата. И она была очень сильна! До сих пор почти никому не удавалось её сломить и даже победители турки не вторгались в неё. Но нам пришлось вторгнуться, ибо она не приняла нашего мира. Она нагло отвергла наши предложения и обстреляла разъезды. Она слишком понадеялась на реку Храм и на свои кольцевые окопы. Она слишком доверилась преступным дашнакцаканам!


26-го декабря 18 г. Дагет-Хачин. Вечер.

Был в Екатериненфельде. Говорил с Тифлисом. Много новаго, интереснаго, хорошаго. Союзники недовольны нашей войной, ибо она роняет их престиж в Закавказье. И они своим вмешательством хотят прекратить войну. Очевидно, война скоро кончится.

А под Шулаверами борьба продолжается. Смертельная борьба! Кажется, наши начинают побеждать. Как жаль, что меня там нет. Быть может, я там был бы полезен.

Скоро и мы начнём наступать по всему нашему фронту, имея в центре Болнис-Хачин. Нам нужна скорая победа. Но как был я разбит и утомлён во время позавчерашнего боя! Были моменты, когда я совершенно равнодушно относился к свисту пролетающих пуль. Так я устал!


27-го декабря 18 г. Тифлис. Заседание парламента.

Утром я и Александр приехали с позиций. Вечером возвращаемся обратно. Для подготовки и нанесения решающаго удара! В Тифлисе много толков в связи с вмешательством союзников. В начале союзники держали себя высокомерно. Они вообразили, что находятся в своих африканских колониях! Но наша демократия всё сильнее заставляет их считаться с собой.

В парламенте скучно, нудно, грустно. Обсуждается вопрос о государственных праздниках и как-то странно-тоскливо слушать эти безцветныя, мёртвыя речи. А там борьба разгорается и льётся кровь. Там жизнь и смерть.

Спешу туда.


28-го декабря 18 г. Екатериненфельд. Полдень.

Опять в Екатериненфельд! Здесь я застал Анико, Бабулю и супругу покойнаго Кучико. Их присутствие среди нас и их внимательная заботливость меня очень трогает. Фронт должен ясно ощущать теплоту и любовь окружающей среды! Холодность и равнодушие общества губят, убивают, разлагают фронт. А фронт ведь очень чуток. Наши гости просили меня быть более осторожным, - щадить себя. «Раньше я не сказала бы вам этого, - говорит многозначительно супруга Кучико, - но теперь скажу: берегите себя для дела». Я знаю, что раньше, как с.-д-а, она не любила меня. И эта простая откровенность меня сильно тронула. Я несколько сконфузился и молча благодарил её.

Погода уже стала отвратительной. Нависли тяжёлыя, грязно-серыя тучи и оне нагоняют тоску. Как-то грязнится и тоскует душа от этих свинцовых туч! В такую погоду ни жить, ни умирать не хочется.

Сегодня в Сандарах Александр и я встретились с нашим Владимиром. Он работает на шулаверском фронте, он организует этот фронт. Он сильно похудел и, по-видимому, очень устал. И всё же он неутомим и страшно энергичен. Сегодня он поехал к Шулаверам. Там борьба продолжается. С новой энергией. И Владимир несёт фронту энергию эту. И Датико Сагирашвили тоже под Шулаверами. Он идёт с обходной колонной. Помогай им Бог!

Нужно понять психологию народной гвардии, и только поняв её – можно полюбить гвардию, легко с нею работать и побеждать. Правда, у народной гвардии есть свои недостатки и даже крупные, но ведь это детали! В общем – народная гвардия так же дурна и хороша, как дурен и хорош наш рабочий класс, наша передовая демократия. Она просто унаследовала все достоинства и недостатки своего родителя!

Вот и всё.


30-го декабря 18 г. Екатериненфельд. 2 часа утра.

Вчера весь день провели в усиленной разведке. Сейчас выступаем на Болнис-Хачин. Там предполагаются крупныя силы противника и мы должны разбить их. У нас восемь орудий, тридцать три пулемёта и около тысячи штыков. Будем наступать со всей энергией и отвагой! Время не терпит.

Вчера был счастливый день: наши регулярныя и народногвардейския части разбили противника под Шулаверами. Взяли Шулаверы, захватили 4 орудия, 15 пулемётов и много всякаго добра. Эта весть окрылила и ободрила всех нас. Я всё время безпокоился за Шулаверский район. Теперь у нас руки развязаны. Теперь наш успех обезпечен.


30-го декабря 18 г. Пирамидальная вершина у Болнис-Хачина. Полдень.

До разсвета мы приближались к противнику. В 7 часов утра был открыт огонь. Противник занимает хорошия высоты и он обстреливает нас из орудий и пулемётов. Мы наступаем широким фронтом, охватывая фланги противника. На правом фланге наступают самтредцы, кахетинцы и федералисты, – в центре кадровый и тифлисский резервный батальон, слева заходит конный дивизион с гурийцами. Сейчас идёт артиллерийская дуэль. Артиллерия противника удачно обстреливает нас и одна наша батарея умолкает. Она должна переменить позицию.

 День великолепный. С наблюдательнаго пункта открывается чудный вид и в бинокль можно видеть защитников Болниса. Они суетятся. Повидимому нервничают.

Я страшно голоден и устал. Надо быть на всех участках фронта и ноги едва меня слушаются. 

Орудия гремят. Снаряды рвутся вокруг да около. Меня ужасно клонит ко сну.


31-го декабря 18 г. Над Болнис-Хачином. 4 часа утра.

Ещё темно. Эту холодную ночь весь наш отряд провёл на позициях – под открытым небом и на почти растаявшем снегу. Вчера весь день не прекращался бой, но нам не удалось взять укреплённаго Болниса. Сегодня во что бы то ни стало надо его взять! И мы его возьмём! Этого требует внешняя обстановка, этого требуют насущные интересы нашей страны! Согласно условиям перемирия, сегодня, в 12 часов ночи, должны прекратиться боевые действия. Итак – у нас остаётся слишком мало времени и много дел! И надо напрячь всю нашу энергию, надо оживить весь свой героизм. Наши войска уже взяли Дамио и Садахло. Теперь очередь за нами. И мы должны преподнести своему народу прекрасный новогодний подарок.

Постараемся!

Ночью к нам подошла конно-горная батарея Цагурия и маленькая рота Ильи Чачибая. Это хорошо.


31-го декабря 18 г. Над Болнис-Хачином. 11 часов утра.

Решительно наступаем на Болнис… Мы открыли беглый огонь из двенадцати орудий и трещат десятки пулемётов! И под прикрытием этого огня наша славная пехота пошла в атаку. Александр идёт с самтредцами и кахетинцами, наш храбрый Яков Хараш пошёл с тифлисцами. Сейчас решается судьба сражения, наша судьба!

Будет успех!


31-го декабря 18 г. Около Болниса. Час дня.

Наша атака была блестяща! Противник дрогнул и уже бежит, тщетно стараясь закрепиться на последней высоте. Сейчас Цагурия удачно отстреливает эту высоту. Мой Илико со своей ротой уже висит над Болнис-Хачином. Я написал ему - перейти в наступление. Молодец он. 

Народная гвардия оправдала себя. Она блестяще выдержала сложный и тяжёлый экзамен. Я рад, доволен, как будто даже счастлив. Радостный конец новаго года. Что будет дальше?

Через несколько часов будем в Болнис. Это ясно. Все части ведут себя великолепно, выше всяких похвал.

Сейчас наши снова пошли в атаку. С криком «ура!». Молодцы!


1-го января 1919 г. Екатериненфельд. Утро.

С Новым годом! С ясным, светлым и радостным праздником. Какой великолепный день и какой большой, решительный успех! Вчера гвардия вела себя образцово. Такой молодецкой и решительной атаки у нас ещё не было. С криком «ура» и непоколебимой уверенностью в победе дружно пошли наши в атаку на вдвое сильнейшаго противника, занимавшаго сильныя позиции – и обратили его в паническое бегство! Правда – враг долго, упорно и хорошо сопротивлялся. Несколько раз он даже пытался переходить в контр-атаку, но в конце концов он должен был позорно бежать! И мы победили. Наши артиллеристы и пулемётчики работали идеально. Снаряды рвались в окопах противника, а пулемёты всё настойчивее захватывали его в свой огненный круг. И успех оказался полный! В Болнис-Хачин мы захватили пленных, пулемёты, военные склады, обоз и всякое иное добро. Орудия, к сожалению, были вывезены заблаговременно. Штаб так же рано и храбро бежал!

Болнис-Хачин тоже была большая и очень богатая деревня. Особенно много здесь добраго, стараго вина. И это опасно.

Мы победили. Хорошо быть победителем. И победитель должен быть великодушным. И надо смягчать горе побеждённых. Но это так трудно, почти невозможно. Это выше человеческих сил! Ибо в войне засыпает человек и пробуждается зверь.

Сегодня конец этой несчастной войне. И хотя жаль, что перемирие выплыло несвоевременно, ибо победа уже решительно склонилась в нашу сторону, но быть может это к лучшему. Ведь ничего нет отвратительнее, преступнее войны и даже победоносныя войны приносят несчастье! Поэтому всякую войну надо скорее изживать, убивать. А вопрос о границах решится не здесь и не этим путём. Но мы вынуждены были взяться за меч! И с болью в сердце, но с твёрдой уверенностью в успехе мы исторгли его из ножен! И мы доказали, что наше меч умеет побеждать. Лично для меня это доказательство наиболее ценно. Вопрос же о Лори отходит на третий план. И мы вели эту войну не против армянскаго народа, а лишь против воинствующаго изуверскаго армянскаго национализма, который своим ядовитым острием направлен против армянскаго народа. И если нашей победой мы хоть отчасти расшатали этот преступный национализм, – мы станем лучшими друзьями армянскаго народа.

1-го января 19 г. Сел. Квеши-Крепость св. Николая. Полдень.

Первый день перемирия. Погода дивная и видны далёкие горизонты. Мы выпрямляли нашу линию. Сейчас наша конница подходит к Табахмела. Нам видны ея стройныя движения, нам видны красивые пейзажи гор. Крепость очень старая, сильная и оригинальная. Она почти неприступна. Отсюда последний раз отстреливался от армян генерал Цицианов из одного спасённаго и чудом вывезеннаго орудия.

Выстрелов нет. Всюду тихо. А вчера в это время я несколько волновался. И когда мы пошли в атаку, огненное сомнение прожгло мне мысль: «А вдруг наши дрогнут?!». Но эта мысль лишь промелькнула и исчезла. Без следа!..

Сегодня к нам подошло около 1000 народногвардейцев из Шулавер, теперь они нам уже не нужны. Если бы они пришли раньше! Наша победа была бы полнее, сокрушительнее.

Квеши грузинская деревня.


1-го января 19 г. Сел. Табахмела. 5 часов вечера.

Наш конный дивизион стоит в Табахмела. Противника нигде не видно. Очевидно, он совершенно дезорганизован и бежит без оглядки! Психология побеждённых всегда жалка. 

Теперь мы победили.

Табахмела грузино-армянская деревня. Все жители остались на местах. И я с удовлетворением вижу, что здесь грузины и армяне остались добрыми соседями.


2-го января 19 г. Екатериненфельд. Вечер.

Кошмар!.. Сегодня из своего маузера я убил одного народногвардейца. Он изнасиловал несчастную десятилетнюю девушку!.. Этого изверга я настиг на свежих следах преступления и я не мог себя сдержать. У меня не хватило сил. Мне страшно тяжело, мне мучительно-больно, но раскаяния во мне нет!.. Чаша терпения переполнилась до краёв. И иного выхода не было. Но как мне тяжело, как я несчастен!.. Под тяжестью принятаго креста я изнемогаю. Хватит ли сил? Или же буду раздавлен?! Я страдаю физически и нравственно. Я утомлён. Страшно утомлён!..

Сегодня к нам приехал военный министр. Мы его возили по вражеским позициям и показывали взятыя нами твердыни. Было светло и радостно. Мы были горды. И вдруг этот изверг убил во мне восторг, он убил моё настроение.

И тем настойчивее я проклинаю эту преступную войну, тем ярче ненавижу виновников ея!.. История никогда не простит армянским политикам этой войны и этой жестокой игры судьбою своего несчастнаго народа!

Никогда!..


3-го января 19 г. Воронцовка. 3 часа дня.

Я, Александр, Георгий Химшиев, полковник Иоселиани и доктор Цинцадзе в Воронцовке. В армянском штабе. Не удалось повидать полковника Тер-Никогосова и размежеваться. Я послал ему записку. Армянские офицеры угостили нас сладким чаем и хорошим мёдом. И мы с ними очень просто и очень мило беседовали. И было странно сознавать, что ещё два дня назад мы бились в смертном бою!..

Дух армянских офицеров уже был сломлен. Чувствовалось, что они побеждены. «Вовремя пришло перемирие, – сказал один из них, – мы уже хотели перебросить сюда карабахскую бригаду». Мы снисходительно улыбнулись и не захотели глумиться. Пусть себе тешатся карабахской бригадой.


4-го января 19 г. Екатериненфельд. Раннее утро.

Не спится. Тяжело и нудно душе. Устала голова. Товарищи всё ещё спят. Эти два дня были для меня очень мучительны. Тяжёлый камень сдавливает мне сердце, но твёрдое сознание неизбежности преступления облегчает, утешает меня. И тем не менее на преступление я ответил преступлением! Но это было неизбежно и в этом трагедия.

Да, не было иного пути! Слишком много я прощал; слишком долго мы были снисходительны; на многое смотрели мы сквозь пальцы. И бедный Сандро был прав, когда предлагал для примера разстрелять преступников. Тогда мы не сделали этого и теперь мне приходится расплачиваться! И страшно страдать. Но угрызения совести и раскаяния во мне нет! Совершенно нет!.. Извергов, насилующих десятилетных девочек, разстреливающих маленьких пастухов-татарчат или убивающих дряхлых, несчастных стариков, я и теперь буду наказывать смертью!.. А ведь беднаго дагетхачинскаго библейскаго старика тоже убил какой-то изверг. К несчастью, его обнаружить не удалось.

Но тем не менее мне очень тяжело!.. Мне стыдно, страшно и жутко за человека, за его безобразный звериный лик!.. И этот отвратительный лик выявился в этой войне во всей своей грозной омерзительности и именно в этом вся тяжесть и преступность этой войны. И потому так жестоко преступны виновники этой ужасной войны. 

Вчера мы были в Воронцовке и видели несчастных, оборванных, безропотных армянских солдат. И забитых, неловких, сконфуженных армянских офицеров. Видели основной фундамент армянской армии! И я не уверовал в крепость этого фундамента. И я не чувствовал никакой ненависти, даже никакой неприязни к этим обманутым, страдающим людям. Наоборот – странное чувство жалости и сострадания коснулось меня. И тем острее я ощутил ненависть к виновникам войны.


6-го января 19 г. Тифлис.

Позавчера я приехал сюда. Мне было очень тяжело. Тяжесть креста превозмогла силы и я решил на несколько дней уехать от ужасов войны, от ужасных, гнетущих воспоминаний. Теперь я почти успокоился и хладнокровно расцениваю убийство преступнаго гвардейца. Да, я его должен был убить, так как он омрачил все наши радости, надругался над святая-святых и так как был неисправимым преступником! Я наводил о нём дальнейшия справки и узнал, что его природа давно была омрачена преступностью и ему не надо было жить. Не все имеют право на жизнь!.. Я его освободил от собственных его преступлений. И тем не менее мне было страшно тяжело.

Я часто, часто задумываюсь. Почему так безпощадно жестока судьба ко мне? Почему эти тяжёлыя камни обрушиваются на мою голову?.. Но я стараюсь скорее освободиться от этих мыслей и начинаю грустно улыбаться.

Путь на Голгофу – самый счастливый путь!..

Теперь я вновь в Тифлисе. В своей маленькой холодно-уютной комнате и я тихо, однако, детски радуюсь! Ведь я не думал, что вновь вернусь в эту комнату, я думал, что война сожжёт меня. Я вспоминаю своё прощание с этой комнаткой, с моими любимыми, давно забытыми и уже запылёнными толстыми книгами и с моим дневником! С грустью оглядывал я их и говорил: «Прощайте, прощайте, друзья!..» Но вышло «до свиданья». И это хорошо, это радует меня. Я смерти не боюсь, но умирать не хочется! К тому же я так мало жил. Ужасно мало! Для себя я почти не жил. Я всегда был мечтателем. Я возводил воздушные замки и умел красиво мечтать, но чаще всего знал гибнущия мечты и разрушенные, опустошённые замки!.. Похороны всегда сопутствовали мне и могилы друзей теснее замыкались вокруг. Если бы эти друзья были теперь живы, если бы они были сейчас со мной!.. Тогда бы я не думал о могилах и красочнее расцвели бы мечты. И сам я был бы сильнее, самоувереннее, смелее.

Но я вновь и вновь встряхиваю головой и прочь отгоняю тяжёлыя думы. Сегодня я хочу быть светлым, радостным! Ибо война – светло закончилась. И какое счастье, что эта война так быстро закончилась: в этом наша величайшая победа! И как ненавидел я вчера наших национал-демократов, которые выступали в парламенте за продолжение войны. Преступники! Они не знают всех ужасов войны. Не хотят знать.

Вчера и я выступил в парламенте.


7-го января (25 декабря) 19 г. Тифлис. Вечер.

Лида долго и мягко играла на рояле. Простая, доступная, красивая музыка. Мне она понятна и я наполняюсь ею. И успокоилась, улеглась душа.

Сегодня утром мы объезжали лазареты. Навестили больных и раненых воинов. С тяжёлым сердцем обходил я палаты! Бедный, славный, незаменимый Платон Гуджабидзе! Он страшно ослабел и очень изменился. Я его очень люблю и много ценю. Ужасно выглядит наш храбрый Гомелаури. Он ранен тяжело, но есть надежда, что останется жив. Слабая надежда. 19-го декабря мы вместе сражались, он со своим неизменным «Люисом» стоял около меня, но ему менее повезло, чем мне. А бедный, неутомимый и неустрашимый Гигуца уже скончался. В больнице. Страшно жаль этого смелаго, славнаго парня. Его ранили в Екатериненфельде 19-го декабря. Он стоял рядом со мной. Противник был в нескольких десятках шагов от нас. Гигуца вдруг вскрикнул и свалился. Он был ранен в бедро. И он промучился десять дней!.. В наших лазаретах около 1500 больных и раненых. Мы от имени главнаго штаба развезли им рождественские подарки и этим порадовали их. Они от души радовались и тихо благодарили. Бедные, несчастные и счастливые!.. И после всех этих лазаретов приятно было слушать музыку. Я замечтался, загрустил. Далеко, далеко уносились мысли, мечты. Думы о красоте жизни, о прекрасных красивых достижениях в ней и стало грустно-приятно.

Как красиво можно устроить жизнь, какое счастье сокрыто в ней и как некрасива, как изуродована она!.. Жизнь могла быть красивее музыки!.. И с наибольшей остротой я чувствую всю преступность войны!.. Разве нужна была нам эта несчастная война? Разве не мир и братство нужны нам? И чего хотят эти несчастные безтолковые национал-демократы? Разве на чужой крови можно строить счастье собственнаго народа?!..

Лида бросила играть. Тихо замерли последние аккорды и исчезли иллюзии, улетели мечты. Опять житейская проза, ординарная реальность и грязь. И сколько мерзости, пошлости, нечистоплотности внутри нас.

И должно начаться великое очищение.

Прежде всего самоочищение?..


31-го января 19 г. Екатериненфельд. Утро.

Я, Александр, полковник Джиджихия и Иоселиани едем в Тифлис. Закончили короткую и тяжёлую войну. Прощался с Екатериненфельдом, с этой культурной и счастливой деревней, с этой мечтой наших лучших друзей и нашего незаменимаго Сандро!.. 

Вчера я ездил в Болнис-Хачин.

Вся деревня опустошена! И ноет душа. Жестокая, суровая необходимость!..

Но теперь конец! Конец несчастной войне. Хочу отдохнуть!


Текст подготовил Ираклий Хартишвили

Валико джугели о турецком наступлении, объявлении независимости Грузии и усмирении большевистских выступлений в разных областях страны в 1918 г.

(Ниже предложенный материал является начальной частью книги председателя Главного штаба Народной гвардии Грузинской Демократической республики 1918-1921 гг. Владимира /Валико/ Джугели «Тяжёлый крест /записки народногвардейца/», Тифлис, 1920 г.; а сам текст книги целиком можно найти в интернете в материалах Национальной библиотеки Парламента Грузии)


Короткое предисловие 

После большевистского переворота в Петрограде в конце октября 1917 г. большевики и в Грузии попытались установить свою власть, для чего нужно было им захватить арсенал оружия царской армии и поднять вооружённое восстание. Однако их попытка не удалась. Вооружённые отряды грузинских меньшевиков, во главе с Валерианом (Валико) Джугели не дали большевикам осуществить свой план, и сами завладели арсеналом, а затем всё оружие распределили поровну Грузии, Армении и Азербайджану. Так родилась Народная гвардия Грузинской демократической республики, которая сначала называлась Красной гвардией, и руководил ею Главный штаб гвардии во главе с Валико Джугели. Костяк гвардии составляли тбилисские рабочие железнодорожного депо, которые были испытанными революционерами и отличались особой преданностью к делу февральской революции в России.

В начале апреля 1918 г. большевистские власти Советской России подписали в Брест-Литовске мирный договор с Германией и её союзниками и уступили им значительные территории, в том числе и Турции, которой достались исторические земли Грузии и Армении, которыми до того веками владела Османская империя, а ХIХ в. были завоёваны Российской империей и входили в её состав. Что же касается Закавказья, большевики здесь не имели поддержки населения, и после разгона в феврале в Петрограде большевиками Учредительного собрания, в Закавказье пошли процессы отмежевания от Советской России, где правили большевики, хотя они и собственно в России не имели поддержки большинства революционно настроенного населения и силой оружия находились у власти. В таких условиях и была создана Закавказская республика в составе Грузии, Азербайджана и Армении, с Закавказским сеймом, где заседали представители этих республик. Кроме того, в советах рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Закавказья ведущую роль играли грузинские меньшевики во главе с Ноем Жордания, что давало им особую и реальную власть в основных сферах общественно-политической жизни данного региона.

Грузинские и армянские народы и их правящие круги не признали условий Брестского мира и постановили продолжать войну с Турцией (российский фронт в то время был уже упразднён после заключения Брестского мира), однако азербайджанцы не поддержали их. Прошедшие мировую войну грузинские и армянские солдаты не хотели воевать, частью от усталости, а частью от влияния большевистской агитации, а отряды революционно настроенных рабочих и крестьян, а также добровольцев не имели боевого опыта и терпели от турок поражения. В таких условиях турецкие власти уже не удовлетворялись только лишь теми областями, которые перешли к ним по Брестскому договору и продолжали наступать с целью овладения всем Закавказьем. Только успешные действия грузинских бронепоездов с их артиллерией приостановили на время продвижение турецких войск. Видя всё это, грузинские меньшевистские власти прибегли к посредничеству союзников турок - немцев с таким условием, что они уже признавали условия Брестского мира, отдавали туркам указанные там территории, и просили, чтобы последние прекратили военные действия и отошли назад. Немцы согласились на это и остановили войну с турками при условии, чтобы Грузия объявила о своей независимости, поскольку единства в Закавказье и так уже не было, и в отличии от Грузии и Армении, Азербайджан не хотел воевать против Турции и не поддержал их. На основе этого 26 мая 1918 г. власти Грузинской демократической республики объявили о независимости Грузии. Их примеру последовали и Армения и Азербайджан.

Изложение коротко этих событий наверно поможет читателям книги В. Джугели «Тяжёлый крест» лучше разобраться в повествовании автора и в событиях им описанных.

И. Х.

                              Валико Джугели с народногвардейцами



1. Война с Турцией. 


1-го апреля 18 г., ст. Мцхет.

Из Батума – ужасныя вести!...

Быть может, крепость уже сдана… А мы ещё вчера так гордо решали войну и вчера же так восторженно встречал меня сейм – как представителями красной гвардии! И я был горд и самоуверен!... И как презираю себя я сегодня. как стыдно за вчерашний восторг!... Сейчас мы в поезде. Н. Н. Жордания, Ир. Г. Церетели, Ал. Дгебуадзе и Вл. Мгеладзе едем к Батуму. Мы все вооружены, хотим быть самоуверенными, но печаль покрыла наши лица и разговоры мрут… Но мы хотим верить и робко верим. Скорее в Батум – на оборону!...


2-го апреля 18 г., Самтреди.

Гибель надежд… Всех надежд. 1-го взяли Батум… Позор несмываемый! Хочется уйти от этого горя и позора – хочется умереть… И стыдно за народ – за этих трусливо бегущих, несчастных солдат и совершенно растерявшихся начальников. Здесь скопилась масса беженцев, положение их ужасно. Всё меркнет кругом и нет уже путеводной звезды. Тяжело и больно видеть наших вождей… Их сломила тяжесть великаго горя…


3-го апреля 18 г. В поезде. Из Самтреди в Нотанеби.

Настроение ужасное. Теперь несколько лучше. Пробивается робкий луч надежды. Втягиваемся в работу, организуем борьбу. Ростим надежду, а веры нет! Неужели всё погибло?! Неужели наш народ только трусливый раб?!

Тяжело, больно, жутко. Гаснут огни. И вновь загораются. Робко… Как будто бы народ под ударами тягчайших событий стал пробуждаться… Хорошо!...


4-го апреля 18 г., Самтреди.

Ясное, доброе утро. Но будет-ли добрый день?... Воскреснут-ли мечты?...

Вчера ездили в Нотанеби вместе с Жордания, Церетели и со штабом. Нотанеби наша последняя станция. В Кобулетах уже турки. Думаем укрепиться, готовимся к этому, но позволит-ли неприятель?

А тут ещё новое несчастие – так назыв. «большевизм». Мой Сухум уже во власти большевиков, а в Мингрелии они постепенно наглеют. Турки и большевики. В этот роковой и тягчайший час большевики наносят нам удар в спину. Это – внутренние враги демократии. И жаль несчастную демократию, до боли жаль… Хватит-ли у нея сил и самопожертвования? Злая история задала ей тяжёлую, роковую задачу. Сумеет ли она разрешить её, или же погибнет под бременем ея?...


4-го апреля 18 г., ст. Абаша.

Опять несчастие: вместо внешняго фронта, попали на внутренний!...

Здесь, в Мингрелии под видом большевизма подняла голову анархия, контр-революция и турецкая агентура. И в какое время? Когда враг не перед воротами, а уже могучей волной вторгся в наши ворота…

Это самая гнусная, самая низкая измена. Здесь не должно быть пощады!...

Завтра приступаем к решительным, быстрым действиям, нужно как можно скорее ликвидировать эту измену, чтобы во-время поспеть на фронт. Большевики раз уже нанесли нам удар в спину: - это было в Цхинвалах. Цхинвальское возстание, во время котораго были убиты наши лучшие товарищи – Сандро Кецховели и Георгий Мачабели – помешало нам поспеть на выручку Батума. Правда, мы не могли спасти Батум, ибо Батум уже был обречён, но мы могли там умереть, могли показать, как надо умирать… И теперь мы не видели бы этого тягчайшаго позора и безграничнаго народнаго несчастия…

Необходимо скорее разбить преступные банды.

Во главе этих банд стоят бывшие стражники, бывший сельский писарь Очигава, бездарный Шалико Аскурава и шантажист Миша Гегечкори. С кудрявым Шалико я сидел в Метехском замке по одному процессу: по процессу большевиков. Это было до переворота и тогда я был решительным большевиком, хотя фракционером никогда себя не считал. Разгон Учредительного Собрания окончательно оторвал меня от зарвавшегося большевизма и я стал просто социал-демократом…

Да, Аскурава сидел по большевитскому делу, но сверх этого, он привлекался ещё за хранение подложных бланков и печати для изготовления свидетельств об окончании городского училища. Глупый, некультурный мальчишка, который подобно гоголевской девочке толком не знает «где право – где лево». И он теперь мой противник, и его слушают несчастные одураченные крестьяне. «Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно».


6-го апреля 18 г. Бандза. Утро.

Воровская столица Мингрелии. Так, по крайней мере, поётся в песнях…

В Бандзу мы вступили без выстрела, хотя нас уверяли, что в Бандзе повстанческий штаб. Население по пути нашего следования страшно запугано; многие дома почти опустели, вся мужская молодёжь исчезла. Это – плоды большевитской провокации: убедили крестьян, что мы идём с огнём и мечём. Преступники и лжецы!... Мы с исключительной бережностью относимся к крестьянам, и крестьяне скоро поймут нас…

Отряд Вл. Джибладзе наступал со стороны Ново-Сенаки с боем. Противник укрепился в накалаковской крепости и его пришлось выбивать артиллерией. Владимир ещё не вступил в Бандзу, но его орудия уже умолкли. Очевидно, повстанцы бежали. Погода грустная, хмурая. Вечером был ливень, и мы до ниточки промокли… Сегодня надо ликвидировать эту гнусную историю.


Мартвили-Новогалеви. :-го апреля 18 г. Вечер.

В 2 час дня вступили в живописную деревню Мартвили.

Около Мартвили наши конные разведчики были обстреляны бандой. Артиллерист Валико Шарашидзе мгновенно выкатил орудия на позицию: «Наведи по будке!», - раздалась его резкая команда.

«Трубка столько-то, прицел столько-то» - и затем моя любимая команда: «Огонь».

Будка разбита и после нескольких шрапнелей банда бежала.

В Мартвили мы устроили народный сход – разъяснили крестьянам цель нашего прихода и смысл происходящих трагических событий. Призывали молодёжь на фронт. Нас слушают глухо и тупо. Народ сбит с толку и запуган «большевикообразными» дезертирами. Провокаторы убедили народ, что никакой войны нет, что турки и не думали наступать на Батум, что лишь меньшевики обманом хотят согнать вооружённую молодёжь в укрепления Батума и там обезоружить. В одном месте даже собрались несколько сот вооружённых молодых людей для следования на фронт, но большевики их не пустили…

Сегодня ездили в знаменитый Мартвильский монастырь. Замечательная старина. И какой чудный, живописный уголок! Я долго любовался пейзажами с высоты монастырской горы. Но в душе разлад и тревога: нет уверенности в завтрашнем дне. В этих условиях трудно наслаждаться красотой. Хочется в более спокойное время побывать в этом поседевшем монастыре.


8-го апреля 18 г. Бандза. Полдень.

Вернулись в Бандзу. Из Мартвили вчера, утром, мы развёрнутой колонной выступили на Инчхури и со всех сторон охватили эту бедную, горную деревню. Повстанцев не удалось захватить: они заблаговременно ретировались. Трусы!

В Инчхури мы созвали большой митинг. Я заблаговременно предупредил нашу артиллерию дать несколько выстрелов-перелётов в момент открытия митинга. Не успел я взобраться на церковную изгородь для произнесения речи, как загрохотали выстрелы, и со злобным, яростным свистом пролетели над нами снаряды. Толпа шарахнулась и притаилась. Впечатление было огромное! Я быстро успокоил толпу…

Смешно и грустно! Беда, когда приходится прибегать к подобным импровизациям. Несчастье, когда идею обороны страны и революции приходится вдалбливать орудийными залпами!... Народ в этом районе беден, тёмен, запуган, обманут и недоверчив. Он слушает нас, делает вид, что верит, даёт обещания, но лишь для того, чтобы не выполнять их. «Лучше слушаться этих, ибо у них пушки, а у тех только винтовки», - шептал один крестьянин. Этим было всё сказано. Да, таковы дела!

Походом на Инчхури я воспользовался, чтобы повидать абашский водопад. Об этом водопаде я много слышал, много мечтал и давно, давно собирался туда. И наконец, мне это удалось! Но в какой обстановке! Когда мы шли развёрнутой цепью и со всех сторон ожидали засады! И несмотря на это, я наслаждался исключительной красотой водопада! И я вновь мечтаю об этом водопаде. Мечтаю и жду…

А у Нотанеби идёт бой. Вянут мечты…


10-го апреля 18 г. Под Озургетами.

Вечер.

Настроение среднее, вернее скверное… Сегодня был большой бой под Озургетами. С раннего утра мы повели энергичное наступление на Озургеты и разсчитывали его захватить. План наступления был разработан ген. Мазниевым. Сущность его заключалась в единовременном трёхстороннем наступлении и охвате Озургет. Основную колонну, наступавшую со стороны Нотанеби вел полковник Кониев, в центре стоял отряд Гедеванова, а со стороны Насакирал должен был двинуться полковник Сумбатов. Тифлисская красная гвардия стояла в резерве. 

План был хорош, но он был скверно выполнен. Между наступавшими колоннами не было никакой связи и в то время, когда колонна полковника Кониева энергично наступала, другия две колонны, не будучи заранее осведомлены о времени начала наступления, спокойно стояли на местах. Благодаря этому блестящий план блестяще провалился. И теперь мы вновь у разбитого корыта: стоим на старых позициях.

А ведь ещё утром, мы так самоуверенно и гордо двинулись вперёд! Тогда же подо мной упала лошадь, я сильно ушиб руку и невольно подумал: скверное предзнаменование! К несчастью, я оказался прав…

Я всё более начинаю терять надежды, гибнут мечты. Я вступил в революцию со светлыми, яркими грёзами, а теперь борюсь почти без надежд, с кровавой, незаживающей раной в душе. 

Народ меня разочаровал, его тупое равнодушие убивает мой верующий идеализм… Даже в этой оборонительной святой войне народ не всколыхнулся, не стал на защиту своей революции и своих последних надежд. Нет никакого подъёма, отсутствует всякий энтузиазм. Точно всё притупилось, всё в нём заглохло. Вековое рабство убило в народе живую душу и он не в силах понять и ощутить свободу…

«Рождённый ползать, летать не может». Вся буржуазия и дворянство, даже мещанство равнодушны к судьбам страны. Буржуазия поразительно пассивна: она даёт денег, не организует никакой помощи фронту! Лишь передовые рабочие и сознательные крестьяне поднялись на защиту страны и революции, да и то не дружно. К тому же этих так мало, слишком мало.

Масса слишком пассивна, она спокойно взирает на свой тяжкий позор и лишь глухо, безпомощно стонет.

И сорвалась, провалилась оборона. А оборона была возможна! Блестящая, победоносная оборона…

Но теперь всё погибло. Тыл окончательно дезорганизован, фронт изнервничался, всё расхлябано… И наростает скептицизм, который влечёт к могиле… Странная тревога овладевает душой… Во мне происходит перелом, но слома ещё нет: всё еще светится в дали огонёк.

Сегодня, утром, мы на конях выехали на разведку в направлении Озургет. Был уже жаркий бой и мы постепенно приближались к огню. На девятой версте турки нас обстреляли пулемётным огнём с леваго берега Нотанеби. Мы ответили оружейным редким огнём… Потом мы поспешили к резерву, чтобы вместе с ними ринуться в бой. Но нас ждало глубокое, тяжёлое разочарование: в дороге нам сообщили, что Евгений подал в отставку и что образовавшийся новый кабинет Чхенкели предложил туркам перемирие к пяти часам пополудни. Меня точно обухом по голове ударили. Я поскакал к Мазниеву. Он тоже был смущён и омрачён. Мы на фронте не хотели и не хотим перемирия… Отставка Евгения меня опечалила, ибо я его ценю, как политическаго деятеля, и люблю, как человека. Создаётся замкнутый круг – из котораго нет выхода: я всею душой против перемирия, но вместе с тем, ясно чувствую нашу неспособность к борьбе. Трагедия… Но это лучше комедии…

Меня экстренно вызывают в Тифлис. Зачем?... Вчера я ходил на Чолок и видел там очень много турецких трупов. Это поработали горийская гвардия, отряд Исполнительнаго Комитета и броневик №4. Трупы уже разлагаются и среди погибших много персиян. Я никогда не видел такой массы трупов, и стонала душа. Какое несчастие война, как она неизбежна подчас! Вот и теперь мы в разорённом доме и все дома и деревни кругом опустели. Как жаль мирное население, которое более всего страдает и с той и с другой стороны.

Сейчас я в санитарном отряде. Наши сёстры хорошие работницы. Их следует уважать.


17-го апреля 18 г., ст. Белагори

Возвращаемся из Тифлиса на позицию. Настроение в Тифлисе скверное, тяжёлое. Меня встретили там тепло, но мне было стыдно, ибо я чувствовал себя побеждённым. В Тифлисе трудно и нудно жить. Едем организовывать оборону. На позиции легче душе, там больше самообмана… А это лучше…


4-го мая 18 г. Поезд.

Едем в Ланчхуты. Друзья мои спорят о красоте и как-то странно слушать эти споры. Александр совершенно отрицает и хоронит её. Другие не разрешают ему этих торжественных похорон. И как-то странно подумать, что эти оживлённо, безпечно спорящие люди, тесно сбившиеся в маленьком купэ служебнаго вагона, в большой степени могут влиять на развёртывающиеся события…

Уже окончательно решено нам ехать в Сухум – отвоёвывать его у большевиков. Надо торопиться, ибо создалось угрожающее положение. Большевики укрепились на правом берегу Кодора и каждую минуту готовы переброситься на левый. Если это им удастся – прощай революция, прощай оборона!

Трудно и больно расставаться с фронтом, ибо мы уже привыкли к фронту, а фронт привык к нам. Присутствие тифлисской красной гвардии несколько успокаивает народ. Уход с фронта похож как будто на бегство, но он необходим, прежде всего, для самаго фронта, ибо торжество большевитской анархии равносильно полному разложению фронта…

На-днях штаб тифлисской гвардии объездил весь наш фронт – от Нотанеби до Шемокмеди. Я видел бедную, поруганную Гурию!... Она похожа на обезчещенную красавицу… Бедная, несчастная, но гордая и прекрасная Гурия!...

С Шемокмедскаго монастыря открывается чудный вид на долины Батума и Нотанеби. В бинокль мы наблюдали Озургеты и видели одиноко бродящих аскеров…

Это они нас победили! Какой позор…


2. Сухумский поход. 


6-го мая 18 года, поезд Чаладиди.

Едем большим эшелоном в Поти. Едем в Сухум опять на несчастный внутренний фронт… 

Вчера была печальная, грустная пасха на позициях… Шёл сильный дождь, и люди мокли в грязных окопах… И почти никто не вспомнил этих молчаливых героев, готовых принять и отразить удары врага. Лишь кутаисския женщины и тифлисские рабочие вспомнили фронт и порадовали его своими скудными дарам. А где-же так называемое общество? Где вы – наши большие патриоты и буржуазныя женщины, которыя умели так рабски усердно служить самодержавному фронту?! Или вы привыкли быть лакеями самодержавного царя, но не хотите, не можете быть друзьями народа?


6-го мая 18 года. Поти. Вечер.

Сегодня наш штаб выезжал в Очемчиры на катере «Румыне», но шторм вернул нас обратно. Энергично готовимся к Сухумской экспедии. Этот поход занимает меня сложностью привходящих обстоятельств и своей политической стороной. Придётся выказать большой такт, ибо население спровоцировано, а у большевиков есть пушки, пулемёты и много людей… Знаю, что всё это добро попадёт в наши руки…


7-го мая 18 года. Море.

Едем на маленьком катере «Румыне» в Очемчиры на разведку. Завтра начнём высаживать десант и приступим к активным операциям против сухумских хулиганов. Надо будет действовать решительно! А ведь сколько моих бывших друзей среди них, сколько дорогих и светлых воспоминаний связано у меня с ними. Сёва, Ефрем, Амберкий! Ведь это всё мои друзья. Особенно Сёва. Я его сильно любил; люблю даже теперь, но сердце моё загрубело. Слишком тяжёл крест революции, он требует жертв. Я не хочу этих кровавых жертв. Я приложу все усилия, чтобы их не было, но если противник изберёт борьбу – я буду решительным…

Меня уже травят так наз. «большевики». Они называют меня палачом, ренегатом и даже провокатором. И всё потому, что я борюсь за торжество революции и не становлюсь анархистом!

Мои родные заперты в Сухуме. Судьба их меня очень тревожит. Я боюсь даже думать об этом… Но если они что-нибудь сделают со стариками – я буду… Читаю грустную, красивую книгу Герцена «С того берега» и в грусти нахожу покой.


9-го мая 18 года. Море. Утро.

Наша «Великая армада» подплывает к Очемчирам. Мы мобилизовали весь наш флот и получается внушительная картина. Нас охраняют резвые истребители. Наше смелое предприятие блестяще удалось. Имея врагов с обеих сторон, рискуя очутиться под ударами и турок и большевиков, - мы всё-же морем перебросили все наши силы. Смелость авантюры! В войне слишком много авантюризма и лучшие полководцы были наилучшими и счастливыми авантюристами…

Многие красноармейцы боялись моря, но к счастью, всё хорошо сошло. Придётся несколько повозиться с выгрузкой людей, лошадей и артиллерии: ведь в Очемчирах нет пристани…

Море чудное, утро тихое, мягкое. Любуюсь и морем и гордым пейзажем гор. Но как-то хуже я начинаю понимать красоту… Тяжесть событий притупила вкус.

В Очемчирах нас встретят друзья. Встретят, наверное, и те князья, которых позавчера я так холодно и сухо принял. Попросу говоря, я попросил их «выйти вон». Сегодня я с ними буду ещё более резок. Именем революции мы идём к демократии.


9-го мая 18 г. Очемчиры. Вечер.

Дессант благополучно высадился. Наши силы произвели большое впечатление и успокоили встревоженный город. Здесь мы сразу связались с демократическим самоуправлением и с советом крестьянских депутатов. От князей мы сразу резко отмежевались и теперь они косятся на нас. Во главе князей стоят: старик Александр Шервашидзе, укрыватель разбойников Таташ Маршания и известный реакционер Димитрий Маршания. Либеральный князь Нико держится возле них. Александр просил меня повидаться с ним. «Я хочу помочь вам» - сказал он. «Разве вы не видите, что мешаете нам», - говорю я ему. «Самое лучшее, вам немедленно отсюда уехать». «Хорошо! - говорит старик, – но знайте, что триста моих всадников всегда к вашим услугам». «У нас достаточно своих сил», - говорю я и ухожу.


11-е мая 18 г., сел. Адзюбжа. Имение Шашковскаго.

Вчера вечером прибыли на Кодор. У нас восемь орудий, двенадцать пулемётов и около трёхсот штыков. Вот все наши силы… Был сход с представителями гудаутскаго и гумистинскаго участков. Представители кодорского участка держались хорошо и твёрдо, предлагали гудаутцам и гумистинцам скорее ликвидировать грустную историю. Я говорил крестьянам о цели и характере нашей экспедиции. Слушали хмуро, но внимательно.

Мы поставили ультиматум: сдача оружия и свободный въезд в Сухум. Срок ультиматума истекает сегодня в 5 часов вечера. Посмотрим, что ответят. Мучительно не хочется крови!... 

Сегодня видел своих знакомых крестьян. Когда-то я работал среди них. Они отнеслись ко мне с доверием, и это порадовало меня. Приложу все усилия к миру. Не надо крови.

Воображаю, в какой тревоге мои старики. Ничего, дорогие, скоро я буду у вас…

Мы поместили штаб в имении генерала Шашковскаго, бывшаго главнаго уполномоченнаго министерства земледелия на Кавказе. Этого большого генерала революция страшно опростила и он теперь похож на простого крестьянина. Население к нему хорошо относится. С нами он любезен. Я его знал в дни его величия и теперь мне его жаль…

Боже! Что сделали с революцией большевики! Как её изгадили, искрошили и как надругались над ней. Нужно спасти её или погибнуть…


12-го мая 18 г. Адзюбжа. Имение Шашковскаго.

На наш ультиматум ровно в 5 часов вечера 11-го мая, противник ответил орудийным, пулемётным и ружейным огнём. Это было вероломство, ибо стрельба была открыта по мирным абхазцам, безпечно бродившим около нашей канцелярии. К счастию, жертв не было, ибо негодяи скверно стреляли. Но паника началась сильная. Абхазцы мигом разбежались и ускакали на своих конях. Мы быстро выдвинули наши роты к реке и выпустили несколько снарядов. Лил страшный дождь!...

Утром 12-го вновь поднялась стрельба, но на этот раз инициатива боя принадлежала нам. У противника пока обнаружено около шести орудий: четыре у Драндскаго монастыря и два за Кодорским мостом. Наш несравненный Валико Шарашидзе пустил в ход лишь один взвод полевой батареи и быстро привёл к молчанию все орудия неприятеля.

Я и Александр в это время были на наблюдательном пункте – в школе. Валико лихорадочно высматривал неприятеля. Вдруг он оживляется, лицо его выражает тревожный восторг и он кричит телефонисту: «Взвод к бою! Батарея неприятеля обнаружена». И в самом деле – мы видим четыре огненных языка, временами вырывающиеся из дула орудий – правее монастыря. Слышится спокойная, резкая команда Валико. Взвод начинает нащупывать батарею противника. Но наши разрывы очень высоки и они удалены от противника. Я с Александром молча переглядываемся и теряем веру в артиллерийские способности Валико. Но слышится всё новая и новая команда. Раздаются новые выстрелы и разрывы всё более угрожающе нависают над неприятелем. «Беглый огонь взводом! Гранатою! Огонь!», - командует Валико, и мы наблюдаем в бинокль бегущую неприятельскую прислугу. Батарея и лошади брошены. Мы аплодируем и кричим браво. Валико тихо посмеивается… Молодчага!...

Противник глупо и безпорядочно стрелял. Его снаряды ложились всюду, порою рвались около нас, но не наносили вовсе потерь. Наши положительно привыкли к ним и не обращают на них внимания.

Но у нас был один несчастный, трагический случай: нашим преждевременным разрывом убило одного санитара и чуднаго нашего пулемётчика Абуладзе. Смерть Абуладзе меня глубоко опечалила – это был один из лучших гвардейцев. Его я ценил и любил…

Сегодня с утра вновь поднялась стрельба. У противника работало лишь одно орудие, которое старалось разбить наш наблюдательный пункт. Мы обстреляли окопы противника по обе стороны моста и выгнали его из окопов.

Пехота и пулеметчики разстреливали бегущаго врага.


14-го мая 18 г. Адзюбжа. Наблюдательный пункт.

Туманное, нудное утро, но будет хороший день. Слышится одночная редкая, перемежающаяся стрельба. Вчера приехал мой славный Илико со своим отрядом: это храбрые, добрые ребята. Прибытие этого отряда, насчитывающаго до 200 штыков, меня очень радует, ибо исход нашей затягивающейся борьбы этим предрешается.

У большевиков крупныя силы; на нашем фронте у них обнаружено около 10 орудий, много пулемётов и до двух тысяч воинов. Но они не страшны: наш маленький отряд расщёлкает эту воинствующую банду…


15-го мая 18 г. Адзюбжа. Наблюдательный пункт.

Завтра утром решено перейти в наступление. Думаем охватить противнику левый фланг, перебросив абхазскую конную сотню вместе с испытанным отрядом Исполнительного Комитета через Кодор – в брод и ударить на врага, в лоб – через растянувшийся Кодорский мост. Завтра к этому времени кое-что будет ясно…


16-го мая 18 г. Цхургили. Берег моря.

Я и Леван Тумаркин ждём истребителей. Выезжаем на морскую разведку и думаем обстрелять повстанческий берег.

Местность здесь очаровательная!.. Глядя на море, я начинаю мечтать. Как прекрасна природа и как люди испакостили её. Сколько в ней простора, шири и как много рогатин понаставили люди! Светлые, чистые надежды революции потускнели и окончательно обтрепались…

Нужно вновь озарить революцию и бережно украсить цветами…

Вокруг нас тёмной рукой сплетается сеть гнусной провокации. Сперва нас называли дворянской гвардией, но после того, как само крестьянство видело, как резко обошлись мы с бывшим сиятельным сословием – эта провокация сорвалась. Теперь пошла гулять новая, ещё более гнусная и глупая сплетня – нас называют турецкими агентами и союзниками турецких банд! К нам даже приезжала армянская делегация, чтобы воочию убедиться в подлинном характере нашего отряда. Мы им показали наших рабочих красногвардейцев и среди них многих армян.

«А нам говорили, что с вами идут турки, - говорили они, - теперь мы знаем, что они лгали».

И этой вечной, низкой ложью они дурачат народ! И эти подлые демагоги нас называют турецкими агентами, нас, возвращающихся с батумского фронта! Наглость и безстыдство не могут идти дальше…

Князья здесь вновь со всех сторон стали к нам липнуть. Мы их просто прогнали. Вчера наш штаб выслал из пределов военных действий священника Туманова и Николая Тавгиридзе. Последняго для того, чтобы «своим присутствием не вносил путаницы и сумятицы в умы крестьянства!». Он оскорблён и обижен. Но совершенно напрасно…

Читаю Джека Лондона и отдыхаю. Я так устал…


17-го мая 18 г. Утро. Санаториум Смецкого.

Сегодня в 4 часа утра мы повели наступление и быстро опрокинули врага.

Дело было так.

15-го вечером мы на двух истребителях обстреляли берега между Сухумом и устьем Кодора. Этим мы создали замешательство в лагере противника.

16-го утром – по некоторым причинам домашняго характера – нам не удалось перейти в наступление. Весь вчерашний день мы провели в лихорадочных подготовительных работах. 

Чтобы приободрить публику, я стал строить броневую тачку. С этой импровизацией мы провозились до 12 часов ночи, а на разсвете было назначено наступление. Импровизация наша не удалась, ибо наш броневик не двигался с места, но тем не менее гвардейцев развлекла эта работа: люди любят самообманы.

В 12 часов ночи я ушёл на наблюдательный пункт к Валико, чтобы немного вздремнуть. Вдруг сквозь сладкий, спокойный сон, слышу властный голос Валико: «Артиллерия к бою!»

Мигом вскакиваю и бегу к мосту – к штурмовым ротам. Раздаётся первый пронзительный орудийный выстрел. «Это полевая – 902 года», - думаю я и ускоряю бег. Орудийные выстрелы учащаются; скоро поднимается адская, страшно-чарующая музыка. Это ураганный огонь. Наши роты уже подошли вплотную к мосту и притаились.

Я быстро обхожу их и ободряю. Они весело шепчутся… Александр среди них и своим присутствием делает всех храбрецами. Наш славный Христафор Шарадзе бегает как угорелый и размещает свои пулемёты. Ротные командиры на своих постах.

Вдруг Валико переносит огонь восьми орудий на неприятельские окопы. Это сигнал к атаке. «Ура! Ра-ра-ра!..» Все смешались. Мы на мосту, уже пробежали мост и бросились в окопы неприятеля. Они почти опустели; оставшиеся бойцы имели жалкий, испуганный вид. Наши их обступают, бранят. Но не совершают над ними насилий. Воины революции милостивы к побеждённому врагу… Поздравляем друг друга со славной победой; многие целуются.

Мы энергично преследуем бегущаго противника, забрали толпы пленных, пушки, пулемёты и продовольственные склады. Какой успех! У нас только семь легко раненых!

Сейчас мы в мирной, спокойной и богатой обстановке санаториума. Нас здесь хорошо приняли и в этом дворце легко дышится после тревог и трудностей походной жизни. Нас около пятнадцати всадников. Мы гоним врага и спешим в Сухум… К родным.


17-го мая 18 г. Сухум. 3 часа дня.

В час дня мы, человек 20 всадников, въехали в Сухум. Ехали всё время без помехи. Разбитый противник даже не пытался задержаться и сопротивляться. Наш переход, как и наш первый натиск, был молниеносный.

Невозможно описать бурнаго восторга освобождённых сухумцев. Толпы ликующаго народа встречали нас радостными криками и осыпали цветами! И ликовала не буржуазия, которая встретила нас довольно сдержанно, - ликовала подлинная демократия, вырвавшаяся из большевитского плена. Я никогда не забуду этой радости и самой искренней, самой неподдельной благодарности к нам. Радовалась душа, успокаивалась совесть при виде этой благодарной, ликующей толпы…

Большевики не предполагали такого быстраго и позорнаго финала. Их «Сухумская Правда» ещё сегодня печатает лживые победныя реляции и смело заявляет, что положение их на фронтах чрезвычайно прочно. Мы читаем «Правду» и весело смеёмся над ложью! Большевитский штаб бежал, оставив на произвол судьбы своих несчастных соратников. Очевидно, это у них считается хорошим тоном! Особенно странно, даже обидно, что в рядах трусливо бегущего штаба был Сёва, котораго я знал смелым и решительным воином. Я думал, что он способен на жертву. И я говорю теперь, после победы: не надо упиваться успехом! Если бы у большевиков были смелые и честные вожди, они непременно разбили бы нас! Ведь они были во много раз сильнее нас, ибо одних пленных мы забрали в полтора раза больше нашего отряда, отбив у противника 18 орудий и до 30 пулемётов! Но у них не было вождей, а были только шкурники… И эти шкурники, видимо, любили хорошо пожить! Они разместились в великолепной гостинице и питались изысканными блюдами. Мы перехватили их штабной обед и много смеялись, весело уплетая роскошныя порции Эшба, Сёвы, Лакобы, Амберкия и многих других – избранных! Список их висел на стене, и было строго сказано, что безплатных обедов никто, помимо членов штаба, не могут пользоваться. В центре огромнаго зала был накрыт большой стол для штаба. Проголодавшиеся, но весёлые мы разместились за этим столом, и нашим шуткам не было конца. Спасибо вам, бегущие «товарищи», за вкусный и даровой обед!.. Ведь мы живём гораздо хуже вас и знаем только общий котёл…


22-го мая 18 г. Сухум.

Я в родной обстановке, в своём городе и среди своих. Бедные, дорогие мои старики! Как они переволновались и как безумно были рады мне и брату! Отец мой скрывался, боясь мщения… Большого счастья людям не дано! Теперь в Сухуме самая ответственная, тяжёлая работа: организация новой власти и возстановление революционного порядка. Я убедился, что побеждать гораздо легче, чем организовать новую власть! Всё несчастье в том, что на местах слишком мало серьёзных и дельных работников…

Сегодня к нам приходила делегация от армянскаго национальнаго совета.

Делегация чувствовала себя несколько сконфуженной, ибо армяне Сухумскаго округа в массе своей примыкали к большевикам. И это не потому, что армяне-арендаторы глубоко прониклись идеями большевитскаго коммунизма, а лишь потому, что они в большевизме надеялись найти свой спасающий щит. В этом искании щита, в этой вечной неуверенности в собственных силах и в тревожном, безпокойном искании внешних, чужих и чуждых сил – великое несчастье этого истерзаннаго, гонимаго народа. И не потому так плачевна и порой преступна «армянская политика», что плохи и преступны армянские политические деятели, а потому, что у армянского народа нет прочной собственной почвы, а, следовательно, и уверенности в собственных силах. Из этого проистекают все ошибки, все зигзаги армянской политики. Типичной выразительницей положения армянскаго народа является партия «Дашнакцутюн», и великое несчастье этого народа в том, что он пока объективно не способен родить иную национальную партию. Нужно понять эту трагедию маленькаго народа и надо уметь почувствовать всё боли ея.

Делегация передала мне, что армяне Сухумскаго округа хотят выселиться из пределов округа и искать себе иного пристанища. Мне было тяжело и больно слушать их, и я всячески уговаривал их не бросать насиженных мест. «Ваше волнение разорит вас и нанесёт огромный ущерб всему округу», - говорил им я. Они соглашались со мной, но мрачно добавляли: «Иного выхода у нас нет: боимся турецкаго дессанта». Я их ободрял, разуверял, но сам же плохо верил…

Да, я лучше понимаю теперь чужое несчастье, ибо мы сами несчастны. И все эти победы и восторги не побеждают моей печальной тревоги: турецкая опасность угнетает меня!... Мало огней впереди…

Нас опять спешно вызывают в Тифлис; турки уже в 80-ти верстах от него! Мы все спешим туда, хотим борьбы и будем бороться.


24-е мая. Раннее утро. Сухум.

Только что вернулся из Гудаут: ездил туда с ротой Г. Ломтатидзе. На большом абхазском сходе выступал я. Мне отвечали старики-абхазцы и благодарили нас. Это всё бывшие «большевики»! Они считают себя виновными и говорят: «Мы болели тяжёлой болезнью, и вы исцелили нас»! Мне хотелось им верить…

На сход смело явилась одна гудаутская большевичка. Когда-то, и не так давно, я её хорошо знал и уважал. Она внимательно слушала меня и молчала. Её присутствие раздражало, несколько волновало меня и я сказал: «Здесь есть буржуазныя женщины, которые переметнулись к большевикам. Мы прощаем им все старыя грехи, но пусть они не злоупотребляют нашим великодушием». Все посмотрели на гудаутскую большевичку и она потупила глаза. После схода она подошла ко мне и сказала: «Почему вы задели меня? Если хотите, арестуйте меня, я не боюсь ареста». «Нет, сударыня! – говорю я ей. – Мы не сделаем из вас мученицы за идею. К тому же вы так малозначны»…

Бежавшие большевики засели в Гаграх, но у нас нет времени заняться ими: Тифлис настойчиво и нервно зовёт нас! Здесь мы оставляем Илико и Самсона со своими отрядами: сами они славные ребята, и отряды у них хорошие. Сам я спешу на тифлисский фронт, и нетерпение съедает меня: ведь турки так близко и нагло подступили к Тифлису. И кто знает, что ждёт меня там? И вернусь ли я вновь в эти места? Быть может, всё уже кончено, всему конец?!


25-го мая 18 г. Сухум. Светлая ночь.

Ужинали все вместе, но не было веселья. Убита душа, и нет надежд! Слишком велики несчастия, обрушившиеся на нашу страну, и слишком слаба сама страна, слишком ничтожны мы! Кажется, мы все подходим к пропасти и должны свалиться с остатками истерзанных надежд… А падать в пропасть ведь так не хочется! Порой так мучительно хочется жить, любить и верить… Но нет любви и меркнет, угасает вера… Тяжело!..


27-го мая 18 г. Полдень. Море.

На захваченном транспорте № 107. Рано утром выехали из Сухума. В Сухуме оставили Илико, Самсона, Леонида, Майка, Левана. С ними оставлены два испытанных отряда, они должны окончательно ликвидировать анархию в округе. Я с Александром и с основными отрядами спешим в Тифлис – защищать его от внешних и внутренних врагов революции. Будем защищать его всеми силами, ибо падение Тифлиса равносильно падению революции в Закавказье! Ночью простился с родными. Милые, дорогие – я с ними ни разу не успел пообедать и они не могли вволю наговориться со мной! Но ведь я так был занят!...

Что ждёт нас в Тифлисе?

Вспоминаю своё детство: «счастливое, невозвратимое детство». В начале я очень любил героические мечты, потом стал задумываться над проклятыми вопросами и часто спрашивал: «в чём цель жизни?» И отвечал: «в вечном искании и постоянном движении. Цели нет, есть только стремление к цели и в этом весь смысл, всё содержание и счастие жизни»… В этой горестной, тяжёлой обстановке я всё более убеждаюсь в правде своей детской философии.


3. Валико Джугели об объявлении самостоятельности Грузии и о душетском восстании 


23-го мая 18 г. Поти. Утро.

Много, много сюрпризов. Головокружительных, сшибающих с ног! И всё печальных… Было много слухов, самых разнообразных и кое-что, быть может, худшее, оправдалось. Прежде всего, нас смутил и сильно огорчил немецкий пароход на потийском рейде. «Немецкий флаг», - сказал капитан, указывая на бухту. Мы посмотрели туда, и все почувствовали страшную боль. Потом мы видели целые взводы бывших немецких военнопленных солдат, вооружённые нашими трёхлинейками. Мы совершенно растерялись. Наконец, нам сообщили, что Закавказский Сейм распустил себя, и Грузия 26-го мая в 4 ч. дня объявила свою самостоятельность. Бедный, недолговечный и безплодный Сейм! Бедная, покинутая, «самостоятельная» в своём несчастии Грузия!.. Самостоятельность маленькой пташки, захваченной в могучие когти коршуна!.. И вызывалась-ли эта самостоятельность роковой необходимостью или же здесь торжествовал проклятый национализм?! Я молчу, ибо ещё не разобрался в страшном узле смешавшихся событий. Знаю одно: «Самостоятельная Грузия» ещё более сгустила мою грусть. Но знаю и то, что война и революция нас бросили в заколдованный огненный круг и что собственными силами из этого огневого круга мы не выскочим. При создавшемся положении наименьшим злом я считаю дружественный протекторат Германии, ибо Россию от нас оторвали, а Англия и Франция пока вне наших досяганий: бедная, бедная, изувеченная Россия! Как я любил тебя, твоё светлое будущее, твою грядущую озарённую свободу и как грущу я теперь, как тоскую над твоим развалившимся, немощным, гибнущим телом…

На немецком транспорте в Поти прибыла германская делегация с генералом фон-Лоссовым во главе. Я видел этого статнаго, властнаго и надменнаго генерала: как хорошо быть победителем!..

Говорят, что в Батуме разлад между немцами и турками на почве дележа Закавказья. Оптимисты утверждают, будто Германия энергично возражает против разбойной политики Турции. Хочется быть оптимистом.


29-го мая 18 г. Поезд в Тифлис.

Скоро, скоро будем в Тифлисе – в древней и новой «столице» Грузии…

Что новаго там, чем люди живы? Что поделывает наш славный исполнительный комитет? Многие уже говорят: «Мавр сделал своё дело. Мавр может уйти». Даже цинично добавляют: «Должен уйти»…

17-го июня 18 г. Тифлис.

Тяжело, очень тяжело, но воскресают мечты. И хотя наша страна и революция не переживали такого страшнаго кризиса, но я начинаю верить, что кризис пройдёт…

Мир уже подписан в Батуме. Тяжёлый, позорный, несчастный мир. Этот мир произвёл на меня гнетущее впечатление. Во фракции я отстаивал войну и говорил: «Лучше славная смерть в борьбе, чем позорная жизнь народа». Но я остался почти одинок. Это ещё более смутило мою печаль и углубило моё отчаяние и мне захотелось бежать от всего, от позора родной страны и от собственнаго безсилия. Я не владел уже собою, всё меркло вокруг меня и я сказал, что не доверяю правительству, подписавшему этот несчастный мир и что ухожу от всякой работы. И я ушёл разбитый, полувоенный, с опустошённой душей. И вслед за мной пришли ко мне большой Ной и несравненный Герасим. И они стали успокаивать меня, утешать. И вдруг мне стало стыдно! Большой Ной, признанный вождь нашей демократии, вождь, носящий в себе величайшую печаль гибели надежд, - успокаивал меня – маленькаго человека! Мне стало стыдно за своё малодушие, за преступную роскошь грусти, ибо грусть и отчаяние теперь являются постыдной роскошью. Нужна неустанная работа, нужна неустанная борьба…

Вчера был на важном совещании наших вождей. Решено Н. Н. Жордания сделать главой правительства. Это последняя ставка, лучшая жертва демократии. Она необходима… Я стану работать с большой энергией и восторгом…

Идея входа Н. Н. Жордания в правительство первоначально принадлежала Е. П. Гегечкори. Это было давно на квартире Чхенкели, перед отъездом Ир. Г. Церетели в большевитскую Россию. Тогда Евгений не нашёл сторонников. Теперь я ухватился за эту идею, как утопающий! И хотя я не сторонник культа героев, но знаю, что Н. Н. Жордания самая крупная личность, какую я когда-либо встречал. И эта личность должна оглавлять нашу власть…


9-го июня 18 г. Заседание С. Р. и С. Д. Тифлис.

Говорит Чхеидзе о власти. Живообразно. В зале много смеха, но вокруг грусть… Только что приехал с позиции. Завтра вновь возвращаюсь туда. Теперь мы держим фронт против татар и турок. Старые окопы, опоясывающие Тифлис с юга – нам очень пригодились. Неприятель почти подошёл к Тифлису… Был с товарищами в Сандарах. Аскеров пока там не видно. Посмотрим дальше…


12-го июня 18 г. Сандар. Утро.

Чудный, солнечный, мягкий день. Через час выступаем дальше: устанавливать границы новой, независимой, свободной Грузии! Местность здесь прекрасная, урожай великолепный…

Мне очень жаль татар, и вместе с тем я страшно обозлён на них! Своим невежественным безрассудством они губят и нас и себя… Вчера я, Александр, Валико и Данелия ездили в деревню Сарван на татарский сход. Там было много вооружённых конных и пеших татар. Мирно и долго беседовали с ними, разместившись на мягких коврах под сенью могучих деревьев. Меня поразила дисциплинированность этих диких татар; несмотря на многолюдность сборища, не было шума. Говорил только один, остальные молча внимательно его слушали и молча же с ним соглашались… Татары были очень любезны и угостили нас вкусным, хорошим чаем…

«Как вы относитесь к самоопределению народов?», - спросил меня один полуинтеллигентный татарин.

«Мы отстаиваем его целиком», - с гордостью ответил я.

Татарин молча многозначительно покачал головой…

Вчера к нам приезжали главнокомандующий Квинитадзе с генералами Ахметеловым и Мазниевым. Квинитадзе предлагал нам резкую решительность и всеобщее разоружение татар. Мы несколько смягчили его суровость и охладили его пыл. Мы будем и здесь действовать по традиции: мы будем воздействовать не только физически, но и морально. Это даёт более блестящие результаты… И в этом наша сила. Сила демократии…


12-го июня 18 г. Поле. Глухая ночь.

Ужас! Невыразимый ужас… Сегодня убили моего Валико, Валико Шарашидзе! Неоценимая и невознаградимая потеря.


14-го июня 18 г., ст. Садахло.

Мы опять в Садахло. Здесь когда-то мы сражались с многочисленными татарскими бандами и эти банды убили двух наших хороших товарищей – Канделаки и Резваго. Тогда впервые пришёл к нам дорогой Валико и у него были две маленькие, двух-с-половиной дюймовыя пушки… Это была зарождающаяся артиллерия нашей гвардии…

В стенах остались старыя бойницы и кругом сохранились наши окопы…

Настроение тяжёлое, убийственное, несмотря на наши успехи…

Вчера был жаркий, горячий день! Мы с боем взяли деревню Б. Коша-Килиса, где был убит наш Валико. Бедный, несравненный, незаменимый Валико! Ему не было равнаго среди нас!.. Валико был безрассудно смел, необыкновенно скромен и прост. Он был выдающийся, самобытный артиллерист и хороший организатор. Кем заменить его?!..

В смерти его отчасти повинен я, ибо идея набега для освобождения осаждённого Шулаверы принадлежала мне… Но безрассудный друг не подождал меня! С десятью конными разведчиками, под градом пуль – он переплыл реку Храм и лихой атакой взял деревню. Здесь он был убит из засады… Мы тщетно искали его на этом берегу и какая-то тревога смущала мне душу… Вдруг прискакал разведчик и сказал: «Валико убили». Я был ошеломлён. Старые артиллеристы стали плакать. Я пришпорил своего коня и мигом очутился на том берегу. Валико лежал на лужайке. Разведчики окружили его и молча рыдали. Некоторые из них были ранены… Валико посадили передо мной, я его крепко обнял и тихо поехал к рыдающей батарее… Слёз не было у меня…

Вчера мы отомстили за нашего друга! Ровно в 5 часов утра мы перешли реку Храм. Это была лихая атака! Наша гвардия и первый конный полк занимали правый фланг; на левом фланге у моста Храм стояли немцы, несколько рот регулярной пехоты и броневики. Я был доволен, что немцев не было на нашем фланге… Без четверти пять наша артиллерия открыла беглый огонь по укреплённому берегу у Коша-Килиса. Христофор подполз со своим пулемётом к самому берегу. Была страшная трескотня. Мой конь горячился подо мной. Татарския пули жалобно свистали над нами… Я с одним кавалерийским взводом подъехал к реке… Река была глубокая, но моя лошадь смело и быстро двигалась вперёд. Впереди меня были два драгуна и офицер Кахашвили. Свист пуль заглушался бурными плеском воды, ощущения страха уже не было.

В 5 часов мы были на том берегу и стали выбивать из окопов упорно оборонявшихся татар.

Я очутился на левом фланге и рядом со мной Андгуладзе, офицер Амилахвари и разведчик Валико Георгадзе. Бедный, хороший Андгуладзе был ранен смертельно…

Через несколько часов вступили в освобождённые Шулаверы.

Всё население вышло к нам навстречу, всякий приносил что мог: хлеб, воду, фрукты. Старухи со слезами на глазах благословляли наш приход, дети весело кричали, а женщины благодарили улыбкой… И хотя стонала, страдала душа – эта всеобщая радость успокаивала и утешала. Как ликовал бы я, если бы около меня был мой Валико!


17-го июня 18 г. Тифлис.

Вчера вернулся с печальных похорон Валико.

Роковая случайность: Валико был похоронен в день своей предполагаемой свадьбы! 15-го июня. Он обвенчался с могилой… Его похоронили в Супса и ему были отданы все воинския почести. Похоронная процессия в Тифлисе была грандиозна: на трёх чёрных лафетах везли дорогия тела Валико, Данелия и Андгуладзе. Бедный, славный Андгуладзе! В гробу у него было спокойное, ясное и тихое лицо. Светлая грусть застыла на этом честном лице.

Бедные, дорогие, любимые!


27-го июня 18 г. Тифлис.

Опять поход! Опять кровь, жертвы и страдания… Отправляемся в Душетский уезд. Там форменное возстание спровоцированнаго, обманутаго крестьянства.

Я буду действовать с возможным тактом, стараясь оторвать здоровые элементы от обнаглевших хулиганов и провокаторов.

В политике много новаго. Моя мечта осуществилась: во главе Правительства стал Н. Н. Жордания. Он ввёл в своё Правительство несколько членов бюро исполнительнаго комитета. Это хорошо: такому Правительству можно служить беззаветно. Но в трудную, тяжёлую минуту принял власть Жордания: немцы, турки, анархия. Иногда становится жутко… Мне предлагают пост товарища военнаго министра… Но я решительно отказался, не хочу, чтобы гвардия потеряла меня и я потерял гвардию… 

Вчера был в новом клубе раут в честь германо-болгаро-австрийской делегации. Я получил приглашение и отправился в клуб. Кто-то говорил речь, когда я появился. Вдруг мне стало невыносимо грустно, какая-то обида проникла мне в душу и, не подходя в столам, я ушёл… 

Великое несчастье быть побеждённой страной!..


28-го июня 18 г. Мцхет. 7 час. Вечера.

Только что заняли Бебрис-Цихе и весь район этой старинной крепости. Я с Александром шли в наступающей цепи и чувствовали себя великолепно. В 5 часов открыли мы из 14 орудий ураганный огонь по Бебрис-Цихе, в котором засели повстанцы. Эффект был великолепный… Банды бежали без сопротивления, без оглядки, оставив «на поле брани» пулемёты и всякого рода припасы. Хорошее начало.


29-го июня 18 г. Около Мцхет. Утро.

Ночевали в поле. Был ночью дождь; теперь хорошо. Приступаем к выполнению плана. Мы разбиваемся на три отряда: вдоль леваго берега Арагвы наступает колонна Арчила Пурцеладзе, в центре идёт А. Г. Кониев, через Ксанку идём Александр и я. Из Сухума опять сюрприз: в Цхургилах турки высадили десант. Это произошло по инициативе Александра Шервашидзе и Таташа Маршания… Большевистская анархия помогла им.

В Сачхерах тревожно, скверно… Анархия всюду растёт… Надо быть решительным, даже безпощадным в деле спасения революции!..


1-го июля 18 г., сел. Канда. Утро.

Идём на Душет через Мчадисджвари. До сих пор двигались с боем и очень успешно. Противник уже разстроен и деморализован. Я верю в успех…


2-го июля 18 г. Дорога по Мчадисджвари в Душет. Раннее утро.

Вчера ночью я и Александр ездили в Тифлис. Там вести хорошия; турецкий дессант разбит, против воинствующаго Лечхума снаряжена экспедиция в Сачхерах и всюду анархия быстро ликвидируется… В самом Тифлисе несколько тревожно: по-видимому, там подготовляется «заговор» против демократической Грузии и этот заговор объединяет большевиков, русских чиновников и отчасти дашнакцаканов… У одного генерала нашли много динамита. Нужно быть очень бдительным и осмотрительным, у демократии слишком много врагов…

Наша экспедиция хорошо протекает. Население начинает понимать рас и довольно охотно сдаёт оружие. Пока мало крови, это радует меня… До сих пор сдано около 500 винтовок. Провокация постепенно теряет почву… Мы стараемся всюду устраивать митинги и наши передовые рабочие гвардейцы энергично агитируют… Силу оружия мы подкрепляем нравственной силой…

Погода чудная. Ночи великолепныя, но днём несколько жарко. Живём полной походной жизнью; и днём и ночью находимся под открытым небом… В ясныя, звёздныя ночи я смотрю на мигающия звёзды и о многом думаю, мечтаю. Успокаивается душа и мысли отдыхают…

Я всеми силами стараюсь избегать вооружённых столкновений и крови. Пока это удаётся. 

Большевики меня безпощадно травят в своих листках. Называют ренегатом, палачом, провокатором. Преступники! История уже осудила вас!..


3-го июля 18 г. Над Душетом. Утро.

Ночь прошла спокойно. Колонна Кониева всё ещё у станции Цилкан.


3-го июля 18 г. Над Душетом. 3 часа дня.

Сейчас открываем орудийный огонь и я веду обходную колонну на соединение с Кониевым. Утром я и Александр ездили к нему и узнаём, что после успешнаго наступления – он вновь оттянул свою колонну. Это несколько безпокоило нас. Сегодня во что бы то ни стало надо соединиться с ним.

Население постепенно замиряется, жизнь входит в свои берега. Крестьяне приступили к полевым работал, засверкали серпы, задвигались арбы. Всё это радует душу.


4-го июля 18 г. Дорожная будка, около Душет. Утро.

В этой будке помещается наш штаб. С ранняго утра началась артиллерийская стрельба. Противник стреляет из двух орудий, но мы не можем обнаружить их. Наша одна батарея ему великолепно видна и он обстреливает её. Наши артиллеристы держатся молодцами. Артиллерия противника стреляет на три с минусом: снаряды ложатся вокруг до около нашей батареи.

Нужно зайти противнику в тыл и тем обезвредить его.


5-го июля 18 г. Над Душетом. Полдень.

Чудный летний день. Редкая артиллерийская стрельба. Еду на глубокую разведку. Завтра переходим в общее наступление. Надоела канитель…


6-го июля 18 г. Базалети. Раннее утро.

Сейчас выступаю с левой колонной в глубокий обход противнику. У нас 250 штыков, горный взвод Д. Канчели и четыре пулемёта Христофора. Уверен в успехе. Колонна Пурцеладзе-Гедеванова уже вчера выступила на Ананур по ущелью Арагвы – через Минван… Погода тоскливо хмурится…


6-го июля 18 г. Над деревней Аргуни. Полдень.

Совершаем утомительный и глубокий обход в тыл и во фланг противника. На противоположно оголённой вершине показались стройныя цепи вооружённых людей. Это, очевидно, рота Георгия Ломтатидзе, обходящая повстанцев справа. На нашем правом фланге сильная ружейная и пулемётная стрельба. Она постепенно затихает. Очевидно, противник спешно отступает. Я боюсь, что он ускользнёт от нас… Погода чудная. Солнце весело и сильно припекает. Окрестности очаровательны. Деревня опустела.


6-го июля 18 г. Вечер. Верхом из Ананура к Душету.

С радостно-грустными мыслями еду на отбитой у большевиков лошади навстречу нашему отряду. Радуюсь успеху. Наши обходы окончательно деморализовали противника. Отряд Сосо Гедеванова нагнал бежавшего врага и отбил у него оба орудия. Но всё же грустно на войне… Тоскует душа при виде опустевших сёл и невольных жестокостей войны…

Крестьянство здесь встречает нас угрюмо. Очевидно, оно нас считает врагами. Больно и грустно…


8-го июля 18 г. Ананур. Раннее утро.

Вчера отдыхали в Ананурах… День прошёл спокойно. Встретились с отрядом Гедеванова. 

Сейчас выступаем на Ананур… По привычке я и Александр идём в передовой колонне и далее в передовой цепи… Люблю я это…

Передо мною шумная, весёлая Арагва. В детстве я полюбил эту реку и много о ней мечтал… 


8-го июля 18 г. 14-я верста. 3 часа дня.

Идёт отчаянный бой. Противник занимает высоты и со всех сторон обстреливает нас. Мы совершаем тяжёлый обход. В горах. Нас около двадцати человек. Мы хотели выйти в тыл пулемётам противника… Гора слишком крутая, ноги скользят. При каждом падении Александр проклинает всех… Я весело смеюсь… Усталость превозмогает…

Пассанаур. Вечер.

Вступили в Пассанаур в 9 час. Вечера. С 10 час. Утра до 5 час. Вечера был жаркий бой… Мы расколотили противника и он поспешно бежал. Несколько человек, захваченных в пулемётных гнёздах, были на месте разстреляны. Я видел эту тяжёлую ужасную картину… Роковая необходимость… Я спас жизнь двум молодым русским пулемётчикам и это утешает меня. И чем труднее их было спасти, тем больше радость… Противник в безпорядке бежал и первыми спаслись вожди. В числе их был Серёжа!.. Странная и страшная вещь! Я и Серёжа, бывшие лучшие друзья, знавшие так много совместнаго горя и радости в прошлом, так часто мечтавшие об общей революционной работе – вдруг очутились по разным сторонам баррикады. Пока победила моя сторона. Серёжа позорно бежал… Прошлые светлые образы встают передо мной, воскресают былыя мечты и я проклинаю эту борьбу, эту прославленную гражданскую войну… В этой борьбе гибнет революция…

Серёжа, милый. Я тебя люблю и презираю. Люблю твоё прошлое, нашу светлую дружбу и наши мечты. И презираю твоё трусливое честолюбие, твоё малодушие в борьбе… И я благословляю судьбу за то, что не встретил тебя на поле брани: мне было бы стыдно за тебя… 

Более собственной смерти я боялся встречи с тобой… Но ты бежал, не подождав меня и за это благодарю тебя…


11-го июля 18 г. Пассанаур. Утро.

Вчера у главной, левой колонны был бой. У противника вновь появились орудия. Я выступая с обходной, правой колонной… Она должна сыграть решающую роль…


11-го июля 18 г. Гудамакарское ущелье. Сел. Зандуки. 6 часов вечера.

Наша обходная колонна во главе с Ар. Пурцеладзе и с пулемётной командой Хр. Шарадзе выступила из Пассанаур в 2 часа дня. Из Казбека к нам приехали 12 верховых мохевцев, которые призывают нас в Казбек и обещали вооружённую помощь населения. Это всё рослые, молодцеватые ребята. Их привёз красногвардеец Авсаджанов…

От нашего обхода я многаго жду. В случае удачи мы одним ударом покончим с врагом. Неудача нас самих поставит в критическое положение. Завтра утром к нам выступит рота Г. Ломтатидзе. Она нас достаточно усилит…

Наша левая колонна уже заняла Млеты. Противник с боем отступает. Нам надо торопиться, чтобы замкнуть его в мёртвый круг.


11-го июля 18 г. Думацхо. Вечер. Церковь «Пири-Мзе».

Красота чарующая! Я упоён волшебством ея!.. Маленькия деревушки, грациозно ютящияся на зелёных склонах могучих гор, напоминают гнёзда ласточек.

Население нас встречает с белыми флагами и недоумевает. Здесь ещё царит средневековье: нет школ и никаких элементов культуры. Затёртое среди высоких гор население совершенно не разбирается в окружающих событиях. Оно задавлено горами, нищетой и невежеством. К нам постепенно подъезжают вооружённые, стройные мохевцы… В большинстве они казбекцы или жители Сни… Завтра решится судьба нашего обхода…


12-го июля 18 г. Думахцо. Раннее утро.

Провёл холодную ночь у костра… Зажгли огни бивуачные и кое-как спали на весёлой лужайке у старых развалин. Впрочем, я спал почти нормально, ибо могу спать в каких бы то ни было условиях… Мой Нестор (Ешмаки) почти не спал и наверное он проклинал наш обход и эту холодную ночь в горах. У Нестора очень оригинальный вид: вместо калош у него липовые лапти, а на голове мягкая широкополая шляпа. Он сидит на неуклюжей, сильной лошади и имеет вид разнежившагося, уже отяжелевшаго туриста… Он приехал в Ананур, а мы захватили его в обходную колонну… Я люблю бывать в походах с Нестором: полнее веришь в успех…


12-го июля 18 г. Бурсачильский перевал. 8 час. Утра.

Мы на перевале! Какой восторг… Перевал и окрестные хребты охраняются жителями Сно и Каркуча. Часть из них встретила и приветствовала нас на перевале. У них великолепный вид и они на хороших конях. Какое счастье, что они с нами! Без их помощи наш обход был бы почти безнадёжен… Все мохевския деревни, исключая Сиона и Гергеты, на нашей стороне…

Отсюда чудный вид на седой Казбек. Я долго любуюсь его гордой, мрачно-таинственной красотой…

Сказка!..

Нам здесь передали телефонограммы большевиков. Оне вскрывают плачевное их положение и ничтожество их сил. Все жалуются на отсутствие пулемётов, пулемётчиков, патронов или хлеба… «Мы голодаем!», - вопят они, но обещают всем белый хлеб!.. Жалкие авантюристы!.. 


12-го июля 18 г. Карчука. 2 часа дня

Наш отряд истомился в пути. Жители Карчука всему отряду устроили обед. Их неподдельная радость и широкое гостеприимство заставляют забыть усталость. Ахалцыхцы, которые до сих пор пошаливали, выслали к нам делегацию с белыми флагами… «Сила солому ломит»… 

Приятная и тревожная весть. В Казбек из Владикавказа прибыл отряд Саши Гегечкори. Это нас устраивает: погибнет этот отряд…

Гора Казбек ушла в облака… Гордый, могучий, суровый Казбек!..


13-го 18 г. Сно. Утро. (Сно моё родное село – И. Х.)

Вчера ночью к нам подошла рота Ломтатидзе. Она за день совершила утомительный переход из Пассанаур! Теперь у нас достаточно сил – около 250 штыков при 8-ми пулемётах. Мы можем действовать смело и решительно…

Вчера противник из орудий обстреливал деревню Казбек (Степан-Цминда). Мы фактически уже отрезали врага, который ещё не чувствует ужаса своего положения… Скоро мы приступим к боевым операциям и разобьём врага…


13-го июля 18 г. Ачхот. Полдень.

В 11 часов мы заняли ачхотскую крепость, расположенную над Военно-Грузинской дорогой. Итак, противнику путь отступления уже отрезан!.. Некоторые, очевидно, за ночь успели проскочить в Казбек и теперь они из орудий обстреливают вершины и склоны гор, по которым спускается рота Ломтатидзе. Но я верю, что мохевцы и им отрежут путь отступления и весь «социалистический отряд» Гегечкори попадёт в наши руки!..

Господствующия вершины уже в наших руках.

С этой высоты я озираюсь кругом и восторгаюсь мощной красотою гор. Отсюда видны водопады, старыя крепости и живописныя деревни… И над всеми господствуют зелёныя, могучия, красивыя горы…

Мгновеньями я забываю войну и не слышу разрыва шрапнелей… Я весь ухожу в природу… 

Величавый Казбек утром был виден. Потом он ушёл в свои облака…

Население Сно встретило нас очень приветливо и радостно… Угостили нас на славу. Первые раз в жизни ел вкусные и сочные «хабизгина»…

Женщины, особенно старухи, при встречах с нами плачут и тихо благословляют нас на борьбу. Многия их дети присоединились к нашей рати и это ещё более усиливает их светлую грусть… С любовью и любопытством осматриваю я этих милых старух и вспоминаю старинную, героическую грузинку-мать…


14-го июля 18 г. Казбек. Утро.

Вчера, вечером, мы наголову разбили «большевиков». Полный, окончательный разгром… Захватили у них 2 орудия, 4 бомбомёта, пулемёты, весь обоз и до 200 пленных… От «социалистического отряда» Саши Гегечкори остались «рожки да ножки». По дороге к Владикавказу валяются много трупов противника. Тяжёлая картина, но окаменело, умерло сердце…

В числе пленных тяжело раненый Фома Чубинидзе и сухумский шантажист Миша Гегечкори, который подписывался «за главнокомандующего».

Я и Шарадзе с четырьмя гвардейцами при двух пулемётах Льюиса преследовали бежавшего противника, группами забирая его в плен. Разбитый враг представлял жалкое, несчастное зрелище. Мы его захватили в узком, страшном месте Дарьяльскаго ущелья – между скалой «Пронеси Господи» и Гвелетским мостом. Над этим местом расположена маленькая деревушка Цдо, которая сыграла для большевиков роковую роль…

И не пронёс их Господь…

У противника не было никакого спасения: впереди засели мохевцы и действовал наш пулемёт, направо бешено катил свои мутныя волны Терек, налево вздымались отвесныя, высокия скалы. Сзади напирали наши… Получился смертельный, роковой круг!... Но Саша Гегечкори успел выскочить из этого круга. Он спасся в первую очередь. Такова их тактика…

Уже стемнело, когда мы достигли одиннадцатой версты. Нас было шесть человек и около двадцати пленных… Мы были утомлены и дальше не могли преследовать врага. К тому же нас пленные просили не идти дальше, так как большевики были укреплены в крепости Дариал. «Погибнем и мы и вы», - жалобно убеждали они…

Мохевцы дрались как львы. Наш приход воодушевил их. Они великолепные стрелки и хорошие воины. И как они любят оружие! Я видел мохевцев, имевших за спиной по 10 – 12 винтовок, захваченных у большевиков, и тем не менее лихо, неутомимо преследовавших врага… Они были страшно озлоблены на большевиков, которые совершенно разграбили Казбек. Мне с большим трудом удавалось успокоить и смягчить их. Но всё же удавалось… Что думали пленные «большевики», когда они видели, как «палач» с упорной настойчивостью спасал и оберегал их?!.. И этих несчастных пленных мне по человечески было жаль! В большинстве своём это были мингрельцы и лечхумцы, которым Саша Гегечкори обещал золотые горы, но дал роковыя теснины Дариала… Артиллеристы были русские…

Думал ли я когда-нибудь, что буду активным участником этой ужасной и грустной трагедии?!.. Думал ли, что крест революции так жестоко тяжёл!.. Вам, сидящим теперь в тихом уюте своих мещанских очагов, наверное, кажется, что нас пленяют лавры этих побед, что мы любим эти победы. Но если бы вы знали, как я ненавижу эти победы, как стонет и страдает душа! И рыдает сердце. Окаменевшее сердце!..

Я часто думаю: почему мне выпал на долю этот жестокий, кровавый и трагический путь?! Почему под внешне спокойной, почти счастливой оболочкой я ношу величайшее страдание и большую печаль?! Почему именно моё сердце должно окаменеть и умереть?! Вот и теперь: в своём одиночестве я озираюсь кругом, смотрю на седой Казбек, на эту постоянную мечту моего детства, на сказочно-гордый монастырь Самеба, на окрестныя могучия горы и не ощущаю былой радости… Что-то безповоротно умерло и отцвело во мне… А в прошлом я умел любить природу и красоту… Весною и летом я уходил к природе и с ней переживал свои радости и печали… Осени я не любил… Теперь я плохо понимаю природу и не могу в ней утолить свою печаль… Тяжело…

Но я встряхиваю головой и прочь гоню скорбныя мысли. Я побеждаю рефлексию и дряблость души и говорю: революция, демократия и социализм «жертв искупительных просят»! Революция не праздник, а тяжёлыя, суровыя и жестокия трудовыя будни! Революция – путь к празднику. Светлый праздник ещё впереди. И ради этого яркаго, ликующего всечеловеческаго праздника надо вынести всю тяжесть креста и примириться с кровью… Да, я прочь отгоняю грустныя мысли. Я говорю: «Да здравствует жизнь и ея тернистый путь!»

Возвращаюсь к вчерашнему кровавому дню. Большевикам с утра же не повезло, так как именно утром случайно нами был убит «главнокомандующий социалистическими отрядами Закавказья» офицер К. Чавчавадзе. Его смерть создала панику в отряде и ускорила его безпорядочное бегство.


15-го июля 18 г. Казбек. Утро.

Вчера, в 5 час. Вечера, мы повели наступление на Дарьяльскую крепость. В первую голову наступали Александр Дгебуадзе, Сандро Майсурадзе, я и человек 12 из отряда Пурцеладзе с храбрым В. Карцивадзе во главе. Скоро показались низкия башни крепости и мы осторожно стали подходить к ней… По пути нам встретилась красивейшая горная речка Кистанка и я залюбовался ея своеобразной, гордой красотой… Вдруг Сандро, шедший впереди всех, приостановился, внимательно посмотрел в бинокль на крепость и тихо говорит: «Там неприятель». Я прицелился и выстрелил… Поднялась усиленная стрельба. Из крепости нам отвечали ружейным и пулемётным огнём. Мы тоже подкатили пулемёты Максима. Группа мохевцев, заблаговременно занявшая развалины крепости «Тамар-Газнели», с своей стороны тоже стала обстреливать большевиков. Мы подкатили к крепости горный взвод Сев. Васадзе, который выпустил несколько очень удачных снарядов… Мы видели, как неприятель стал выбегать и убегать из крепости… Тогда с криком «ура» мы бросились в крепость и мгновенно заняли её. В ней мы захватили пулемёты, пленных и продовольствие. У нас был убит один пулемётчик. Я захватил лошадь Саши Гегечкори. Сам Саша и тут ускользнул… После занятия Дариальской крепости мы быстро двинулись вперёд и с боем преследовали противника до Ларса. Ларс мы заняли в 9 час. вечера, захватив там две походныя кухни с горячей пищей и бомбомёты. В этой операции участвовала часть отряда Гедеванова, а сам Сосо был начальником колонны. Эшмаки сопровождал нашу колонну.

Теперь наш передовой отряд стоит на территории Терской республики. Итак, мы очистили нашу территорию от большевистских банд и уже стоим на чужой земле… Следовательно, наша работа по существу закончена. Полный успех…

В Тифлисе некоторые газеты жирным шрифтом возвестили мою смерть. И уже на раз досужая молва убивала меня! Но я не собираюсь пока умирать. Хочу и буду жить! На страх врагам революции и свободы…

17 июля 18 г. Тифлис. 

Заседание руководящих с.-демократич. организаций. 

Заседание идёт монотонно, вяло. Жду обсуждения земельного вопроса; со всей энергией буду бороться с выкупом… Завтра едем обратно в Казбек. Стремлюсь к любимым высотам… 

20 июля 18 г. Аршис-Цихе. 

Сегодня ездил в Ларс. Ждали ингушскую делегацию, но она не приехала… 

Мы послали ультиматум терскому правительству. Ультиматум повезли офицеры Н. Цивцивадзе и Бердзенишвили. Наше правительство уполномочило Ив. Лордкипанидзе, Гер. Махарадзе и меня вести переговоры с Терской республикой… 

Ждём ответа и встречи. 

Сейчас мы на развалинах древней, живописной и неприступной крепости. Хороший день. 

Внизу, в Ачхатах, со всех сторон стекаются мохевцы. Будет народный пир и примирение Хеви. Это тоже результат нашей победы… 

21 июля 18 г. Монастырь Самеба. 

Сегодня в этом древнейшем, задумчивом храме гергетцы отслужили молебен примирения. Вчера примирились казбекцы и сионцы. Сегодня гергетцы отрекаются от былых увлечений и примиряются с казбекцами. И веришь, что простыя клятвы, даваемыя друг другу этими суровыми людьми, под тёмными, но красивыми сводами уединённаго народнаго храма, будут святы и ненарушимы… 

В ограде стараго монастыря гергетцы устроили пир примирения. Герасим Махарадзе, Иван Лордкипанидзе, Александр Дгебуадзе и я были почётными гостями. Угощение было обильное, хозяева веселы и радушны. Пелись гордыя, но не совсем мелодичныя горныя песни… 

Здесь мы встретили проводников, не раз побывавших на вершинах могучаго Казбека. Все они помнят и любят известную альпинистку Марию Павловну Преображенскую, которая бывала с ними на самой вершине Казбека. Суровые и смелые охотники с любовью говорят о ней и называют её Мари Поло. 

И в этой странной, мистически дикой обстановке, в ограде древнего храма, освящённаго вечной красотой Казбека, среди веселящейся, добродушно суровой толпы – мысли кружатся, как снежинки, и тут же тают… 

Вчера к нам приехали из Владикавказа ингушская делегация. Вчера же мы послали ультиматум терскому правительству. Ингуши обещали нам полную поддержку в удовлетворении всех требований нашего ультиматума. У большевиков в Терской области плохи дела. Их бьют казаки… Это тоже несчастие… 

22 июля 18 г. Казбек. Вечер. 

Казбек надо мной!.. 

Сейчас я на телеграфе. Герасим передаёт текст нашего ультиматума в Тифлис. Ответ от правительства терской советской республики получился сегодня в 2 часа дня. «Советская республика» делает формальный отвод: наш ультиматум написан не на правительственном бланке и не скреплён государственной печатью!.. 

К сожалению, они формально правы… 

Завтра им передадут ультиматум на бланке и с печатью! Посмотрим, что скажут тогда. У нас решено: в случае отклонения ультиматума – наступать! Но меня не радует перспектива этого наступления: слишком запутаны, сложны и противоречивы национальныя отношения в области. Мы не хотим свергнуть большевиков для того, чтобы на их месте воцарилась ещё более злая безпросветная реакция… 

Казбек сегодня виден весь. Он ярок, горд и суров. Вечно суров… Смотрю на него и наслаждаюсь… 

25 июля 18 г. Казбек. Утро. 

Вчера мы получили ответ от терскаго правительства. Терская республика согласна немедленно отпустить всех наших пленных, а по другим вопросам предложила нам свидание в старом Ларсе. Итак – сегодня мы должны встретиться… Советская республика постепенно сдаётся… 

25 июля 18 г. Старый Ларс. 6 часов вечера. 

Сейчас идут переговоры с делегацией терскаго народнаго совета. Переговоры носят благоприятный для нас характер. Председатель делегации латыш Булле, - он же председатель народного съезда, - производит хорошее впечатление, хотя он и с хитрецой: слишком слащав и певуч. Два других члена делегации – чеченец офицер Арсанов и студент-ингуш Ахриев – оба славные ребята и, конечно, они менее всего большевики. Ненависть к казакам привела их к большевикам… «Казаки вначале стали большевиками, чтобы бороться с ингушами, - говорили они. – Теперь мы сделались большевиками, чтобы побороть казаков». 

Сейчас говорит Булле. Он очень сговорчив и вкрадчивая, предупредительная улыбка не сходит у него с уст. 

27 июля 18 г. Казбек. Утро. 

Ясный, величественный день… Наши части постепенно уходят назад – домой! После славной блестящей победы! Владикавказ принял все наши требования и в первую очередь, освободив всех наших пленных… Дела хороши… 

27 июля 18 г. Сел. Цдо. 3 часа дня. 

Эта деревня – могила отряда Саши Гегечкори. Осматривали эту нагорную, выброшенную на крутые утёсы деревню и слушали разсказы смелых охотников о разгроме отряда. Не будь этой деревни – отряд Гегечкори успел бы ускользнуть от нас. Но жители Цдо – старые охотники и у них опытный глаз. Они великолепно знают каждую горную тропинку, каждый выступ пожелтевших скал, и конечно, не обманутым воинам авантюриста Гегечкори было тягаться с ними… Сейчас мы в опрятной, чистенькой комнате богатаго крестьянина и я с радостным любопытством озираюсь кругом. Как приятно находить здесь, в самой крайней северной грузинской деревушке некоторый комфорт и неприхотливый уют! Как хорошо видеть и ощущать чистоту после всей вынесенной в походе грязи! 

Деревня Цдо очень хороша в стратегическом отношении, но она слишком бедна. Нет зелени, мало земли, но зато много камня и скал. Жёлтых и огненных скал. 

Душет 31 июля 18 г. Поздний вечер. 

Александр и я вернулись из Тифлиса. В Тифлисе нас более всего интересовал аграрный вопрос. Мы, «фронтовики», были самыми решительными противниками выкупа и нам в этом направлении кое-что удалось сделать. Мы сошлись на компромиссе и этот компромисс меня вполне удовлетворяет! Ираклий произнёс великолепную, прочувствованную речь и он сильно поколебал мою решительность. Люблю слушать Ираклия. Вообще люблю его… В его речах менее всего лиризма, но глубже всех именно он проникает в душу… Его неподдельная, глубокая искренность покоряет. Пафос вдохновения всегда владеет им… Но как печальна его судьба, как трудно ему развернуть все свои силы в карликовых условиях нашей жизни. Иногда я смотрю на него и мне становится грустно. Образ скованнаго, но не побеждённаго Прометея встаёт предо мной и я начинаю понимать трагедию льва, заключённаго в клетку… 

Но и болеющий лев часто встряхивает гривой и тогда вся пустыня трепетно внимает его гордому рыканию. 

1 августа 1918 г. Одзиси. Знойный день. 

Утром выступили из Мчадисджвари в Ксанское и Рехульское ущелье. Ночевали под открытым небом; ночью моросил дождь. В Мчадисджварах к нам приходили несчастныя матери приговорённых к разстрелу убийц беднаго Саши Рикадзе. Они должны были быть уже казнены, но по просьбе Миши Климиашвили – я приостановил эту казнь. Я просил доследовать дело, ибо было бы несчатием казнить невинных… Но виновных в гнусном убийстве этого честнаго рабочего мы не должны щадить!.. Я это говорю с болью в сердце, но с глубоким убеждением. Ради целаго надо жертвовать частью; спасая общество, надо казнить преступных членов его! В этом трагическая, жестокая необходимость… Таков путь революции… 

Теперь мы идём на Ахал-Горы. В нём повстанцы держали наших пленных, и на наше требование о немедленном освобождении узников их погнали во Владикавказ! И мы должны проучить этих преступников… 

Меня удручает тупость, темнота и забитость местнаго крестьянства. Они примкнули к большевизму, а сами типичные собственники и кулачки! В Мчадисджварах наиболее богатые крестьяне захватили и распахали земли Мухранского, а вдов и сирот, вообще бедняков, оставили без земли. В этом их «большевизм»!.. И эти люди нас называют сторонниками дворянства, и несчастное крестьянство верило им… Если бы крестьяне могли понять и почувствовать нашу любовь! 

Жертвенную любовь! 

Ахал-Гори, 2 августа. Вечер после грозы. 

Барский дом Эристова. Старинный феодальный замок!... 

«Была гроза и всё в природе освежилось. Лишь одного меня не освежит она»!.. Нет, нет! У меня чудное, светлое, радостное настроение. Давно, давно у меня не было такого спокойнаго, бодраго, хорошаго настроения. И в этот, освежённый грозою вечер, когда и чувства и мысли свежи, хочется многое вспомнить, о многом мечтать… Но свеча скоро погаснет и не знаю – удастся ли всё вспомнить и записать… 

Я в восторге от Ахал-Гори. Чудная, богатая, живописная деревня и на первом плане старый, огромный, оригинально-красивый феодальный замок… Мысли пробуждаются и уходят в седую, суровую и жестокую крепостную эпоху. Мысли уходят назад!.. И всё это – и роскошный дворец, и неприступная обширная стена – построены рабским трудом угнетённых крестьян! И эти освобождённые рабы, получив разбитые цепи и желанную волю, ещё не верят в счастье победы и потому нервничают, волнуются и поддаются всякой провокации. И незаметно для себя они куют себе новыя, тяжелыя цепи! Эти несчастные слишком долго были рабами и воздух свободы дурманит их!... В этих условиях очень трудно и страшно работать. Мы прилагаем все усилия, чтобы спасти революцию все ея достижения, но не знаю, удастся ли это… 

Но мы не щадим живота своего!.. Лучше умереть в революции и с нею, чем жить без нея и ея восторгов… Разваливающееся, упадочное дворянское гнездо! Много разнообразных, отрывочных и пёстрых мыслей. И ещё больше чувств. Когда-то, давным-давно здесь текла иная, более спокойная, раздольная и красивая жизнь. «Счастливая жизнь заполняла свои зелёныя берега». 

Здесь, в этом старом доме, где теперь разместился наш штаб, когда-то было много счастья и радости! Здесь звонкий, серебристый смех счастливых людей возносился к ясной лазури неба!.. Но всё это, и радость, и счастье, и смех покупались кроваво-тяжёлой ценою несчастья и вечнаго горя многих… Почти всех!.. Теперь разбито это преступное счастье одиночек! Уже убито это преступное счастье немногих, но всё ещё нет счастья всех! Пока мы только разрушаем. День строительства и святого творчества ещё не пришёл… Но он придёт. В сиянии и озарении освобождённаго труда… 

Но пока его нет. 

И хотя я понимаю философию «творящаго разрушения», хотя моя «крестьянская душа» непримиримо враждебна ко всему феодальному, но, тем не менее, грусть и печаль овладевают мною при виде разваливающихся, безповоротно гибнущих дворянских гнёзд и при ощущении последняго аромата увядающей дворянской культуры! Ибо это всё же была культура… Жестокая, тяжёлая, замкнуто-ограниченная, но тем не менее своеобразно-красивая и могучая культура… 

Вспоминаю Эредви… Это было во время наших Цхинвальских операций, после зверскаго убийства Георгия Мачабели и милаго старика Сандро Кецховели… Мы с боем заняли большую деревню Эредви и выгнали оттуда «большевиков»… Мы разместились в большом, покосившемся барском доме Павленова, где раньше помещался «повстанческий» штаб… 

В том доме всё было разбито, разбросано в страшном безпорядке и целое море изорванной бумаги валялось на грязном полу. И в этом безпорядочном хаосе разрушния и грязи я заметил сиротливыя, измятые письма, написанныя бисерным женским почерком. Я поднял эти письма, но не прочёл их. И эти письма, написанные на нежно-красивой бумаге неведомой женской рукой, странно волновали мне душу и будили целый рой воспоминаний. Теперь эти письма никому не нужны, их топтали грубые каблуки «большевиков», топчем их и мы. Но когда-то с любовью их писали, читали со сладостным трепетом и бережно, любовно хранили их… 

Когда-то эти бедныя письма дышали жизнью и другим волновали грудь, но теперь они «умерли, умерли»… И вдруг мне стало грустно, и о многом говорила мне эта грусть… 

Умирающая красота… 

Да, теперь я вспомнил разграбленный барский дом и сиротливыя женские письма. Но сейчас я не грущу уже. Какая-то спокойная, большая радость владеет мною и с этой радостью я отправляюсь спать… 

Товарищи давно уже спят. Луны нет и звезды ярче блещут… Гаснет свеча… 

4 августа 18 г. Ахал-Гори. 

5 часов вечера. Гостиная замка. 

Меня немного лихорадит, но я не хочу болеть. Нельзя мне болеть! Ухожу к своим мыслям и к своему дневнику. Когда-то, в дни моей юности, я очень любил и умел вести дневник… Теперь, увы, притупились чувства и зачерствело сердце… И серебрится голова… 

И хотя меня продолжают называть неисправимым мечтателем, но мечты мои лишились былого аромата и обаяния… Вянут мечты! Быть может, это и к лучшему… 

Не знаю. 

Сегодня весь день шёл дождь и было скучно. Созвали сход окрестного крестьянства и хорошо, тепло побеседовали с ним. Крестьяне начинают понимать нас и уже верят нам. Счастье мирной победы!... Со всех концов приносят винтовки и охотно сдают их нам. Только в районе Ахал-Гори нам уже сдали более 300 винтовок. Лишь осетины относятся к нам с недоверием и враждебно, но и они скоро придут к нам… Вчера меня поразила, восхитила и в то же время разсердила одна осетинка. Мы – человек двадцать всадников с четырьмя пулемётами Люкса – отправились через Икоти и Каюзавети в Захори – в долину Рехула. Грузинския деревни хорошо нас встречали и легко сдавали оружие. Около осетинской деревушки Армаз я заметил молодую женщину в белой косынке, быстро бегущую к деревне. Стал следить за ней. Она добежала до деревни, проворно вскочила в один домик и через мгновенье выскочила оттуда с двумя винтовками и патронташами в руках. Чуть приостановившись и оглянувшись кругом, она снова бросилась бежать, стараясь скрыться от нас. Мы припустили коней и стали нагонять её. Мы ей кричали остановиться и бросить винтовки. Она с отчаянием оглядывалась на нас, но продолжала бежать. Убедившись, что ея попытка безнадёжна, она выпустила одну винтовку, а с другой вбежала в ближайший дом. Мы подняли брошенную винтовку и подошли к беглянке. Она молча стояла в дверях. Лицо ея выражало все чувства: решимость, страх, отвагу, горе, отчаяние и ненависть! Выбросив вторую винтовку, она глубоко вздохнула: как будто потеряла всё! С большей настойчивостью она навряд ли спасала бы даже своего ребёнка… 

Теперь я хочу отдохнуть. В этой великолепной, красивой и чистой комнате можно отдохнуть; и наш милый Александр Григорьевич уже отдыхает, растянувшись на полу. Этого генерала мы уже считаем совершенно своим. Его мы ценим, уважаем и главное – любим… 

Передо мною великая поэма «Вепхис Ткаосани». Разсеянно перелистываю её. «Вита верхви карисаган ирхевис да икецебис» (В тексте грузинскими буквами. «Осина качается и гнётся на ветру») – случайно прочёл и чем-то близким, дорогим повеяло на меня. Я закрываю поэму и мечтаю. Милые образы витают предо мной и постепенно мысли собираются вокруг той «княжны Нины», которая жила в этом доме, которую я не знал и наверное никогда не буду знать, но о которой говорит Джибо… И я вновь благословляю жизнь… 

5-го августа 18 г. Ахал-Гори. Утро. 

Ясный, ликующий день. Часть нашего отряда с артиллерией сегодня выступила через Одзиси на Ргвал-Чала. Мы с пулемётами выступаем завтра через Захори в Рекульское ущелье. Это последний акт нашей экспедиции. Потом – в Тифлис! 

Сегодня мы помиловали двух приговорённых к разстрелу. Товарищи красноармейцы просили об этом. 

5-го августа 18 г. Ахар-Гори. Вечер. 

Одолеваю лихорадку. Завтра буду совершенно здоров и годен для похода. Сейчас сижу у запылённаго рояля и тихо тоскую по музыке. Какая досада, что во всём отряде нет ни одного пианиста! Никогда у меня не было такого сильнаго желания послушать хорошую музыку… 

Окрестное население радует, успокаивает своим доверием. Скоро будем в Тифлисе и там займёмся внутренней организацией наших вооружённых сил. Мы хотим стройно сочетать оружие и труд. Хочется верить, что организованная демократия победит стихию анархии!.. 

6-го августа 18 г. Захори. 11 час. дня. 

Рано утром выступаем из Ахал-Гори. Сейчас мы на привале. Были песни, танцы. Гвардейцы веселы и довольны. Осетины не сдают оружия. Приходится прибегать к арестам. Приходится… 

6-го августа 18 г. Сел. Циви. 

Досада берёт: осетины упорно не сдают оружия. А к репрессиям прибегать не хочется. В деревнях остались женщины, дети и старики: вся вооружённая молодёжь ушла в леса и горы. Местность здесь дикая, но красивая, население бедное, тёмное, некультурное. Деревни жалки и грязны… 

В деревни Цубени был приятный сюрприз: совершенно случайно встретили интеллигентную, изящную и красивую молодую осетинку! Она гармонировала с дико-изящной природой. Как затерявшийся горный цветочек блистала она красотой и уставший взор приятно отдыхал на ней… 

7-го августа 18 г. Ст. Каспи. Утро. 

Конец нашему походу. Он закончился блестяще. Скоро Тифлис! Весело, радостно! 

«Конец моей прежней неволе, 

Я вольная птица теперь! 

На воле, на воле, на воле!!!» 

13 августа 1918 г. Тифлис. Дворец. 

Датико убили! Мой Датико!.. Убита моя светлая дружба! Долгая, яркая и ясная любовь…  

Какой-то злой рок преследует и губит моих лучших друзей… 

Александр, Кукури, Поликарп, Мамиа, Чико, Валико, Датико! Все они умерли или убиты!.. С трупами своих друзей я хороню частицу своей души, и оскудела, опустошилась душа. 

Меня многие любят и ценят; я даже приобрёл некоторый ореол «звонкой славы», но радость вянет и умирает во мне… Вокруг нависают тяжёлыя тучи, а ряды друзей редеют… 

Может быть, лучше было бы и мне умереть?..

Текст подготовил и предисловие написал 
Ираклий Хартишвили